Херувимы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Запрос «Херувим» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Херуви́мы (собственно, ивр. ‏כְּרֻבִים‏‎, круви́м или керуви́м, уже в форме мн. числа, однако в русском и ряде других европейских языков исторически закрепилось в качестве названия одного существа; ед. число ивр. ‏כרוב‏‎, кру́в) — упоминаемое в Библии крылатое небесное существо. В библейском представлении ο небесных существах, вместе с серафимами являются самыми близкими к Богу. В христианстве второй, следующий после серафимов, ангельский чин.





В Священных Писаниях

В Ветхом Завете

В Книге Бытия (3:24) херувим, вооружённый «пламенным мечом», охраняет вход в Эдемский Сад. Давид описывает херувимов как средство передвижения Бога: «воссел на херувимов и полетел» (Пс. 17:11); частый эпитет Бога в Ветхом Завете — «Сидящий на херувимах» (1Цар. 4:4, 2Цар. 6:2, Ис. 37:16 и в других местах). Пророк Иезекииль, предсказывая падение царя Тира, сравнивает его с херувимом, чьи одежды были украшены сверкающими драгоценными камнями, который был низвергнут Богом из Эдемского Сада на землю за то, что он впал в грех гордыни (Иез. 28:11–19).

В Скинии, поверху крышки Ковчега Завета, вероятно по коротким её сторонам, были установлены два литых из золота херувима лицом друг к другу, с распростёртыми, как бы прикрывающими Ковчег, крыльями (Исх. 25:18-20, 37:7–9). Херувимы и крышка Ковчега (капорет) составляли единое целое. В тексте отсутствует подробное описание херувимов, говорится лишь, что они обладают крыльями и лицами. Представляется, что, располагаясь на крышке Ковчега Завета, херувимы одновременно символизировали престол невидимого Бога и служили защитой Ковчега. Бог сообщил Моисею, что над Ковчегом между двумя херувимами он будет открываться ему и, через него, давать заповеди народу Израиля (Исх. 25:22).

Соломон велел вырезать из масличного дерева и покрыть золотом гигантских херувимов высотой в десять локтей (около 5 м). Их пятиметровые крылья «простирались над местом Ковчега» (3Цар. 6:23-28)[1] в Святая святых Иерусалимского храма.

Изображения херувимов были вышиты на занавеси (парохет) при входе в Святая святых (Исх. 26:31; 36:35), на покрывалах Скинии (Исх. 26:1; 36:8) и вырезаны на внутренних и внешних стенах (3Цар. 6:29), дверях внутреннего и внешнего святилищ (3Цар. 6:32, 35) и панелях Храма (3Цар. 7:29, 36). Резные изображения на стенах и над дверью Храма упоминаются и в пророческом видении Иезекииля, причём каждый херувим имел два лица, человека и молодого льва (Иез. 41:18–20, 25).

Традиционные предания

В еврейской традиции

Согласно мидрашам на Книгу Бытие, херувимы были созданы Богом на третий день.[2] В то время, как, согласно другому источнику, они были первыми живыми существами, созданными в мире.[3]

В Талмуде[4] говорится, что четыре существа, которых Иезекииль видел около трона Божия, первоначально были человек, лев, бык и орёл, но что Иезекииль упросил Бога взять вместо быка херувима для того, чтобы Богу не пришлось иметь постоянно перед глазами тельца, который напоминал бы Ему ο том, как евреи поклонялись этому животному.

Предание рассказывает, что, когда фараон погнался за евреями к Красному морю, Бог взял херувима из колёс Своего трона и полетел к тому месту.[5]

В религиозной традиции

В иудаизме

Талмуд упоминает херувима среди пяти предметов, находившихся в Первом, но не во Втором Храме[6]. В том же трактате объясняется, что при разрушении Первого Храма, увидев херувимов, язычники стали глумиться над евреями, полагая, что те поклонялись статуям.[7] По этой причине херувимы во Втором Храме не представляли отдельных статуй, а были вырезаны на стенах.[8]

Следует отметить, что в Талмуде,[9] описывая небеса и небожителей, перечисляются лишь три вида небесных существ: серафимы, офаним и хайот, вовсе не упоминая о херувимах. О тех же трёх видах говорится и в древней еврейской литургии.

В то же время, в мидраше на Экклезиаст говорится, что «когда человек спит, тело говорит душе (нешама), что оно делало в течение дня; душа передает эти сведения духу (нефеш), последний — ангелу, ангел — херувиму, херувим — серафиму, который, наконец, делает доклад Богу».[10]

Мидраш говорит, что Бог, сидя на херувиме, наблюдает за всем, что творится в Его мире. Херувим, при этом, не заключает в себе ничего материального и носим Богом, а не наоборот.[5]

В Мидраш Тадше[11] херувимы на Ковчеге Завета соответствуют двум качествам Бога и двум Его Именам[12]: качеству милосердия (тетраграмматон) и качеству справедливости (Элохим).

В Каббале

В Зогаре, где перечисляются десять классов ангелов, херувим не упоминаются как особый класс.[13] В то же время, в каббалистической книге «Массехет Ацилут» херувимы занимают в сонме ангелов третье место, а начальником их является Херувиил (Керувиэль).[14]

В кругах средневековых еврейских мистиков Германии существовала так называемая «школа особенного херувима».[15]

В христианстве

Христианское богословие изначально не имело определённого взгляда на природу херувимов, мнения разделялись в вопросе, являются ли они существами или всего лишь символами и образами для представления действий Бога.[16] Следуя за Филоном Александрийским видели в херувимах лишь символическое значение Иероним Стридонский (IV век) и Феодорит Кирский (V век). Однако уже Климент Александрийский (II—III века) начинает отходить от такого понимания, называет херувимов «песнословящими духами», но продолжает делать основной акцент на символичности их образа:

Имя Херувима означает «великое знание». Вместе они имели двенадцать крыльев, как указание на чувственный мир, двенадцать знаков Зодиака и определяемый ими ход времени… изображение херувимов имеет символическое значение: лицо является символом души, крылья – служения и действия возвышающихся слева и справа сил, а уста – гимн славе в непрестанном созерцании.
[mystudies.narod.ru/library/c/clem_alex/5strom/5strom2.html Климент Александрийский. Строматы]. [www.webcitation.org/6CV9wHzO9 Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].

Начиная с IV века начинает преобладать учение о том, что херувимы являются существами, хотя и обладают определённой символикой. Иоанн Златоуст дал следующее понятие херувимов, ставшее традиционным для христианства к окончанию эпохи Вселенских соборов:

Херувим означает не что иное, как полную мудрость. Вот почему Херувимы полны глаз: спина, голова, крылья, ноги, грудь — все наполнено глаз, потому что премудрость смотрит всюду, имеет повсюду отверстое око.

Феодор Студит называет херувимов «наивысшими из всех и ближайшими к Богу», его мнение поддерживают католические (Фома Аквинский) и протестантские (Кейль) богословы.[18]

Свойства херувимов описал Псевдо-Дионисий Ареопагит в своём сочинении «О небесной иерархии»:

Наименование же Херувимов означает их силу — знать и созерцать Бога, способность принимать высший свет и созерцать Божественное благолепие при самом первом его проявлении, мудрое их искусство — преподавать и сообщать обильно другим дарованную им самим мудрость.
[vehi.net/areopagit/nebesnaja.html Псевдо-Дионисий Ареопагит. «О небесной иерархии»]. [www.webcitation.org/6CUq7h48G Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].

В богослужении Православной церкви на литургии поётся молитва, называемая херувимской песнью: «Иже Херувимы тайно образующе и Животворящей Троице Трисвятую песнь припевающе…». Она состоит из двух частей, разделяемых великим входом, перед ней раскрываются царские врата алтаря.

Легенды и фольклор

В апокрифической литературе херувимы считаются ангелами: «Книга тайн Еноха» относит их к обитателям шестого и седьмого неба; вместе с фениксами и шестикрылыми серафимами они поют у подножия трона Божия.[19]

Эфиопская книга Еноха также говорит ο трёх видах ангелов, всегда бодрствующих у трона Божия.[20]

Этимология названия

Этимология слова «керувим» спорна.

В Талмуде название «כרוב» производится от арамейского выражения «כרביא» (`подобный юноше`).[21]

Библейские критики производили это слово от арамейского корня כרב — «пахать», из чего ими делался вывод о том, что херувим имел вид быка.[22] Но эта этимология была отвергнута.[23]

Некоторые (как, например, Эйхгорн) скомбинировали это слово с греческим γρυψ (гриф), представление ο кοтοром дошло до греков через колонии в областях Понта, Таврического Херсонеса и т. д.; грифы изображались в виде крылатых существ, с львиным туловищем, орлиной головой и пылающими глазами; по греческому мифу они охраняли золото аримаспов, живших на Рифейских горах.

Ассириологи предполагают, что ивритское слово «керув» связано с ассирийским глаголом «karâbu» (`молиться`, `благословлять`), то есть херувим — это посредник, возносящий человеческие молитвы к Богу.[15] Причастие «kâribu» — «благословляющий», по утверждению ассириологов, часто встречается в клинописных текстах, как обозначение быкообразных крылатых колоссов, которые ставились у порталов ассирийских царских дворцов, в качестве могучих стражей государства и счастья, изображая бога «Адар». Тем не менее, эти четвероногие колоссы представляют только слабую аналогию библейских херувимов.[23]

Внешний вид

Библия содержит несколько различных описаний херувимов. У херувимов в Скинии и в Храме по одному лику (Исх. 25:20) и по два крыла (Исх. 25:20, 3Цар. 6:24, 27). Пророк Иезекииль в своём видении (Иез. 1:5) описывает херувимов несколько иначе: это человекоподобные существа с четырьмя крыльями (два подняты вверх и касаются друг друга, а два опущены вниз и закрывают тело), четырьмя ногами, подобным бычьим, но сверкающими, «как блестящая медь», четырьмя руками под каждым из четырёх крыльев и четырьмя лицами: человека и льва (с правой стороны), быка и орла (с левой). Подробнее см. тетраморф. Возле каждого из них по колесу. Всё тело херувимов, и спина, и руки, и крылья, а также колёса, всё покрыто глазами. Способ передвижения — шествие и полёт.

…из средины его видно было подобие четырёх животных, — и таков был вид их: облик их был, как у человека; и у каждого четыре лица, и у каждого из них четыре крыла; а ноги их — ноги прямые, и ступни ног их — как ступня ноги у тельца, и сверкали, как блестящая медь. И руки человеческие были под крыльями их, на четырёх сторонах их; и лица у них и крылья у них — у всех четырёх; крылья их соприкасались одно к другому; во время шествия своего они не оборачивались, а шли каждое по направлению лица своего. Подобие лиц их — лице человека и лице льва с правой стороны у всех их четырёх; а с левой стороны лице тельца у всех четырёх и лице орла у всех четырёх. И лица их и крылья их сверху были разделены, но у каждого два крыла соприкасались одно к другому, а два покрывали тела их. И шли они, каждое в ту сторону, которая пред лицем его; куда дух хотел идти, туда и шли; во время шествия своего не оборачивались. И вид этих животных был как вид горящих углей, как вид лампад; [огонь] ходил между животными, и сияние от огня и молния исходила из огня. И животные быстро двигались туда и сюда, как сверкает молния. <...> на земле подле этих животных по одному колесу перед четырьмя лицами их. Вид колёс и устроение их — как вид топаза, и подобие у всех четырёх одно; и по виду их и по устроению их казалось, будто колесо находилось в колесе. Когда они шли, шли на четыре свои стороны; во время шествия не оборачивались. А ободья их — высоки и страшны были они; ободья их у всех четырёх вокруг полны были глаз. И когда шли животные, шли и колёса подле [них]; а когда животные поднимались от земли, тогда поднимались и колёса. <...> и у каждого были два крыла, которые покрывали их, у каждого два крыла покрывали тела их. И когда они шли, я слышал шум крыльев их, как бы шум многих вод, как бы глас Всемогущего, сильный шум, как бы шум в воинском стане; [а] когда они останавливались, опускали крылья свои.

Ниже (Иез. 10:1) эти существа названы херувимами (ср. также 1Пар. 28:18), а вместо лика быка Иезекииль упоминает лик херувима (Иез. 10:14). В Иез. 41:18,19 у вырезанных на стенах и дверях Храма херувимов лишь два лика — человеческий и львиный. Возможно, это различие объясняется двухмерным изображением фигур, в отличие от трёхмерной картины в видении.

Талмудисты представляли себе херувимов в виде малолетнего отрока. На вопрос: «Что такое „כרוב“?» рабби Аббагу отвечает: «Подобие юноши», потому что в Вавилоне юношу называют רביא.[21] На другой вопрос: «Если изображение херувима было подобно человеку, то зачем в библейском тексте (Иез. 10:14) различаются выражения: лицо херувима и лицо человека?» — даётся в Талмуде такой ответ: «Под лицом человека нужно разуметь лицо взрослого человека, а под лицом херувима — отроческое».[24]

Согласно мидрашам, херувимы не имеют определённой формы, являясь то мужчинами, то женщинами, то духами и ангелоподобными существами.[2]

В отличие от алых серафимов херувимы изображаются в иконографии, как правило, лазоревым цветом.

В то же время Иосиф Флавий категорически отказывается объяснить, как древние евреи изображали херувимов в Храме. По его словам, «они имели такой вид, какого никто никогда не видел; никто не мог объяснить, что они изображали».[25]

В эпоху Возрождения было популярно изображать херувимов в качестве крылатых младенцев.

Источник образов и аналоги в других традициях

Изображения крылатых существ (например, ламассу) были широко распространены в искусстве и религиозной символике древнего Ближнего Востока. Два крылатых существа были помещены по обе стороны трона царя Библа Хирама, крылатые быки шеду стояли у входа в вавилонские и ассирийские дворцы и храмы; они были также изображены на глиняных алтарях для воскурений, найденных в Мегиддо и Та‘анахе; крылатые сфинксы, грифоны и человекоподобные существа встречаются в искусстве и иконографии Кархемиша, Калаха, Нимруда, Халеба и Тель-Халафа. Подобные фигуры изображены на пластинах слоновой кости из столицы Израильского царства Самарии.[15] Само слово херувим восходит к аккадскому керибу и ассиро-вавилонскому карабу.

В философии

Филон Александрийский

По мнению Филона Александрийского, херувимы на Ковчеге Завета являются символическим изображением двух высших качеств Бога и двух Его Имён: качеству милосердия (тетраграмматон) и качеству справедливости (Элохим), а в другом месте считает их аллегорическим изображением обоих полушарий. Наконец, Филон смешивает херувимов с более знакомыми ему египетскими сфинксами и называет их образами тайной мудрости, опираясь на ошибочное толкование названия «כרובים», как כ (`как`), רוב (`много`) и בין (`смысл`)[26]

Маймонид

Маймонид насчитывает десять классов ангелов, среди которых херувимы занимают девятое место.[27]

Третья часть его «Путеводителя растерянных» начинается с философского толкования пророчества Иезекииля о «Божественной колеснице» (меркава), в котором Маймонид усматривает описание земного мира, небесных сфер и интеллектов, — начал, которым сферы обязаны своим движением.

По его мнению, херувимы были помещены в святилище Храма, чтобы внушить народу веру в ангелов, и их было два, для того чтобы народ не считал их изображением самого Бога.[28]

В искусстве и литературе

В литературе

  • В веб-комиксе Эндрю Хасси «Хоумстак» (Homestuck — от англ. застрявший дома) также присутствуют херувимы, существа инопланетного происхождения, совсем не похожие на каких-либо существ из религии или компьютерных игр. Херувимы в представлении Эндрю Хасси — разумная форма жизни, напоминающая смесь человека и ящера в одном флаконе: полный набор конечностей, выступающие скулы, далеко выступающие клыки, зелёная кожа (чешуя?); антропоморфное существо также имеет цветные спиральки на щеках, по цвету соответстующие одному из двух возможных цветов крови: лаймовому (миролюбие) или красному (агрессия).

В изобразительном искусстве

Описание серафимов в Книге пророка Исаии очень конкретно, поэтому их часто и легко изображают, как, например, в купольной росписи церкви Преображения в Великом Новгороде, подписанной Феофаном Греком в 1378 году. Однако, туманные мистические свидетельства о Херувимах пророка Иезекииля ставили художников в трудное положение. В древности художники стремились как можно точнее следовать библейскому тексту, представляя Херувима с четырьмя ликами и со всеми возможными подробностями. Такое изображение Херувима называют тетраморф («четырехликий»). Херувим-тетраморф истолковывался как символ единого Евангелия — Слова Божия, записанного четырьмя евангелистами. Но постепенно различия между иконописными образами Серафимов и Херувимов стёрлись. Их общие черты — наличие крыльев и предстояние у Божественного Престола — оказались для иконописцев важнее различий. Так возникло «соединенное» изображение высшего небесного существа с шестью или четырьмя крыльями, на которых часто рисовались глаза, с руками и ногами; голова этого небесного существа (окруженная нимбом или без нимба) либо выступала над крыльями, либо была спрятана в середине крыльев, и видимым оставался только лик; под ногами их иногда рисовали колеса. Одновременно возникло ещё более простое и обобщенное изображение — без рук и ног, с четырьмя или шестью крыльями и человеческим лицом. Эти изображения сопровождают надписи «Херувим» или «Серафим», которые нередко пишутся под совершенно одинаковыми по внешнему виду образами. Данные наименования в большинстве случаев обозначают не конкретного Серафима из видения пророка Исаии и не Херувима из видения пророка Иезекииля, но лишь обобщенный образ высших Небесных Сил, окружающих Божественный Престол.[29]

См. также

  • Тетраморф
  • Херувизм (заболевание, происхождение названия которого происходит от термина «херувим» из-за определённого внешнего сходства вида больных)

Напишите отзыв о статье "Херувимы"

Примечания

  1. ↑ также 3Цар. 8:6,7
  2. ↑ 1 2 Мидраш Берешит Раба XXI
  3. ↑ Танна дебе Элияху Раба I
  4. ↑ Талмуд, Хагига 13б
  5. ↑ 1 2 Мидраш Тегиллим XVIII, 15; Мидраш Шир ха-Ширим Раба к 1:9
  6. ↑ Талмуд, Иома 21а
  7. ↑ Талмуд, Иома 54б
  8. ↑ Талмуд, Иома 54а
  9. ↑ Талмуд, Хагига 12б
  10. ↑ Мидраш Кохелет Раба X, 20
  11. ↑ Мидраш Тадше, изд. Эпштейна, стр. 15
  12. ↑ см., например, Сифре, к Втор. 3:24
  13. ↑ ср. Зогар на Книгу Исход, глава Бо, 43а
  14. ↑ Адольф Йеллинек, Auswahl Kabbalistischer Mystik, стр. 3
  15. ↑ 1 2 3 [www.eleven.co.il/article/14505 херувим] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  16. ↑ Скабалланович М. Н. Первая глава книги пророка Иезекииля. Опыт изъяснения. — Мариуполь: 1904. — С. 29.
  17. ↑ Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Константинопольского, в русском переводе. СПб. 1900. Т. 6 С. 751.
  18. ↑ Скабалланович М. Н. Указ. соч. С. 30
  19. ↑ «Книга тайн Еноха» XIX, 6; XX, 1
  20. ↑ Книга Еноха, LXX, 7; ср. LXI, 10
  21. ↑ 1 2 Талмуд, Сукка 5б
  22. ↑ Это связано с сопоставлением двух мест у пророка Иезекииля (1:10 и 10:14): в первом месте сказано, что существа небесной колесницы имели четыре лика: человека, льва, быка и орла, а в другом месте сказано, что эти четыре лика были: херувима, человека, льва и орла. Таким образом следует, что херувим = быку.
  23. ↑ 1 2 Еврейская энциклопедия, Изд. О-ва для Научных Еврейских Изд. и Брокгаузъ-Ефронъ. Спб.: 1906—1913; репринт: М.: Терра, 1991. ISBN 5-85255-057-4.
  24. ↑ Талмуд, Хагига 13б
  25. ↑ Иудейские Древности, VIII, 6 § 5; VIII, 3, 3
  26. ↑ Филон Александрийский, De Cherubim, VII, X; De Vita Mosis, III, 8
  27. ↑ Маймонид, Мишне Тора, раздел «Основы Торы» II, 7)
  28. ↑ Маймонид, Путеводитель растерянных IIΙ, 45
  29. ↑ [www.nsad.ru/index.php?issue=48&section=10019&article=1062 Как изобразить непостижимое?]. [www.webcitation.org/6CV9xKqMa Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].

Источники

Ссылки

Херувимы в Викисловаре?
  • [www.eleven.co.il/article/14505 херувим] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  • [www.jewishencyclopedia.com Cherub]. [www.webcitation.org/6CVA1d7N4 Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].. Jewish Encyclopedia  (англ.)
  • [www.newadvent.org/cathen/03646c.htm Cherubim]. [www.webcitation.org/6CVA2dS6e Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].. Catholic Encyclopedia  (англ.)
  • [angelstoday.net/?lang=ru Херувимы: иерархия ангелов, картинки и изображения херувимов]. [www.webcitation.org/6CUq0OJgt Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  • [www.krotov.info/history/08/demus/podo_01.html «Символы четырех евангелистов их происхождение и значение»]. [www.webcitation.org/6CVA36mCQ Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012]., Александр Подосинов
 Небесная (ангельская, высшая) иерархияп • о • р
Первая ступень, хор, лик или сфера
(упорядочивание космоса)

1. Серафимы (лат. seraphim; др.-евр. s'rafím‎), свет и тепло; духи любви.
2. Херувимы (лат. cherubim; др.-евр. kerúv‎), наука и мудрость; духи гармоний.
3. Престолы (др.-греч. thronos; θρόνος; ивр. ‏ofanim‏‎), духи воли, сфера обитания — Сатурн.

Вторая ступень
(формирование материи и форм мира)

4. Господства (лат. dominationes; др.-греч. kyriotētes; κυριότης), духи мудрости, Юпитер.
5. Силы (лат. virtus; др.-греч. dynameis), духи движения, Марс.
6. Власти (лат. potestates; др.-греч. exousiai), духи формы, Солнце.

Третья ступень
(развитие и пробуждение человечества)

7. Начала (лат. principatūs; др.-греч. archai; ἀρχαι), духи личности и времени, Меркурий.
8. Архангелы (лат. archangelus, др.-греч. ἀρχάγγελος), духи огня, Венера.
9. Ангелы (лат. angelus; др.-греч. ággelos; ἄγγελοι), духи сумерек, Луна.

Отрывок, характеризующий Херувимы

«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Херувимы&oldid=80489567»