Хигаонна, Канрё
Хигаонна Канрё | |
Дата рождения: | |
---|---|
Место рождения: | |
Дата смерти: | |
Место смерти: | |
Стиль: | |
Учителя: | |
Достижения | |
Известные ученики |
Тёдзюн Мияги, Кэнва Мабуни, Кёда Дзюхацу, Коки Сирома, Хига Сэйко, Симпан Гусукума |
Хигаонна (Хигасионна) Канрё (яп. 東恩納 寛量 Хигаонна Канрё:, 10 марта 1853 — октябрь 1915), китайское имя — Шэнь Шаньси 慎善熙 — японский каратэка. Основатель стиля Наха-тэ. Родился в городе Нисимура, Наха (остров Окинава) в семье торговцев. Он основал стиль, позже известный как годзю-рю. Был учителем известного мастера, основателя школы каратэ годзю-рю Мияги Тёдзюна. Семья Хигаонна была низшим классом самураев. Отец Канрё — Канъё Хигаонна родился 8 августа 1823 года, принадлежал к девятому поколением семьи Син и имел детское прозвище Таругани, а китайское имя Шэнь Шо Фуку. Канъё после смерти старшего брата Канкити в 1835 году (брат умер в раннем возрасте) в 12 лет принял на себя огромную ответственность, став первым сыном семьи Хигаонна — тёнан. Женился на Макамадо из семьи Кэйудзи.
Канрио Хигаонна был одним из восьми братьев и сестер. Имена братьев в порядке рождения: Кампу, Кансё, Канкаи, Канрё, Кансю, Канэи, Кантё. Сестру звали Мацуру.
Несмотря на то, что Канрё был в семье четвёртым сыном, его отец надеялся, что способный мальчик в один прекрасный день возьмет на себя роль главы семьи и займется семейным бизнесом. Канъё Хигаонна, отец Канрё, был убит в драке в 1867 году.
Бытует мнение, что Канрё Хигаонна впервые начал изучать боевые искусства в возрасте 14 лет с Мая Арагаки. Хотя это достоверно не было установлено, но и не оспаривалось.
К октябрю 1915 года здоровье Канрё-сэнсэя заметно ухудшилось. Мияги Тёдзюн заручился поддержкой более одного врача в надежде восстановить здоровье учителя, но великий Ухубуси Канрио Хигаонна тихо ушел из жизни во сне в возрасте 62 лет. Он посвятил свою жизнь боевым искусствам и был среди них яркой звездой, а особенно в Наха-тэ.
Траурная церемония проходила в его доме в Нисисин-матси, 2-доме, в том же месте, где он родился и получил первый урок боевого искусства. Все расходы по похоронам взял на себя Мияги Тёдзюн.
Это заготовка статьи о человеке из Японии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 6 января 2014 года. |
Напишите отзыв о статье "Хигаонна, Канрё"
Отрывок, характеризующий Хигаонна, Канрё
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.