Хибати
Хибати — традиционная передвижная японская печь для обогрева[1][2] и приготовления еды[3], традиционно располагавшаяся в центре помещения.
Характеристика
На начальном этапе своего развития (794—1185 гг.) представляла собой просто горшок с тлеющими углями, который ставили в центр комнаты. На дно чаши насыпали песок, сверху клали раскаленные угли, наверх ставили металлическую решётку и готовили на ней пищу[4]. Более усовершенствованный и более многофункциональный вид хибати приобрели в конце ХIХ века.
На территории современной России хибати были популярны среди японских колонистов Сахалинa (Карафуто) и Курил, а также среди корейцев на Дальнем Востоке. Русские поселенцы, впрочем, считали подобный способ отопления примитивным: переносные печи японского образца давали относительно мало тепла, вследствие чего температура окружающих их помещений была довольно низкой и русские, в том числе по описаниям российских пленных времён русской-японской войны, серьезно страдали от холода[5]. Следует отметить, что японцы в целом предпочитают спать в прохладных помещениях и редко отапливают спальни, в том числе из-за соображений экономии. Кроме того, небольшой размер хибати позволяет готовить еду небольшими порциями, вполне достаточными для японцев, но не для русских.
Хибати часто путают с ситирином и теппанъяки.
Напишите отзыв о статье "Хибати"
Примечания
- ↑ ouc.ru/simonov/hibachi.html
- ↑ knigosite.org/library/read/72335
- ↑ [www.st-petersburg.ru.emb-japan.go.jp/HP_verstka_71_4.pdf История Петербурга, № 1, 2015]
- ↑ [sakhvesti.ru/toprint.php?div=gubved&id=11694 РИА Сахалин-Курилы]
- ↑ [personalhistory.ru/papers/%D0%92%D0%BE%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%BF%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%B51907.htm Обзор деятельности центрального справочного бюро во время русско-японской войны]
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Хибати
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
