Хивел ап Каделл

Хивел ап Каделл <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">изображение Хивела Доброго; рукопись Peniarth 28</td></tr>

Хи́вел II Да (Добрый) ап Ка́делл (валл. Hywel II Dda ap Cadell, или просто Hywel Dda) (ок. 880—950) — правитель большой части Уэльса, изначально властитель Дехейбарта (Диведа), королевства на юго-западе страны. Отец Хивела, Каделл, был сыном Родри Великого и родоначальником династии Диневур.

Хивел был одним из самых успешных правителей Уэльса до нормандского завоевания. Главным его достижением считается составление кодекса валлийских законов, известных как Законы Хивела Доброго (Cyfraith Hywel Dda).

Биография

Ранние годы

Хивел родился примерно в 880 году. Он был младшим сыном Каделла, сына Родри Великого. В 905 году Каделл завоевал Дивед и вручил управление им Хивелу. Тот укрепил своё положение, женившись на Элейн, дочери Лливарха ап Хивайда, властителя Диведа до завоевания королевства Каделлом. После смерти Каделла в 909 году Хивел получил также часть Сейсиллуга, а в 920 году, когда скончался его брат, Хивел объединил Дивед и Сейсиллуг, создав королевство Дехейбарт. В 942 году, после смерти двоюродного брата Хивела, Идвала Лысого, он получил власть и в Гвинеде. Всего его земли в конце владения покрывали почти три четверти современного Уэльса.

Достижения

Мир с англосаксами

Правление Хивела было необычно мирным для того времени. Это связано во многом с тем, что у него установились хорошие отношения с Этельстаном, правителем Уэссекса — настолько хорошие, что Хивел даже чеканил свою монету в английском Честере. Он был единственным валлийским правителем, чеканившим собственную монету. Он внимательно изучал юридическую систему англосаксов, а также в 928 году совершил паломничество в Рим (там он мог встретиться с одним из действовавших в то время пап: Иоанном X, Львом VI или Стефаном VII), что, вероятно, повлияло на его идеи об управлении.

Не все историки согласны в вопросе о том, почему Хивел искал союза с Этельстаном. Дж. Э. Ллойд видел в нём искреннего англофила и подражателя королям Уэссекса, в то время как Д. П. Кирби полагал Хивела прагматиком, слишком хорошо понимавшим расстановку сил в Британии середины X века.. Отметим, что одного из своих сыновей Хивел назвал саксонским именем Эдвин.

Политика Хивела по отношению к Англии явно нравилось не всем его подданным. Ивор Уильямс полагал, что именно ко времени правления Хивела в Дехейбарте относится создание поэмы Armes Prydein («Пророчество Британии»), призывающей валлийцев присоединиться к союзу всех неанглийских народов Британии, направленному против саксов. Вероятна связь поэмы с союзом скандинавских и кельтских правителей, выступивших против Этельстана и Эдмунда в битве при Брунанбурге. Валлийцы в этом союзе не участвовали, и это, вероятно, объясняется как раз влиянием Хивела; с другой стороны, Этельстана он также не поддержал.

Законы

Примерно в 945 году в Уитленде (Хенди-Гвин-на-Тав, ныне графство Кармартеншир) собрался своеобразный парламент, который кодифицировал валлийские законы на основе обычного права. В их составлении принимал участие известный писец Блегиврид. После смерти Хивела в 950 году его королевство было разделено на три части: Гвинед вновь отошёл потомкам Идвала Лысого, а Дехейбарт поделили сыновья самого Хивела. Законы Хивела, напротив, сохранились и активно использовались в Уэльсе вплоть до XVI века, когда их действие было отменено при Генрихе VIII. Один из списков законов, рукопись Peniarth 28, известная своими иллюстрациями на полях, хранится в Национальной библиотеке Уэльса в Аберистуите, а её фотографии [www.llgc.org.uk/drych/drych_s006.htm выложены в интернет]. Ещё один список законов сохранился в Чёрной Книге из Чирка.

Университет Уэльса ежегодно присуждает Премию Хивела Доброго за исследования в области средневекового права.

Отрывок, характеризующий Хивел ап Каделл

Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.