Хетты

Хе́тты (др.-греч. Χετταΐοι, самоназвание Nesili, Kanesili) — индоевропейский народ бронзового века, обитавший в Малой Азии, где основал Хеттское царство (Хатти).

В последние века своего существования хетты создали могущественное Новохеттское государство, при Суппилулиуме I существенно распространившее своё влияние на Ближнем Востоке и вступившее в военную конфронтацию с региональным гегемоном — Египтом. При Тутмосе III хетты ещё присылали египтянам богатые дары, но от фараона Хоремхеба до Рамсеса II (XIV—XIII век до н. э.) две конкурирующие силы вели войны за контроль над Сирией (частью которых была битва при Кадеше). После уничтожения Хеттского царства под ударами «народов моря» (во время так называемой «катастрофы бронзового века») народ хеттов пришел в упадок. Отдельные неохеттские государства продолжали существовать на периферии Хеттского царства в Сирии и на юге Анатолии, пока не были разгромлены ассирийцами.

Хетты (хеттеи, ивр. ‏חתי‏‎ HTY, или ивр. ‏בני-חת‏‎ BNY-HT) неоднократно упомянуты в Библии.

Происхождение

Прародиной хеттов были предположительно Балканы, которые они покинули в конце III тыс. до н. э. Л. А. Гиндин полагает, что хетты были первым индоевропейским народом (Среднестоговская культура), заселившим Болгарию и Грецию ещё в IV тыс. до н. э., а затем вытесненным в Малую Азию второй волной индоевропейского нашествия на Балканы. Хетты испытали сильное влияние в лице местного автохтонного субстрата хаттов и, в меньшей степени, хурритов (Митанни). По другой версии, хетты — коренное аборигенное население Малой Азии, предки которых обосновались в Малой Азии в XIII-X тысячелетиях до нашей эры.

Также влияние на культуру хеттов оказала вавилонская цивилизация, от которой они заимствовали клинопись. Сами хетты оказали влияние на культуру всех своих соседей.

На рубеже III—II тысячелетий до н. э. у хеттов, прибывших в Малую Азию, начал распадаться родоплеменной строй. Ускорению этого процесса способствовало проникновение в этот регион в XX—XVIII вв. до н. э. семитских торговых колонистов (ассирийских и, отчасти, аморейских). На территориях восточной и центральной частей Малой Азии было, видимо, ещё в III тыс. до н. э. создано несколько политических образований типа городов-государств (Пурусханда, Амкува, Куссар, Хатти, Каниш, Вахшушана, Ма’ма, Самуха и др.), во главе которых стояли цари (рубаум) или царицы (рабатум). Города-государства Малой Азии пользовались письменностью и письменным языком, заимствованным у ашшурских купцов. Среди городов-государств происходила борьба за политическую гегемонию. На первых порах верх взяла Пурусханда, правитель которой считался «великим царём» среди остальных правителей городов-государств Малой Азии. Позднее же ситуация изменилась в пользу города-государства Куссар. В первой половине XVIII в. до н. э. царь Куссара Анитта основал обширную державу, названную позже Хеттским царством.

Этноним

Самоназвание хеттов Nesili или Kanesili происходило от города Неса (Каниш), в то время как термин Hatti использовался для обозначения жителей Хеттского царства, а также более древних обитателей этих земель — хаттов.

Антропологический тип

Это были люди брюнетического типа, обладавшие крупным носом и весьма коротким и высоким черепом с очень плоским, точно срезанным затылком. Этот тип наиболее сохранился у современных армян.

Хеттский язык

В 1915 г. Бедржих Грозный доказал индоевропейское происхождение хеттского и лувийского языков — двух основных близкородственных письменных языков Хеттского царства из анатолийской ветви. Позднее было установлено, что от данных языков происходили ликийский, карийский, лидийский, сидетский и ряд других языков Малой Азии I тыс. до н. э., не переживших эпохи римского завоевания. Хетты использовали для своих записей две письменности: адаптированный вариант ассиро-вавилонской клинописи (для ранних текстов на хеттском языке) и оригинальную силлабо-идеографическую письменность.

Военное дело. Обработка железа

Военные успехи хеттов объяснялись активным использованием ими двух инноваций — боевых колесниц и железного оружия.

Хетты, возможно, были первыми, кто изготавливал и использовал боевые колесницы, которые появились в Передней Азии в начале II тысячелетия до н. э.) от индоевропейских степных кочевников-ариев. «Хеттский трактат о тренировке лошадей восходит к митаннийским специалистам в этом деле и содержит индоарийские термины…». В Грецию колесницы пришли, несомненно, от хеттов.

По устоявшемуся мнению, получение железа первыми освоили горные народы севера Малой Азии и Кавказа. Хетты захватили территорию древних хаттов, которые обладали технологией обработки железа. Известно послание фараона Нового царства царю хатти с просьбой прислать ему железный кинжал, что в эпоху бронзового века было очень дорогим подарком (в гробнице Тутанхамона был найден предположительно хеттский кинжал с железным лезвием). В последующие столетия хетты продолжали владеть секретом производства железа, что, наряду с использованием боевых колесниц, давало этому народу огромное преимущество.

Религия

По имеющимся материалам можно представить только некоторые обрывки из того, что составляло совокупность хеттских религиозных верований. Без сомнения, эти верования изменялись не только по эпохам, но и по местам жительства хеттов. Эти верования давали ответы на все вопросы, которые предлагает религиозная любознательность: какие существуют боги и духи, как почитать тех и других, как приобретать их расположение, узнавать их волю, как вообще должно вести себя? Конечно, воссоздать религию хеттеев пока нельзя, но уже можно составлять суждения, имеющие за собой, по-видимому, достаточные основания.

Как и хурриты, хетты поклонялись богу грома — Тешубу (Тишуб-Тарку). Они изображались с перунами в одной руке и с двойным топором — в другой, с бородой, в египетском переднике и головном уборе, вроде египетской белой короны — этот культ известен по барельефам.

Важным документом для суждения о хеттской религии, равно как и для изучения политической истории хеттеев, является договор Хета-Сира, заключённый с Рамзесом II. В этом договоре говорится о том, что цари Кхета и Египта обязывались не переходить со своими войсками границ друг друга, не начинать войны в случае каких-либо недоразумений, поддерживать своими войсками друг друга в борьбе с врагами, а всё, что было написано на серебряной таблице договора, одобрено союзом богов, божествами мужскими и женскими, божествами земли египетской. Они свидетельствовали о твердости этих слов, которые они одобрили. Сутех (бог ярости) города Тунепа; Сутех города Кхета; Сутех города Арнема; Сутех города Царанда; Сутех города Пилька; Сутех города Кхизазара; Сутех города Сарту; Сутех города Кхилип (Алеппо); Сутех города Сарпина; Астарта страны Кхета; Бог страны Цаият — Кхири; Бог страны Ка; Бог страны Как; Бог страны Кхер; Богиня города Акх; Богиня страны Цаина. Как видно из приведенной таблицы, главным божеством хеттеев был Сутех. Этот бог был довольно благосклонно принят в Египте, хотя потом его в Египте стали смешивать с Сетом. Весьма вероятным представляется, что Сутех являлся у хеттов богом Солнца, но это и не исключает того, что Сутех имел и другие свойства.

Хеттские божества имели свои женские половины, таковую имел и Сутех. Также у хеттов были более могущественные богини. Договор Рамзеса II и Кхеты Сиры упоминают несколько богинь, но называют только одну — Астарту или Антарату. Имеются ещё другие имена богинь. Считают вероятным, что после эпохи Рамзеса II культ Сутеха стал отступать на задний план перед культом «великой богини» Кибелы, считавшейся матерью богов. У хеттов были так называемые священные города, оказывается, что на пути завоеваний и владений хеттеев было много городов, посвящённых «великой богине».
Имеется греческая легенда об амазонках, происхождение которых, несомненно можно отнести к хеттам. Амазонкам приписывали построение многих знаменитых городов Малой Азии — Смирны, Эфеса. Эти амазонки были на самом деле жрицами великой богини Азии.

Были у хеттов боги Тар или Тарку, Мауру, Кауи, Хепа. Тарку в Киликии и Лидии был известен под именем Сандана (бог солнца). Был бог Тисбу или Тушпу, функции его отождествляют с функциями ассиро-вавилонского Раммана, то есть считают его богом гроз и бурь. Надо полагать, что хеттским богом был Касиу, откуда появился потом греческий Зевс. В своей сути хеттские боги имели дикий и воинственный характер. Почитались у хеттов животные: в их изображениях часто встречается орёл, что говорит о культе орла. Загадочным остается тот факт, что у хеттов изображался двуглавый орёл, который держит в каждой из лап какое-то животное.

Любопытным остаётся факт мистического почитания у хеттов равностороннего треугольника. Полагают, что эта скромная геометрическая фигура считалась источником могучей силы, даже источником жизни. Это изображение равностороннего треугольника помещалось на печатях и к нему присоединяли ещё другие образы. Иногда в треугольник помещались глаза.

Женские божества

Главное женское божество хеттов, вероятно, было первообразом малоазиатской «Великой Матери» с именем Ма, Кибелы, Реи; она изображалась в длинном одеянии, с короной вроде muralis на голове. В Богаз-Кёе есть интересное изображение хеттского божества в высоком остром восьмиугольном головном уборе. Институт жрецов и жриц был у хеттов очень велик.

Шавушка, богиня любви, плодородия и войны, была заимствована у хурритов.

Храмы

Храмы имели сходство с семитическими. В Эюке и Богаз-Кёе (Изили-Кая) это были дворы среди природных скал, украшенных барельефами. Последние представляли религиозные сцены: шествия богов, процессии жрецов, мистические церемонии. Псевдо-Лукиан говорит о городском храме на высокой платформе, с большим двором, за которым следовали святилище и отделявшаяся завесой святая святых. Медный жертвенник и идол стояли на дворе; здесь же был пруд для священных рыб; у входа стояли два огромных конусообразных символа плодородия; в самом храме — престол Солнца; были статуи различных божеств; при храме содержались орлы, лошади, быки, львы, посвящённые божествам. Боги представлялись шествующими на этих животных. В Эюке найдены колоссальные сфинксы. На одной из их сторон находится барельеф двуглавого орла. Этот символ неоднократно встречается у малоазиатских хеттов; например, в Изили-Кая на нём шествуют два божества. При храмах были многочисленные коллегии жрецов, доходившие иногда до нескольких тысяч. Хеттейские храмы не сохранились. Есть основание полагать, что многие религиозные церемонии, жертвоприношения, вообще многие элементы культа хеттеев не нуждались в храмах, а скорее на холмах и дубравах. Совершение религиозных обрядов в дубравах было связано с почитанием неодушевлённых предметов. «В Каппадокии найдены и исследованы хеттейские барельефы, которые дают представление об этих храмах. Он имел внешний двор и внутреннее святилище, в котором находилось ещё святое святых. В последнее мог заходить только верховный жрец и те сослужители, которое считались близкими к божеству. С каждой стороны входа возвышались высокие колонны, колонны являлись символами богини плодородия. Во внешнем дворе помещался медный жертвенник, слева от него идол богини Антарата, Астарата или Атарата, рядом с которой должно было быть озеро со священными рыбами. Во дворе были, кормились и служили предметом усердных почитаний быки, лошади, орлы, медведи и львы, как посвящённые различным почитаемым божествам. При входе в храм слева возвышался престол солнца, но на этом престоле не помещались статуи, так как солнце и луна, единственные между божествами, не имели изображений. В храме также были статуи различных божеств. Главным предметом почитания в храме были золотые статуи богини Аттис. На её голове помещался золотой голубь, в руках держала скипетр, помещалась она на львах, а её супруг на быках.»

Жертвоприношения

В жертвы приносились различные животные. Козы и бараны были обычными животными. Доброй жертвой обозначался бык. Только свиней не разрешено было приносить в жертву и употреблять в пищу, так как они считались нечистыми животными.

Приносились в жертву и дети. Их закутывали в звериные шкуры и родители бросали их сверху во двор, крича, что это не их дети, а быки.

Праздники

Два раза в год у хеттов, в г. Мабоге (Иераполис) праздничная процессия отправлялась к расщелине скалы, находившейся под храмом: в эту расщелину (по их учению) стекли воды потопа и в неё лили морскую воду. Псевдо-Лукиан говорит о существовании в Иераполе сказания о потопе, по содержанию оно почти тождественно вавилонским и библейским; имя героя — Девкалион Сисифей. Жрецы локализировали, в расщелине скалы под храмом, сток вод потопа. Сказание говорит, что богиня Сима, дочь высшего бога Адада, положила конец нападениям демона, наполнив морской водой расщелину, в которой он жил. Приходящий в Мабогу брил себе голову и брови. Принеся в жертву овцу, он разрывал на куски мясо и устраивал пир. Шкуру расстилал на земле, становился на колени, голову и ноги жертвы возлагал на свою голову в то же время заклинал богов принять его жертву, обещая в будущем принести ещё лучше. После чего он увенчивался венками.

Загробная жизнь

Представление о загробной жизни у хеттеев соприкасались с египетскими.

Недалеко от города Башаць-кай найден некрополь. В скале расщелина, из неё сделано нечто вроде портика, поддерживаемого тремя толстыми и короткими колоннами. Налево и направо от портика погребальные комнаты, где были устроены погребальные ложа, выбитые в скале.

В хеттских изображения встречаются лестницы, которые должны были вести умерших из мира людей в мир богов.

Общество

По мнению историков (Эдуарда Мейера, Альбрехта Гётце, Александра Морэ, Оливера Гёрни), хеттское общество было весьма гуманным и терпимым для своего времени: об этом свидетельствуют высокий социальный статус женщины, избираемость должностей вплоть до царя, рациональность законодательства, практически полное отсутствие смертной казни и принципа талиона — вместо этого преступления карались натуральным или денежным штрафом в качестве компенсации.

Города

«Все население хеттских городов представляло собой служителей богини. В центре города помещался храм. Главным лицом в городе был верховный жрец. Представитель власти светской стоял на втором месте. Священные города были городами-убежищами. Убийца, преступивший ограду города, был здесь неприкосновенен для родовой мести.»

Хеттология

История изучения хеттов начинается с XIX века, когда ученые заинтересовались могущественным народом, упомянутым в Библии и жившим к северу от «земли обетованной». Однако масштабное исследование хеттской истории стало возможно только после открытия в 1906 году Богазкёйского архива царей Хатти и расшифровки в 1915-1916 гг. чешским лингвистом Бедржихом Грозным хеттской письменности. Один из крупнейших специалистов XX века по хеттам — Оливер Гёрни.

Литература

• Ардзинба В. Г. Ритуалы и мифы древней Анатолии. — М.: Наука, ГРВЛ, 1982. — 256 с.
• Волков А. В., Непомнящий Н. Н. Хетты. Неизвестная империя Малой Азии. — М.: Вече, 2004. — 288 с. — Серия «Таинственные места Земли». — ISBN 5-9533-0128-6.
• Гёрни О. Р. Хетты / Пер. с англ. — М.: Наука, ГРВЛ, 1987. — 240 с. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока»[historic.ru/books/item/f00/s00/z0000014/].
• Гиоргадзе Г. Г. Вопросы общественного строя хеттов. — Тбилиси: Мецниереба, 1991. — 192 с.
• Гиоргадзе Г. Г. Очерки по социально-экономической истории Хеттского государства (О непосредственных производителях в хеттском обществе). — Тбилиси: Мецниереба, 1973. — 312 с.
• Гиндин Л. А. Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. — М.: Изд. фирма «Вост. лит-ра», 1996. — 328 с. — 2 000 экз.
• Довгяло Г. И. К истории возникновения государства: На материале хеттских клинописных текстов. — Мн.: Изд-во БГУ, 1968. — 160 с.
• Довгяло Г. И. Становление идеологии раннеклассового общества (на материале клинописных текстов). — Мн.: Изд-во БГУ, 1980. — 162 с.
• Древняя Анатолия: Сб. / Под ред. Б. Б. Пиотровского, Вяч. Вс. Иванова, В. Г. Ардзимбы. — М.: Наука, ГРВЛ, 1985. — 256 с.
• Замаровский Войтех. Тайны хеттов / Пер. со словац. — М.: Наука, ГРВЛ, 1968. — 336 с. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
• Золото Л. Прародина хеттов. — М.: Авторская книга, 2012. — 134 с. — ISBN 978-5-91945-196-9.
• Иванов В. В. [manefon.org/show.php?t=9&txt=3 Хеттская и хурритская литература.]
• Керам К. В. Узкое ущелье и чёрная гора / Пер. с нем. — М.: Наука, ГРВЛ, 1962. — 216 с. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
• Маккуин Дж. Г. Хетты и их современники в Малой Азии. — М.: Наука, ГРВЛ, 1983. — 184 с. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
• Менабде Э. А. Хеттское общество: Экономика, собственность, семья и наследование. — Тбилиси: Мецниереба, 1965. — 232 с.(см. [annals.xlegio.ru/hetts/soc_r.htm рецензию])
• Наговицын А. Е. Магия хеттов. — М.: Трикста, 2004. — 496 с. — Серия «Культуры. Академический Проект».
• Хетты и хеттская культура: Сб. / Под ред. И. Бороздина. — М.; Л.: ГИЗ «Всемирная литература», 1924. — 154 с.: ил. — Серия «Культура Востока».

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Ссылки

• Хетты // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [annals.xlegio.ru/i_hett.htm Хеттский раздел в «Ещё одной OCR-библиотеке»]
• [www.historie.ru/civilizacii/hettskaya-civilizaciya/65-imperiya-hettov.html Империя цивилизации Хеттов]
• д/ф [www.youtube.com/watch?v=cDYU5e8Sn2w «Технологии Древних Хеттов»]
• www.hittites.info/  (англ.)
• [usaklihoyuk.org Uşaklı Höyük]

Отрывок, характеризующий Хетты

В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.