Хиллиг, Гётц
Поделись знанием:
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
| Хиллиг, Гётц | |
| нем. Hillig Götz | |
| Дата рождения: |
15 февраля 1938 (86 лет) |
|---|---|
| Место рождения: |
г. Хемниц (Chemnitz) (Германия) |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
| Учёная степень: |
доктор философии |
| Учёное звание: |
профессор |
| Альма-матер: | |
| Известен как: |
ведущий макаренковед |
Гётц Хиллиг (нем. Hillig Götz; 15 февраля 1938, Хемниц[1]) — доктор философии, приват-доцент истории педагогики, специалист по общинному воспитанию, заведующий лабораторией «Макаренко-реферат» Марбургского университета, иностр. чл. АПН Украины[2] и РАО (с 23.04.2004 г.)[3]. Один из ведущих зарубежных исследователей педагогической и иных граней деятельности, творчества и биографии А. С. Макаренко, освоил для этого русский и украинский языки. C 1991 по 1998 гг. - президент, с 2003 г. - вице-президент Международной макаренковской ассоциации[4]. Многократно был в России и на Украине. Многие статьи Г. Хиллига написаны и обнародованы на русском языке.
Содержание
О причинах немецкого интереса к Макаренко
Интерес немецких исследователей к научно-педагогическому творчеству и деятельности А. С. Макаренко давний и многообразный. Связано это с тем, что целый ряд специалистов теоретически разрабатывали вопросы трудового воспитания и обучения, а затем и пробовали воплощать их в жизнь. Среди них наибольшую известность заслужили американец Джон Дьюи [1859-1952] с его «школой опыта», два немца: Георг Кершенштейнер[1854-1932] с его «школой работы» и Вильгельм Лай [1862-1926] с его «школой действия»[5] и Станислав Шацкий [1878-1934] с его колонией "Бодрая жизнь". Кроме них известен и целый ряд иных, подзабытых после Октябрьского переворота, российских и зарубежных исследователей трудового воспитания и обучения[6].
Однако Макаренко, судя по всему, знакомому с основными из упомянутых работ, удалось, как отмечает целый ряд специалистов, продвинуться заметно дальше:
Киевский педагог Н. Абашкина, например, провела сравнительный анализ творчества Г. Кершенштейнера и А. Макаренко. Она и современные немецкие учёные сходятся в том, что Макаренко превосходит Кершенштейнера по трём позициям. Если Кершенштейнер больше настаивал на трудовых навыках, которые необходимы для рабочих профессий, то Макаренко обеспечивал рост своих воспитанников до «рабфаков» и высшего образования. Работа у Кершенштейнера была элементом скорее обучения, а у Макаренко — настоящей трудовой деятельностью («труд-забота» и «хозрасчёт» — лучшие воспитатели). Кершенштейнер ограничивался освоением технологических процессов, а Макаренко поднимался до организации коллективного труда (его воспитанники были в роли мастеров, бригадиров, конструкторов и пр.)"[5]
Однако судьба распорядилась так, что Кершенштейнер, воплотив четыре (из восьми возможных и полностью достигнутых Макаренко) уровней трудовой подготовки (приведены в упомянутой статье), считается с педагогической стороны одним из отцов «немецкого чуда» (ускоренного послевоенного восстановления немецкой экономики), признан легендой мировой педагогики, а невостребованный опыт Макаренко за редчайшими исключениями пылится на книжных полках большинства школ СНГ.
Понятно поэтому, что немецких исследователей заинтересовала и более полная система воспитания и обучения, предложенная и, более того, успешно воплощённая А. С. Макаренко. Начинают проводиться конференции по макаренковедению, а в феврале 1968 года в Марбурге основывается лаборатория «Макаренко-реферат» (рук. Г. Хиллиг, сотрудники З. Вайтц и с 1974 г. И.Виль (славистка))[7], готовятся и издаются более точно выверенные (без цензурных и иных искажений) работы А. С. Макаренко. Гётц Хиллиг был одним из тех немецких исследователей, кто принял самое деятельное участие в большинстве из этих начинаний.
Особенности зарубежного макаренковедения
Для исследований Хиллига в советское время меньше было идеологических запретов на изучение и, тем более, обнародование данных, к примеру, по:
- общению Макаренко с впоследствии осуждёнными советскими деятелями (М. С. Погребинским, В. А. Балицким и др.), память о которых сначала старательно уничтожалась, а затем замалчивалась.
- национальному происхождению и самосознанию А. С. Макаренко,
- его истинных политических предпочтениях, вероисповедании (родился в 1888 г. — за 29 лет до Октябрьского переворота в православной семье) и т. д.
- Хиллиг, как и другие западные исследователи, был меньше зависим от иных советских цензурных ограничений
- у Хиллига были больше возможностей и меньше ограничений по встречам и общению с русскими эмигрантами, в т.ч. проживающими в Западной Европе.
Поэтому многие из собранных Хиллигом сведений не просто освещены с немецкой точностью, но содержат важные и притом малоизвестные факты и выводы о жизни и деятельности А. С. Макаренко.
Научный вклад Хиллига
Среди подобных фактов, которые именно Хиллиг убедительно и обоснованно сделал широким достоянием общественности, были выводы:
- о русском происхождении и самосознании А. С. Макаренко[8]; Сам по себе факт был известен среди макаренковедов, а также в писательской среде (см., например, прощальное слово по поводу кончины А. С. Макаренко от Союза советских писателей БССР[9]), но по разным причинам в печатных работах российских и украинских специалистов не упоминался.
- роли руководителя украинского ГПУ В. А. Балицкого как покровителя колонии им. Горького и самого Макаренко, организатора коммуны им. Дзержинского и приглашения туда в декабре 1927 г. на работу директором А.С. Макаренко (полгода совмещавшего обе должности до его увольнения наробразовцами из колонии им. Горького со словами «Система Макаренко есть система не советская» (цитата по [10]). В. А. Балицкий также дал прямое указание вычеркнуть фамилию Макаренко, уже оговорённого как троцкиста в ходе дела его бывшего начальника А. С. Ахматова осенью 1936 г., и т. д.[11]
- об отнюдь не большевистских политических предпочтениях Макаренко до (и после) Октябрьского переворота (по данным Хиллига Макаренко отдавал предпочтение социал-революционерам (эСэРам))[12];
- Заметный вклад внесён Хиллигом в вопрос о взаимоотношениях А. С. Макаренко и не менее известного в 20-е годы руководителя Болшевской коммуны в Подмосковье М. С. Погребинского (именно о её деятельности был снят знаменитый фильм «Путёвка в жизнь»)[13] и по целому ряду других вопросов.
Всего Г.Хиллигом подготовлено около 300 статей о Макаренко, он является составителем 8 томов двуязычного «Марбургского издания» Собрания сочинений педагога-писателя, а также 25 выпусков международной серии «Opuscula Makarenkiana», ряд из которых подготовлен вместе с украинскими исследователями наследия А. С. Макаренко.[14].
Научно-организационная деятельность и международное сотрудничество
Многие годы (с 1991 по 1998 гг.) Хиллиг осуществлял большую научно-организационную деятельность на посту Президента Международной макаренковской ассоциации[15], а с 2003 г. исполняет обязанности её вице-президента. Также является корреспондирующим членом Общества макаренковедов им. Либора Пехи[16], иностранным членом АПН Украины и Российской академии образования и ряда других научно-педагогических обществ и объединений.
Любопытные факты
- Именно Гётц Хиллиг вместе с З. Вайтцом (Франция) в 1970 г. разыскали Виталия Семёновича Макаренко [1895-1983] в доме престарелых во Франции и убедили его написать воспоминания о проведённых им вместе со старшим братом детских и юношеских годах[17]. Дальнейшая переписка исследователей с В.С. Макаренко, в т.ч. с целью получения дополнений и уточнения подробностей воспоминаний, длилась до его ухода в 1983 г. Первые тексты из воспоминаний были обнародованы в очередном выпуске «Opuscula Makarenkiana» в 1973 г., а полностью - уже после 1983 г.[18]. При некоторых критических замечаниях в адрес этих записок они были и остаются ценнейшим источником для исторического (биографического) направления макаренковедения по целому ряду важных вопросов.
- Долгие годы Гётца Хиллига и Валентина Кумарина [1928-2002] вплоть до ухода последнего объединяли общие научные интересы и человеческая дружба[17]. Любопытно, что оба профессора по разным поводам превосходно освоили языки иной страны. Г. Хиллиг — русский и украинский, а В. Кумарин — немецкий. И обоим это заметно пригодилось при посещении и работе в России и на Украине и, соответственно, ГДР (в советские годы) и ФРГ.
Напишите отзыв о статье "Хиллиг, Гётц"
Примечания
- ↑ Хиллиг, Гётц. В поисках истинного Макаренко. Русскоязычные публикации (1976-2014). Полтава: ПНПУ им. В.Г. Короленко. Издатель Шевченко Р.В., 2014 г. 778 с. ISBN 978-966-8798-39-9. С. 758 (Автобиография).
- ↑ [naps.gov.ua/ua/structure/members/foreign/ Иностранные члены АПН Украины]
- ↑ [www.raop.ru/index.php?id=444 Иностранные члены РАО]
- ↑ [www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?level1=authors&userid=1089 Хиллиг Гётц] (представление и список ссылок его статей на страницах научно-культурологического журнала
- ↑ 1 2 Моргун В. Ф. [makarenko-museum.ru/alm/n01/Alm_Mak_08_01_Morgun_V_Shkola_hozyaystvo.htm Школа-хозяйство после А. С. Макаренко: забвение или возрождение?] // «Альманах Макаренко», 2008 г., № 1., с. 132—136.
- ↑ Подробнее см. Етсуо Екояма, Котряхов Н. В. [makarenko-museum.ru/lib/Science/Manual_labour_in_Russ_education_1894_1917.htm Ручной труд в образовательных учреждениях России (1884—1917 гг.)]
- ↑ Фролов А.А. [makarenko-museum.ru/lib/Science/Frolov/Frolov_AA_AS_Makarenko_v_USSR_Rossii_i_Mire_istoriographiya.pdf А.С. Макаренко в СССР, России и мире: историография освоения и разработки его наследия (1939-2005 гг., критический анализ)]// Н. Новгород: Изд-во Волго-Вятской академии гос. службы, 2006 г. С. 24.
- ↑ Хиллиг, Гётц. [makarenko-museum.ru/lib/Science/Hillig/art_cmr_8_160_1989_n_30_1_2180m.pdf К вопросу национального самосознания А. С. Макаренко].
- ↑ [makarenko-museum.ru/lib/About_ASM/The_Last_Way.htm В последний путь (о прощании с А. С. Макаренко)]
- ↑ Макаренко А. С. Педагогическая поэма (все издания)
- ↑ Хиллиг, Гётц (Марбург, ФРГ). [www.nbuv.gov.ua/Articles/Kultnar/knp62/knp62_65-67.pdf А. С. Макаренко и В. А. Балицкий. Два соратника на службе украинского ГПУ] // Культура народов Причерноморья. — 2005. — N 62. — С. 65-67.
- ↑ Хиллиг, Гётц. [makarenko-museum.ru/lib/Science/Hillig/Hillig_G_Makarenko_and_Power.htm Макаренко и власть]
- ↑ Хиллиг, Гётц. [www.el-history.ru/node/348 А. С. Макаренко и Болшевская коммуна] // Постметодика, № 2, 2001 «Громадянська освіта в школі»
- ↑ [h.ua/story/41157/#ixzz20nhXUaT6 Makarenko uber alles!] (Интервью Г.Хиллига)
- ↑ [makarenko-museum.ru/IMS/IntMacSoc_2012.htm Международная макаренковская ассоциация (буклет)]
- ↑ [makarenko-museum.ru/IMS/Mac_soc_im_L_Pehi.htm Общество макаренковедов им. Либора Пехи]
- ↑ 1 2 Гётц Хиллиг. [makarenko-museum.ru/lib/Science/Hillig/Hillig_G_Pocket_money_for_colonist_NO_10_12_C_151_154.htm Карманные деньги для карманников/ Неизвестное письмо «нэпмана» А. С. Макаренко]// «Народное образование», 2002 г., № 12. С. 151—154.
- ↑ Данные из предисловия к книге Макаренко В.С. Мой брат Антон Семёнович
Ссылки на русском языке
- Хиллиг, Гётц. [makarenko-museum.ru/lib/Science/Hillig/Hillig_G_Makarenko_and_Power.htm Макаренко и власть].
- Хиллиг, Г., Окса Н. Н. [makarenko-museum.ru/lib/Science/Hillig/knp38_87-93_Hillig_Goetz_For_history_of_Gorkiy_colony.pdf К истории возникновения колонии им. М. Горького] // Культура народов Причерноморья. — 2003. — N 38. — С. 87-93
- Хиллиг, Гётц. [makarenko-museum.ru/lib/Science/Hillig/knp62_65-67_Hillig_Goetz_ASM_and_Balitsky.pdf А. С. Макаренко и В. А. Балицкий. Два соратника на службе украинского ГПУ] // Культура народов Причерноморья. — 2005. — N 62. — С. 65-67.
- Хиллиг, Гётц. [www.el-history.ru/node/348 А. С. Макаренко и Болшевская коммуна] // Постметодика, № 2, 2001 «Громадянська освіта в школі»
- Хиллиг, Гётц, Марианне Крюгер Потратц. [makarenko-museum.ru/lib/Science/Hillig/art_cmr_8_160_1988_n_29_2_2143m.pdf «Второе рождение» А. С. Макаренко. Опыт процесса реконструкции его как педагога (1939—1941 г.)].
- Хиллиг, Гётц. [makarenko-museum.ru/lib/Science/Hillig/art_cmr_8_160_1989_n_30_1_2180m.pdf К вопросу национального самосознания А. С. Макаренко].
- Хиллиг, Гётц. [makarenko-museum.ru/lib/Science/Hillig/art_cmr_8_160_1992_n_33_1_2307m.pdf Как А. С. Макаренко открыл семью. К истории создания и воздействию «Книги для родителей». 1936—1939 г.г.]
- Хиллиг, Гётц. [makarenko-museum.ru/lib/Science/Hillig/Hillig_G_Pocket_money_for_colonist_NO_10_12_C_151_154.htm Карманные деньги для карманников/ Неизвестное письмо «нэпмана» А. С. Макаренко] // «Народное образование», 2002 г., № 12. С. 151—154.
- Хиллиг, Гётц. [www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=3723&level1=main&level2=articles Антон Макаренко – Маргарита Барская: по следам необыкновенной дружбы] // Relga (электр. ж-л) №16 [272] 30.11.2013
- Хиллиг, Гётц. [makarenkoforum.ru/node/27 Колония им. М. Горького – лаборатория и сцена воспитателя А.С. Макаренко] // В поисках истинного Макаренко. Русскоязычные публикации (1976-2014). Полтава: ПНПУ им. В.Г. Короленко. Издатель Шевченко Р.В., 2014 г. 778 с. ISBN 978-966-8798-39-9. С. 497-522.
- [h.ua/story/41157/ Makarenko uber alles!] — одно из интервью Хиллига на Украине, на русс. языке.
- Хиллиг, Гётц. В поисках истинного Макаренко. Русскоязычные публикации (1976-2014). Полтава: ПНПУ им. В.Г. Короленко. Издатель Шевченко Р.В., 2014 г. 778 с. ISBN 978-966-8798-39-9. ([makarenko-museum.ru/Books/Book003.htm обложка и оглавление книги]).
Отрывок, характеризующий Хиллиг, Гётц
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
