Хефлин, Ван

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ван Хефлин
Van Heflin

Студийная фотография 1960-х годов
Дата рождения:

13 декабря 1910(1910-12-13)

Место рождения:

Уолтерс, Оклахома, США

Дата смерти:

23 июля 1971(1971-07-23) (60 лет)

Место смерти:

Голливуд, США

Гражданство:

США США

Профессия:

актёр

Карьера:

1936–1971

Ван Хефлин (англ. Van Heflin, 13 декабря 191023 июля 1971) — американский актёр, обладатель премии «Оскар» в 1943 году.





Биография

Эммет Эван "Ван" Хефлин мл. (англ. Emmett Evan "Van" Heflin, Jr.) родился в городке Уолтерс в Оклахоме 3 декабря 1910 года в семье дантиста.[1] Его предки были выходцами из Ирландии и Франции.[2] Его младшая сестра, Фрэнсис Хефлин, тоже стала актрисой. Высшее образование он получил в Университете Оклахомы. где также состоял в братстве Фи Дельта Тета (ΦΔΘ).

Актёрскую карьеру Хефлин начал на Бродвее в начале 1930-х годов, а в 1936 году, после подписания контракта с «RKO», дебютировал на большом экране в фильме «Женщина восстает» с Кэтрин Хепбёрн в главной роли. В 1940 году он появился в картине студии «Warner Bros.» «Дорога на Санта-Фе», а затем перешёл на студию «MGM», где добился большого успеха и признания за роли в фильмах «Г.М. Пульхэм Эсквайр» (1941) и «Джонни Игер» (1942). За последний он даже стал обладателем премии «Оскар» за лучшую мужскую роль второго плана.

Несмотря на это студия «MGM» продолжала снимать Хефилина на ведущих ролях лишь в фильмах категории B, а в более престижных картинах ему предлагали лишь второстепенные роли. Всё же ролей в кино у него было довольно много, и он продолжал оттачивать своё актёрское мастерство на протяжении всех 1940-х годов. У него были успешные роли в картинах «Теннесси Джонсон» (1942), «Пока плывут облака» (1946), «Странная любовь Марты Айверс» (1946), «Улица Грин Долфин» (1947) и «Три мушкетера» (1948), «Акт насилия» (1948) и «Мадам Бовари» (1949).

В годы Второй мировой войны Ван Хефлин служил оператором в американских ВВС в Европе.

В начале 1950-х годов наиболее яркой стала его роль в картине «Шейн» с Джин Артур в главной роли. В дальнейшем он достаточно успешно исполнил роли в фильмах «Чёрная вдова» (1954) и «В 3:10 на Юму» (1957). На протяжении своей карьеры в кино Хефлин продолжал играть и в театре, где у него были заметные роли в постановках «Филадельфийская история», которая ставилась ан Бродвее в конце 1930-х, а также в пьесах Артура Миллера «Воспоминания о двух понедельниках» и «Вид с моста».

Его последняя крупная роль была в фильме-катастрофе «Аэропорт», где он исполнил роль Д.О. Герреро, пассажира, который решил взорвать себя вместе с самолётом, чтобы его жена (в исполнении Морин Стэплтон) получила страховку. Ван Хефлин удостоен двух звёзд на Голливудской аллее славы: за вклад в киноиндустрию и телевидении.

Ван Хефлин трижды был женат, а его последняя супруга, актриса Френсис Е. Нил, с которой он прожил 25 лет, стала матерью его троих детей. 6 июля 1971 года во время купания в бассейне у актёра случился сердечный приступ. Ему удалось доплыть до лестницы, где он потерял сознание и провисел на ней несколько часов, пока его не обнаружили. Он был доставлен в больницу, где 23 июля 1971 года умер, не приходя в сознание. Ван Хефлин был кремирован, а его прах развеян над океаном.

Избранная фильмография

Награды

  • Оскар 1943 — «Лучшая актёр второго плана» («Джонни Игер»)

Напишите отзыв о статье "Хефлин, Ван"

Примечания

  1. [www.okhistory.org/enc/heflin.htm Encyclopedia of Oklahoma History & Culture]
  2. [www.classicimages.com/1996/april/vanheflin.shtml Van Heflin]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Хефлин, Ван


Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.