Хивел ап Родри
| Хивел ап Родри валл. Hywel ap Rhodri | ||
| ||
|---|---|---|
| 814 — 825 | ||
| Предшественник: | Кинан Диндайтуи ап Родри | |
| Преемник: | Мервин ап Гуриад | |
| Смерть: | 825 | |
| Отец: | Родри ап Идвал или Карадог ап Мейрион | |
Хивел ап Родри, или Хивел ап Карадог, или Хивел Сальная борода (валл. Hywel ap Rhodri, умер в 825) — король Гвинеда (814—825). Одни генеалогии называют Хивела сыном Карадог ап Мейрионаа, другие — сыном Родри ап Идвала.
Содержание
Биография
Некоторое время Хивелу пришлось вести борьбу с другим претендентом на престол Гвинеда, Кинаном Диндайтуи ап Родри[1]. «Гвентианская хроника» сообщает, что «Англси и Дивед, пострадали из-за войны между Хивелом Младшим и его братом Кинаном, в результате которой, Хивел захватил Англси» в 810 году[2]. В 813 или в 814 году Хивел потерпел поражение от Кинана: «во второй войне между Хивелом и его братом Кинаном …, в которой Кинан … напал на своего брата Хивела и выгнал его из Англси на остров Мэн»[2]. Однако, согласно «Хронике принцев», год спустя (в 815 году) Хивел вернулся и изгнал Кинана с Англси. В 816 году Кинан попытался вернуть королевство, но был убит в сражении. Несмотря на это, в 817 году Хивел был во второй раз изгнан[2].
Последующие годы Хивел правил в мире. «Анналы Камбрии» и «Хроника принцев» сообщают о его смерти в 825 году[3]. При этом в «Гвентианской хронике» Хивел назван королём Мэна[2]. Он умер, не оставив наследника. После его смерти престол Гвинеда перешёл к королю Мэна Мервину ап Гуриаду, внуку Кинана.
Напишите отзыв о статье "Хивел ап Родри"
Примечания
Литература
- John Edward Lloyd. A history of Wales: from the earliest times to the Edwardian conquest. — Longmans, Green & Co, 1911.
Ссылки
- [www.fmg.ac/Projects/MedLands/WALES.htm#_Toc254761374 WALES, KINGS & PRINCES] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 2 ноября 2011. [www.webcitation.org/678LYOIwF Архивировано из первоисточника 23 апреля 2012].
Отрывок, характеризующий Хивел ап Родри
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
