Хесте Касум

Хесте Касум
азерб. خسته قاسم
Имя при рождении:	Касум
Псевдонимы:	Хесте Касум, Деде Касум
Дата рождения:	1680-е
Место рождения:	селение Тикмэдаш, близ Тебриза (ныне — Иран)
Дата смерти:	1760-е
Место смерти:	Шемаха
Род деятельности:	ашуг
Язык произведений:	азербайджанский

Хесте Касум (азерб. خسته قاسم, Xəstə Qasım) — азербайджанский ашуг и поэт XVIII века, известный в народе также как и Деде Касум.

Биография

Хесте Касум родился приблизительно в 1680 году в селении Тикмэдаш, близ Тебриза в одной из наиболее образованных семей в Тебризе, что видно из сохранившегося поэтического наследия поэта. В XVII веке такие формы художественного народного творчества, как ашугская поэзия и дастанское творчество были широко распространены не только в Тебризе, но и в его окрестностях.

С детства Касум проявлял интерес к поэзии. Он основательно изучил арабский и персидский языки, а также овладел новыми знаниями в области искусства стихосложения, философии, истории, ислама, астрономии. Касум также глубоко изучил литературное наследие Физули, и себя считал его потомком.

Касум овладел опытом предшествующих мастеров, таких как Деде Коркуд, Ширванлы молла Касум, Гариб, Гурбани, Туфарганлы Аббас, создавал стихи, считается принимавшим участие в шлифовке и усовершенствовании языковых и стилистических средств дастана Кёроглу.

В связи с вторжением в 1734 году войск Надир-шаха и покорением Тебриза, многие поэты и их семьи были выселены. Вынужденное переселение из родных мест Хесте Касум отобразил в своём произведении «Оставайтесь»:

Снимаютя люди с насиженных мест,

Вершины седые, в снегах оставайтесь.
Ручьи с молодящей водою окрест,

Ключи ледяные, в горя оставайтесь

Хесте Касум надолго поселяется в Шемахе и последующие годы проводит в Ширване. Также он некоторое время живёт при дворе одного из ширванских ханов — Гарахана.

Во время путешествия в Дербент Деде Касум встретился с ашугом Лезги Ахмедом. Известно состоявшееся между поэтами состязание, когда обе стороны обменивались стихами-загадками («дейишме»). Это состязание стало известно как дастан под названием «Состязание Деде Касума с Лезги Ахмедом»:

Лезги Ахмед:
Хочу спросить тебя, Деде Касум,
Что неустанно странствует по свету?
В какой тетради пишут без чернил,
Каким пером чернят бумагу эту?

Хесте Касум:
Вот мой ответ тебе, Лезги Ахмед,
Луна и Солнце странствуют по свету.
Тетрадь - душа, в ней пишут без чернил,
Язык - перо чернит бумагу эту.

Лезги Ахмед:
На чём неизгладим печальный след?
Чему назначен срок, продленья нет?
Меж небом и землёй каков просвет?
Лезги Ахмед свою оставит мету.

Хесте Касум:
На сердце остаётся чёиный след.
Отмерян путь земной, продленья нет.
Просвет в сто девяносто тысяч лет.

Деде Касум твою стирает мету.

Источники

• Кара Намазов, кандидат филологических наук. Азербайджанская ашыгская поэзия. Хэсте Касум. — Баку: Язычы, 1984. — 40 с.

Отрывок, характеризующий Хесте Касум

– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.