Чарлтон Хестон

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Хестон и Картер

Чарлтон Хестон
Charlton Heston
Промофото Хестона для фильма «Первая Леди». 1953 год
Имя при рождении:	Джон Чарльз Картер
Место рождения:	Эванстон, Иллинойс, США
Профессия:	актёр, кинорежиссёр
Карьера:	1950—2003
Награды:	«Оскар» (1960, 1978); «Золотой глобус» (1962); «Сатурн» (1975)

Ча́рлтон Хе́стон (англ. Charlton Heston, при рождении Джон Чарльз Картер, англ. John Charles Carter; 4 октября 1923 — 5 апреля 2008) — американский актёр, лауреат премии «Оскар» (1960), который семь раз избирался президентом Гильдии киноактёров и долгое время служил председателем Американского института киноискусства. Наиболее известен по фильмам «Бен-Гур», «Планета обезьян», «Печать зла», «Десять заповедей».

8 февраля 1960 года Хестон стал обладателем звезды на Голливудской аллее славы.

Биография

Ранние годы

Джон Чарльз Картер родился в семье Лилы (урождённая Чарлтон; 1899—1994) и Рассела Уитфорда Картера, работавшего на лесопилке в городе Эванстон (Иллинойс) Однако в своей автобиографии Хестон утверждает, что родился в Но-Менс-Ленде, ставшим впоследствии северным пригородом Чикаго. Среди предков Хестона были шотландцы, в частности, клан Фрейзер, но большую часть составляют англичане. В детском возрасте вместе с семьёй он переехал в Сент-Хелен (Мичиган), уединённый город, где будущий актёр проводил время за охотой и рыбалкой.

Когда мальчику было 10 лет, его родители развелись. Мать повторно вышла замуж за Честера Хестона. Новая семья переехала в Уилметт, пригород Чикаго, а мальчик получил новую фамилию — Хестон

Сценический псевдоним актёра был образован из девичьей фамилии матери — Чарлтон, и фамилии отчима — Хестон.

Карьера

Будущий актёр заинтересовался актёрским ремеслом ещё до войны, сыграв заглавную роль в любительской постановке «Пер Гюнт». Во время Второй мировой войны служил пилотом на Алеутских островах. Одно время работал фотомоделью в Нью-Йорке, где встретил свою будущую жену, которая тоже работала манекенщицей. В 1948 г. дебютировал в бродвейском спектакле «Антоний и Клеопатра».

Сыграв мстителя в триллере жанра нуар «Темный город» (1950) и американского Маугли в вестерне «Дикий» (1952), высокий, мускулистый актёр с квадратной челюстью, яркими голубыми глазами и лаконичной манерой речи был замечен голливудскими продюсерами и стал соперничать с Бертом Ланкастером за роли «исторических плейбоев», которые требовали от актёра появления в кадре с голым торсом.

После того как оскароносный блокбастер «Величайшее шоу мира» (1952) выдвинул Хестона в число первых актёров Голливуда, он избрал для себя весьма специфический типаж. Будучи атеистом, Ланкастер отказывался сниматься в ролях библейских персонажей, и эти роли неизменно перепадали Хестону. Он создал впечатляющую галерею легендарных фигур мировой истории, актёр смог убедительно представить их несгибаемые нравственные убеждения. Таковы Моисей в «Десяти заповедях» (1956) и Бен Гур в одноименном пеплуме 1959 года, за который Хестону досталась премия «Оскар». За этими последовали и другие, не менее харизматичные фигуры — Иоанн Креститель, Сид, Микеланджело и т. д.

В опросе проведенном в 1962 году Ассоциацией иностранной прессы Голливуда, которая занимается присуждением Золотого Глобуса, Хестона назвали одной из двух самых любимых мировых кинозвезд. Второй оказалась актриса Мэрилин Монро. Это отметилось получением награды Золотой глобус в категории: мировой кинофаворит.

В 1968 году Хестон довольно неожиданно сыграл главную роль в фантастическом фильме «Планета обезьян» (за камео в современном ремейке этого фильма он был номинирован на Премию канала «MTV» в 2002 году в категории: Лучшая эпизодическая роль). Именно благодаря этой роли он стал известен новому поколению зрителей, а в 1970-е годы закрепил свой отход от исторических ролей многочисленными работами в новом для Голливуда жанре фильма-катастрофы. С избранием в президенты Рональда Рейгана актёр, ранее известный своей поддержкой кандидатов от Демократической партии и участием в антивоенных протестах во время Вьетнамской войны, проявил себя как республиканец консервативного толка. Он прекращает сниматься и с головой уходит в политику — выступает за военные кампании США (в частности, за обе войны в Ираке), против политкорректности, в 1998—2003 годах является президентом «Национальной стрелковой ассоциации США».

Излечившись от обнаруженного в 1998 году рака простаты, Хестон с 2002 года, когда он объявил широкой общественности о ряде присутствующих у него симптомов болезни Альцгеймера, избегал появлений на публике.

Фильмография

• 1950 — Тёмный город — Дэнни Хили, Ричард Брэнтон
• 1950 — Юлий Цезарь Юлий — Марк Антоний
• 1952 — Величайшее шоу мира — Брэд Брэден
• 1953 — Первая Леди— президент Эндрю Джексон
• 1956 — Десять заповедей — Моисей
• 1956 — Три жестоких человека — капитан Кольт Сандерс
• 1958 — Большая страна — Стив Лич
• 1958 — Печать зла — Рамон Мигель Варгас
• 1958 — Флибустьер — генерал Эндрю Джексон
• 1959 — Бен-Гур — Иуда Бен Гур
• 1961 — Эль Сид — Эль Сид
• 1962 — 55 дней в Пекине — майор Мэтт Льюис
• 1965 — Величайшая из когда-либо рассказанных историй — Иоанн Креститель
• 1965 — Майор Данди — майор Эймос Чарльз Данди
• 1965 — Властелин войны — Крисогон де ла Кру
• 1965 — Агония и экстаз — Микеланджело
• 1966 — Хартум — генерал Чарльз Гордон
• 1968 — Планета обезьян — астронавт Джордж Тэйлор
• 1970 — Под планетой обезьян — астронавт Джордж Тэйлор
• 1971 — Человек Омега — Роберт Невилль
• 1972 — Антоний и Клеопатра — Марк Антоний
• 1972 — Зов предков — Джон Торнтон
• 1972 — Угонщик самолётов — капитан Генри О’Хара
• 1973 — Три мушкетёра — кардинал Ришелье
• 1973 — Зелёный сойлент — Роберт Торн, нью-йоркский полицейский
• 1974 — Землетрясение — Стюарт Графф
• 1975 — Аэропорт 1975 — Алан Мёрдок
• 1976 — Мидуэй — капитан Мэтью Гарт
• 1980 — Воскрешение из мёртвых — Мэтью Корбек
• 1982 — Золотая жила — Сайлас Макги, Иэн Макги
• 1984 — Найроби — Ли Кэхилл
• 1987 — Мужская гордость — Чарли Маклауд-старший
• 1985 — Династия / Dynasty — Джейсон Колби
• 1985—1987 — Династия 2: Семья Колби — Джейсон Колби
• 1990 — Остров сокровищ — Джон Сильвер
• 1990 — Солнечный кризис — адмирал Келсо
• 1991 — Кровавый круцифер — Шерлок Холмс
• 1993 — Тумстоун: Легенда Дикого Запада — Генри Хукер
• 1994 — Правдивая ложь — Спенсер Трилби
• 1994 — В пасти безумия — Джексон Харглоу
• 1995 — Ангел мести — Бригам Янг
• 1996 — Гамлет — король
• 1998 — Армагеддон — голос за кадром
• 1998 — Друзья, 4 сезон. 14 эпизод — камео
• 1999 — Гидеон — Эддисон Синклер
• 2001 — Планета обезьян — Заус, отец генерала Тэйда
• 2001 — Тайна ордена — профессор Уолтер Финли
• 2001 — Город и деревня — отец Юджин Клейборн
• 2002 — Боулинг для Колумбины — участие в документальном фильме

Ссылки

• [www.washingtonpost.com/wp-srv/style/longterm/filmgrph/charlton_heston.htm Фильмография на сайте washingtonpost.com]
• На Викискладе есть медиафайлы по теме Чарлтон Хестон

Отрывок, характеризующий Чарлтон Хестон

Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!