Хигер, Роман Яковлевич

Роман Яковлевич Хигер
Основные сведения
Имя при рождении	Рувим Яковлевич Хигер
Дата рождения	21 сентября 1901(1901-09-21)
Место рождения	Одесса
Дата смерти	1985(1985)
Место смерти	Москва
Работы и достижения
Учёба:	МВТУ
Работал в городах	Москва
Важнейшие постройки	Южный речной вокзал

Роман (Рувим) Яковлевич Хи́гер (21 сентября 1901, Одесса — 1985, Москва) — советский архитектурный критик и архитектор, один из идеологов конструктивизма. Автор работ по вопросам жилищного строительства.

Биография

Родился 21 сентября 1901 года в Одессе в многодетной еврейской семье. После окончания Одесского строительного техникума был командирован профсоюзной организацией в Москву для поступления в институт. Учился у профессора И. А. Голосова сначала в Московском политехническом институте, затем, после расформирования института, в МИГИ и МВТУ; выполнил под его руководством ряд новаторских проектов (баня на хуторе, вокзал, цирк, пассаж-отель с рестораном на крыше и др.), а также особо отмеченный дипломный проект «Дворец труда». Окончил МВТУ в 1926 году.

Во второй половине 1920-х годов Р. Я. Хигер был сторонником идей конструктивизма, вступал в открытую полемику с представителями других архитектурных течений. В 1928 году он по собственной инициативе написал и принёс в редакцию издаваемого конструктивистами журнала «Современная архитектура» статью «[files.eshkolot.ru/11.11.12%20(1).pdf К вопросу об идеологии конструктивизма в современной архитектуре]», где изложил принципы течения и в довольно резких фразах ответил на появившуюся в прессе критику конструктивизма. Статью опубликовали, а Хигеру предложили вступить в творческое объединение архитекторов-конструктивистов ОСА и стать членом редколлегии журнала, которая фактически выполняла роль руководящего органа ОСА; позднее Хигер стал заместителем А. А. Веснина и М. Я. Гинзбурга в редакции журнала. По словам С. О. Хан-Магомедова,

В Хигере лидеры ОСА увидели человека, который может „на равных“ вести полемику с критиками конструктивизма, которые всё чаще стали прибегать к философско-идеологическим ярлыкам». Позднее, в ходе обострения полемики между конструктивистами и рационалистами, Хигер подвергал «разносной критике» проекты творческой группировки рационалистов АСНОВА, обвинял противников в «упадочничестве».

В 1930-х годах Р. Я. Хигер стал одним из ведущих архитектурных критиков. Он оценивал новаторские течения в советской архитектуре 1920-х годов весьма критически, обращая внимание, по словам Хан-Магомедова, «главным образом на выявление „ошибочных“ положений в их творческих кредо». Вместе с тем, в статьях Хигера впервые было описано и профессионально охарактеризовано творчество таких ярких представителей архитектуры 1920-х годов, как И. А. Голосов и К. С. Мельников, имена которых в советской печати вплоть до 1980-х годов практически не упоминались.

Параллельно архитектурной критике Р. Я. Хигер занимался вопросами жилищного строительства, опубликовал по этой теме ряд монографий и работ. В 1927 году он вошёл в комиссию Государственного научно-экспериментального института гражданских, промышленных и инженерных сооружений ВСНХ СССР (ГИС) по жилищному строительству в качестве учёного секретаря, позднее занимался вопросами архитектуры жилища и градостроительства в Академии архитектуры, преподавал в Московском архитектурном институте. В начале 1930-х годов по проекту Хигера был построен Южный речной вокзал в Москве.

В июне 1947 году на Совете Академии Архитектуры СССР защитил кандидатскую диссертацию по теме «Опыт планирования населённых мест и жилищного строительства США», где анализировался американский опыт строительства и содержались рекомендации по его практическому использованию в СССР. В мае 1949 года газета «Правда» опубликовала посвящённую Хигеру статью «На ложных позициях», в которой сам Хигер и его работы были обвинены в космополитизме:

Расшаркиваясь перед буржуазным Западом, Хигер выступает в своих «трудах», как яркий проповедник буржуазного конструктивизма. Рабское преклонение перед американской строительной практикой, неприкрытая пропаганда вздорной сказки о жилищных условиях трудящихся в Америке — таковы «идеи», пронизывающие «труды» этого безродного космополита.

В ноябре того же года Р. Я. Хигера лишили учёной степени и уволили из Академии архитектуры. После этих событий Р. Я. Хигер тяжело заболел, проекты и статьи стали единичными и случайными; в последние десятилетия жизни полностью оглох, общался по переписке. Скончался в 1985 году.

Публикации

• Хигер Р. К вопросу об идеологии конструктивизма в современной архитектуре // Современная архитектура. — 1928. — № 2. — С. 92—102.
• Хигер Р. О социологии искусства // Современная архитектура. — 1929. — № 3. — С. 116—120.
• Хигер Р. Формализм — идеология упадочничества в советской архитектуре // Современная архитектура. — 1929. — № 4. — С. 142—146.
• Хигер Р. Конструктивизм в архитектуре // РИК. — 1929. — № 19—20.
• Хигер Р. Против вульгаризаторов и клеветников. Некоторые разъяснения критикам // Современная архитектура. — 1930. — № 4. — С. 11—13.
• Хигер Р. Заметки об архитектурном движении после Октября // Советская архитектура. — 1931. — № 3. — С. 60—67.
• Хигер Р. Я. Пути архитектурной мысли. 1917—1932. — М.: ОГИЗ, 1933. — 144 с. — (Библиотека журнала «Искусство»).
• Хигер Р. Архитектор И. Голосов // Архитектура СССР. — 1933. — № 1. — С. 22—23.
• Хигер Р. Дом на Моховой // Архитектура СССР. — 1934. — № 6. — С. 18.
• Хигер Р. Мастера молодой архитектуры (А. Власов, И. Леонидов, М. Барщ, М. Синявский) // Архитектура СССР. — 1934. — № 9.
• Хигер Р. Архитектор К. С. Мельников // Архитектура СССР. — 1935. — № 1. — С. 30—32.
• Хигер Р. Я. Проектирование жилищ. 1917—1933. — М.: Главная редакция строительной литературы, 1935. — 89 с.
• Хигер Р. Проблемы жилья в советской архитектуре // Вопросы архитектуры. — М.: ОГИЗ-ИЗОГИЗ, 1935. — С. 178—206.
• Хигер Р. Я. Общественные сооружения в колхозах // Проблемы архитектуры: Сборник материалов. — Изд-во Всесоюз. акад. архитектуры, 1936. — Т. 1, Кн, 2.
• Хигер Р. 1-й дом ВЦИК в Москве // Архитектура СССР. — 1937. — № 5. — С. 27—30.
• Хигер Р. Творчество братьев Весниных // Архитектура СССР. — 1938. — № 3—4. — С. 46—51.
• Хигер Р. Я. Архитектура речных вокзалов. — М.: Государственное Архитектурное издательство СССР, 1940. — 56 с.
• Хигер Р. Я. Планировка посёлков в США. — М.: Гос. архитект. изд-во Акад. архитектуры СССР, 1944. — 116 с.
• Хигер Р. Я. Малоэтажные дома в США. — М.: Гос. архитект. изд-во Акад. архитектуры СССР, 1944. — 68 с.
• Хигер Р. Я. Многоквартирные дома. — М.: Изд-во Акад. архитектуры СССР, 1945. — 155 с.
• Хигер Р. Гинзбург (путь теоретика и мастера) // Архитектура СССР. — 1963. — № 15.
• Хигер Р. Зодчий И. В. Жолтовский (К 100-летию со дня рождения) // Архитектура СССР. — 1968. — № 2.
• Хигер Р. Я. Общество современных архитекторов (ОСА) // Советская архитектура. — 1969. — № 18. — С. 13—19.
• Хигер Р. Я. Романтико-символические поиски в советской архитектуре двадцатых годов (Илья Голосов) // Советская архитектура. — 1970. — № 19. — С. 156.

Литература

• Казусь И. А. Советская архитектура 1920-х годов: организация проектирования. — Прогресс-Традиция, 2009. — 488 с. — ISBN 5-89826-291-1.
• Хан-Магомедов С. О. Архитектура советского авангарда: Книга 1: Проблемы формообразования. Мастера и течения. — М.: Стройиздат, 1996. — 709 с. — ISBN 5-274-02045-3.

Отрывок, характеризующий Хигер, Роман Яковлевич

– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.