Хети III

Хети
личное имя как Сын Ра	Хет (ти) </br> ẖt [jt]
Туринский список (№4./23)	[…] -ра [сын] Нефер-ка-ра </br> […] -Rˁ Nfr-k3-Rˁ

Хети III — египетский фараон из X (Гераклеопольской) династии, правивший около 2130 года до н. э.

Правил не менее 20 лет, при нём Гераклеопольская династия достигла наивысшего могущества.

Биография

В Туринском папирусе (4.23) называется шестым фараоном Гераклепольской династии, однако его имя не сохранилось, указано только то, что он был сыном Неферкары — вероятно, Неферкары VII, 3-го фараона IX династии.

При вступлении на престол Хети III с помощью армии подавил волнения в стране и ликвидировал восстание в Дельте и, вспыхнувшее вслед за тем выступление номархов Гермополя. Хети III продолжил также войну с кочевниками на востоке, разбил их, разрушил их поселения и угнал их скот. Восточная граница Египта была установлена от крепости Хебену до «Дороги Хора» (пограничная крепость в Восточной Дельте, в районе современного Эль-Кантара). После этого Хети III укрепил границу, построив вдоль неё целый ряд крепостей и разместив там гарнизоны воинов. Результатом этой политики был мир на восточной границе Египта и возобновление торговли с Финикией, которая поставляла лес.

В союзе с номархом Сиута Тефьебом, Хети III вел длительную войну с правителем Фив Иниотефом II, одержал над ним крупную победу, отодвинул южную границу до Тиниса, Маки и Таут, и вернул Абидос. Хети также вёл войны с ливийцами на западе. Вероятно, именно Хети III был отцом царевича Мерикара, которому адресовано «Поучение Гераклеопольского царя своему сыну Мерикара», содержащее советы жить в мире с Южным (Фиванским) царством.

Ухоревс

Диодор Сицилийский, следуя Гекатею Абдерскому, сообщает о каком-то фараоне по имени Ухоревс (др.-греч. Οὐχορεύς, на русском встречалось также «Ухорей»), который якобы основал Мемфис и построил там большую плотину для защиты от наводнений. С этим Ухоревсом часто отождествляется Ὀχυράς, упомянутый у Георгия Синкелла. Это имя обычно возводят к ὀχρεύς «постоянный» и считают переводом древнеегипетского «Менес» с тем же значением.

Но возможно, Ухоревс — это солнечное имя Хети III, Wȝḥ-kȝ-Rʿ (Уахкара). Приписывание основания Мемфиса Ухоревсу, а не Менесу в таком случае связывается с возвращением столицы в Мемфис при Хети III, и может объясняться тем, что египетские информаторы Гекатея старались возвысить мемфисских правителей и принизить роль фиванских.

Литература

• Демидчик А. Е. Безымянная пирамида: государственная доктрина древнеегипетской гераклеопольской монархии. — СПб.: Алетея, 2005. — 272 с. — ISBN 5-89329-765-2.

IX династия
Предшественник: ?	Фараон Египта 2-я пол. XXII века до н. э.	Преемник: Менкара

Отрывок, характеризующий Хети III

Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.