Хилл, Дэвид Октавиус
| Дэвид Хилл | |
| David Hill | |
| Дэвид Хилл. | |
|---|---|
| Род деятельности: |
Фотохудожник, Художник, |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Дэ́вид Окта́виус Хилл (англ. David Octavius Hill) (1802—1870) — шотландский художник и фотограф XIX века. Один из пионеров фотографии. Работал в сотрудничестве с Робертом Адамсоном (англ. Robert Adamson), 1821—1848), с которым Хилл в период с 1843 по 1848 года сделал более 3000 калотипий, в основном портретов.
Родился в 1802 году в шотландском городе Перте в семье торговца и издателя книг, известного тем, что помогал в восстановлении академии Перта. Той самой академии, где впоследствии учился Дэвид Хилл со своими братьями. После окончания обучения в академии Дэвид переехал жить в Эдинбург, где его старший брат Александр уже работал в книжном издательстве Blackwood’s. В Эдинбурге Хилл поступил в Школу дизайна, там он изучал основы литографии и в свободное время рисовал пейзажи окрестностей города. Позднее его зарисовки выставлялись в Шотландском институте развития изобразительного искусства[1]. Первая выставка работ Дэвида Хилла, отпечатанные литографическим способом пейзажные зарисовки, (Sketches of Scenery in Pertshire) состоялась в 1821 году, когда ему было всего 19 лет[2].
В 1829 году Дэвид Октавиус, с помощью своего друга Генри Кокберна, вместе с рядом других художников основал Шотландскую королевскую академию (Royal Scottish Academy)[1]. Через год после основания академии Хилл стал исполнять обязанности секретаря. На этом посту он проработал около 40 лет[2].
До того, как в 1839 году академия не начала платить ему жалование за выполнение секретарских обязанностей, основным источником денег Дэвида было иллюстрирование книг. В 1832 году четыре эскиза Хилла появились в посвящённом железным дорогам Глазго и Гарнкирка (Garnkirk) проспекте. Так же иллюстрации Хилла можно встретить в изданиях Вальтера Скотта и Роберта Бёрнса тех лет. Секретарская работа приносила начинающему фотохудожнику неплохие деньги, и в 1840 году Дэвид Октавиус Хилл в первый раз женился. Его избранницей стала Анна Макдоналд, родившая ему дочь. Но, и получая жалование от академии, Дэвид продолжал иллюстрировать книги и рисовать пейзажи на заказ[1].
В 1843 году произошёл раскол церкви Шотландии, сторонники полной автономии церкви от светских властей, отделившись, образовали Свободную церковь Шотландии, и Дэвид Хилл получил заказ зарисовать процесс того самого заседания, на котором было принято решение о расколе[3]. По совету своих друзей — лорда Кокберна и физика Дэвида Брюстера[1] вместо простой зарисовки Дэвид решил создать фотокартину заседания методом калотипии[3]. Выполняя заказ, Дэвид Октавиус проделал колоссальную работу, сфотографировав каждого из почти что 500 участников заседания. Понимая большой объём работы, он пригласил к участию химика Роберта Адамсона, тоже занимающегося фотоделом[2]. Итогом совместной работы Хилла и Адамсона стала фотокартина размером 1,53 x 3,45 метра. В общей сложности на её создание у Хилла ушло 23 года[1].
Параллельно с работой над картиной заседания Дэвид и Адамсон занимались и другими, менее масштабными работами. Их сотрудничество оказалось крайне удачным — Хилл был специалистом по освещению и композиции, а Адамсон умело обращался с камерой[1]. С 1843 по 1848 год ими было сделано порядка трёх тысяч калографических фотографий, в первую очередь — фотопортретов. На снимках Хилла-Адамсона остались запечатлены многие именитые персоны того времени, например, шотландский писатель и геолог Хью Миллер. Съёмка проводилась и в студии и на открытом воздухе, в частности, целый ряд снимков сделан на францисканском кладбище[1]. Работы друзей отличались разнообразием, кроме портретов создавались жанровые сценки, иллюстрирующие жизнь простых людей, например, рыбаков и торговцев рыбой в Ньюхейвене, пейзажи окрестностей Эдинбурга, фотографии городской архитектуры[1][3].
Совместная работа Хилла с Адамсоном могла бы продолжаться и дальше, но 14 января 1848 года в возрасте 26 лет Роберт Адамсон скончался. После смерти соратника интерес Хилла к фотографии быстро сошёл на нет и спустя несколько месяцев он забросил фотостудию и вернулся к живописи, используя фотографию только изредка как вспомогательное средство для работы над своими картинами. В 1862 году Дэвид женится на скульпторе Амелии Патон. После женитьбы Хилл пытался вернуться к прежнему занятию, но снимки этого периода получались намного хуже ранних работ. В 1869 году Дэвид Хилл по болезни оставил должность секретаря Шотландской королевской академии и, спустя год, в мае 1870 года, он умер[1].
Работы Хилла долгое время хранились в Эдинбурге и нигде не упоминались. В 1899 году в Гамбурге была организована международная выставка художественной фотографияи. На выставке владельцы собраний гравюр на меди приобрели отпечатки с подлинных негативов Хилла, находившихся в Шотландии.[4]
Могила великого фотографа находится на Епископском кладбище в Эдинбурге. Бюст для могилы был сделан второй женой Дэвида Октавиуса Хилла — Амелией Патон[1].
Галерея изображений
- Fishwives baiting lines.jpg
- Newhaven fishergirls.jpg
- Greyfriars kirkyard 1848.jpg
- Dumbarton Presbytery 1845.jpg
- David Octavius Hill.jpg
Фотопортрет Дэвида Хилла
Напишите отзыв о статье "Хилл, Дэвид Октавиус"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [prophotos.ru/photographers/4296-devid-oktavius-hill Дэвид Октавиус Хилл на сайте prophotos.ru]
- ↑ 1 2 3 [www.persons-info.com/index.php?pid=49203 Личности. Дэвид Октавиус Хилл]
- ↑ 1 2 3 [www.photoisland.net/pi_hist_text.php?lng=1&hist_id=77 17 мая 1870 года скончался «отец художественной фотографии» Дэвид Октавиус Хилл]
- ↑ "Франц Фидлер "Портретная фотография. — М.: Всесоюзное кооперативное издательство, 1960. — С.11.
Отрывок, характеризующий Хилл, Дэвид Октавиус
29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
