Гильдесхаймер, Азриэль

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Хильдесхаймер, Азриэль»)
Перейти к: навигация, поиск
Азриэль Гильдесхаймер
Azriel Hildesheimer
рабби Азриэль Гильдесхаймер
Род деятельности:

раввин, создатель раввинской семинарии в Берлине

Дата рождения:

1820(1820)

Место рождения:

Хальберштадт

Гражданство:

Королевство Пруссия → Германская империя

Дата смерти:

12 июля 1899(1899-07-12)

Место смерти:

Берлин

Отец:

раввин Лейб Гли Гильдесхаймер

Супруга:

Генриетта, урожденная Гирш

Азриэль (Израиль) Гильдесхаймер (Хильдесхаймер, Гильдесгеймер, нем. Azriel (Esriel, Israel) Hildesheimer, ивр. ‏עזריאל הילדסהיימר‏‎) (1820, Хальберштадт, Королевство Пруссия — 1889, Берлин, Германская империя) — раввин, доктор философии, один из главных основателей ортодоксального модернизма в иудаизме, основал Берлинскую раввинскую семинарию.





Историческая обстановка

В XVIII веке на фоне Эпохи Просвещения в среде немецких евреев возникло движение Хаскала (Еврейское просвещение), начатое Моисеем Мендельсоном. Довольно быстро выяснилось, что на практике стремление приобрести европейскую культуру и интегрироваться в обществе приводит многих евреев к полной ассимиляции,[1] а иногда и переходу в христианство. Ближайший ученик Мендельсона Давид Фридлендер (David Friedländer) сделал попытку перейти в христианство, отказавшись, однако, от некоторых его догматов. Эта попытка была отвергнута лютеранской церковью. Реально крестились несколько детей самого Мендельсона.[2][3]

Многие раввины выступали против Хаскалы и пытались её остановить. Произведения Мендельсона были запрещены, например, автором «Нода бе-Йехуда» рабби Йехезкелем Ландау, а рабби Пинхас Горовиц из Франкфурта даже одобрял их сожжение.[4]

Тем не менее, усвоение европейской культуры становилось постепенно всё более массовым, появлялись и евреи, которые, как и сам Мендельсон, продолжали придерживаться Торы, несмотря на европейские знания. Постепенно зарождалось представление о необходимости некоего сочетания. Так, рабби Шмуэль Ландау, сын рабби Йехезкеля Ландау, говорил о Тора вэ дэрех эрец — совмещении двух видов образования.[5] И вот, в 1795 году некий Цви Гирш Кацлин, преданный традиционному иудаизму филантроп и бизнесмен, пожертвовал десять тысяч талеров на создание школы нового типа в Хальберштадте, в 1796 году школа «Хашарат Цви» открылась. К 1825 году она была уже ведущей школой в городе, а ещё через два года в 1827 году школа открыла двери и для девочек. По-видимому, это была первая ортодоксальная еврейская школа, где могли учиться девочки.[6] Преподавание велось на немецком, в программу школы входили такие еврейские предметы, как Танах (еврейская Библия) с традиционными комментариями, Талмуд, а также светские предметы, позволяющие поступить в гимназию. Особо способные учили также французский язык и латынь.[7]

Биография

Ранние годы

Азриэль Гильдесхаймер родился в семье потомственных раввинов в 1820 году в Хальберштадте, который с 1815 года принадлежал Пруссии. Отец будущего рабби Азриэля, рабби Мозес Галия, учился у рабби Пинхаса Горовица, у которого учился и Хатам Софер.[8] Как сказано выше, и рабби П. Горовиц, и многие другие раввины категорически запрещали изучение светских предметов в надежде остановить движение Еврейского просвещения (Хаскала).[9][10]

Тем не менее, ввиду изменяющейся культурной и общественной обстановки можно оценить решение рабби Моисея Галия отдать своего сына Азриэля в «Хашарат Цви» вопреки позиции своего раввина П. Горовица.[11] Отец скончался, когда Азриэлю было двенадцать лет, и воспитание продолжил старший брат Авраам. Когда Азриэлю исполнилось 17 лет, брат отправил его учиться в иешиву.[12]

Иешива и университет

В качестве иешивы была выбрана иешива в Альтонe под руководством рабби Яакова Эттлингера (1798—1871). Альтона принадлежала вплоть до 1864 года Дании, сейчас она является частью Гамбурга. Хотя иешива занималась лишь еврейскими предметами, Рав Эттлингер вёл занятия на немецком, а сам проходил курс в немецком университете. В той же иешиве учился и раввин Шимшон Рафаэль Гирш. Тем самым, рабби Эттлингер через двух своих выдающихся учеников оказал огромное влияние на развитие иудаизма во второй половине XIX века[13]. В более поздние годы он поддерживал идею создать раввинскую семинарию. Рав Гильдесхаймер учился в иешиве необычайно интенсивно и сохранил на долгие годы до самой смерти своего учителя тёплые отношения с ним по типу выдающийся рав — любимый ученик. В последние годы в иешиве рабби Эттлингер дал своему ученику разрешение слушать лекции по философии рабби Исаака Бернайса (известен как Хахам Бернайс).[5] Последний был главным раввином Гамбурга и провёл в 1822 году реформу традиционных школ «Талмуд-тора», включив такие предметы, как немецкий язык, географию, природоведение и историю. Он был также первым ортодоксальным раввином в Германии, выступавшим по-немецки.[14][15][16]

Под влиянием своих учителей молодой раввин Азриэль Гильдесхаймер получает в 1840 году гимназический диплом в родном городе и поступает в Берлинский университет, в 1842 году переходит в Университет Галле. Изучал семитские языки, философию, историю. Среди преподавателей — Вильгельм Гезениус (Wilhelm Gesenius, 1786—1842), автор грамматики иврита, сохранившей научное значение до сих пор. В 1844 году получил степень доктора философии[17] и стал одним из немногих раввинов — обладателей учёного звания. Рукопись диссертации пропала, но по статьям Гильдесхаймера в научных журналах можно понять, что темой диссертации под названием «О правильной интерпретации Библии» было исследование Септуагинты.

Усвоение европейской культуры не сводилось к учёным степеням. По свидетельству дочери Эстер, Гильдесхаймер любил немецкую литературу и классическую музыку, пел с домашними классические немецкие песни (Lieder); апофеозом всегда являлась песня Роберта Шумана «Два гренадера» на слова Генриха Гейне.[5][18] Немецкий язык был для Гильдесхаймера родным, одевался раввин по-европейски, что иногда вызывало раздражение коллег-раввинов.

Начало раввинской деятельности

По окончании обучения вернулся в Хальберштадт в 1846 году и вступил в брак с Генриеттой Гирш, девушкой из зажиточной семьи. Гильдесхаймер уже имел репутацию блестящего талмудиста, что показывает, например, приглашение в 1851 году от раввина Катав Софер, сына упомянутого выше раввина Хатам Софер, занять пост второго раввина в Прессбурге; это предложение Гильдесхаймер отклонил. В родном городе он унаследовал должность умершего брата — секретарь общины.

В 1847 году в Хальберштадте развернулись события, показавшие, что Гильдесхаймер хорошо ориентируется в современном ему обществе. Был принят закон, что евреи могут обратиться к властям с просьбой отделиться от общины. В то время этот закон служил интересам растущей группы евреев-реформистов, которые и обратились к властям с просьбой об отделении от традиционной общины. Местный раввин Левиан, говорящий только на идише уроженец Польши, действовал по классическим образцам. Он обвинил отколовшуюся группу в намерении креститься или быть хуже выкрестов, а именно уклониться от лежащих на всей общине тягот изгнания. Гильдесхаймер понял, что дело вовсе не в крещении, а в желании интегрироваться в обществе, в частности, путём упрощения культа, что, он считал, было результатом влияния Людвига Филлипсона (Ludwig Philippson), известного реформиста. В соответствии с этим он написал к властям петицию совершенно другого плана, на немецком, без инвектив и без идеи религиозного принуждения. Он указал на давнюю историю самоуправления общины, предложил ей действовать и далее, а действия отщепенцев объяснил стремлением не платить общинный налог. Обвинение было не в ереси, а в попытке отделиться от общины, и петиция имела успех.

Дальнейшим вызовом было участие в конференции в Магдебурге. Там Гильдесхаймер и его шурин Йосеф Гирш составили оппозицию Филлипсону, который предложил создать отдельные синагогальные общины со свободой вносить изменения в службу. Гильдесхаймер и другие ортодоксы покинули конференцию перед голосованием. Гильдесхаймер написал потом статьи, где аргументированно раскрывал процедурные нарушения конференции. Эти события принесли Гильдесхаймеру репутацию защитника ортодоксии.[19][20] Вскоре после этого, а именно, в 1851 году, поступило приглашение занять раввинскую должность в Айзенштадте в Австрии, ныне Венгрия.[21]

Глава Иешивы в Венгрии

Община Айзенштадта насчитывала примерно 150 семей, по большей части — ортодоксальных евреев, хотя налицо были и неологи, как реформисты называли себя в Венгрии.[22][23] Более консервативные элементы возражали против приглашения Гильдесхаймера из-за светского образования последнего. Победила другая часть, которая видела в этом, наоборот, преимущество. Сам Гильдесхаймер писал в то время, что «ортодоксию может спасти только раввин, держащий Тору в одной руке, а потребности современности — в другой.»[24] Должность раввина была вакантна одиннадцать лет, и вот теперь община пригласила Гильдесхаймера и согласилась содержать также десять учеников будущей иешивы. Так рав Азриэль стал не только раввином города, но и главой иешивы.

Он решил, в согласии с лидерами общины, что иешива будет сочетать традиционные еврейские предметы со светскими, а преподавание будет вестись на государственном языке. Так Гильдесхаймер создал в 1851 году первую иешиву нового типа. Сам Гильдесхаймер давал по 35-40 уроков в неделю: немецкий язык, литературу, историю, математику, а главное — Талмуд для продвинутых учеников.[25] У учеников неделя состояла из 51-53 часов, из расписания видно, что Тора являлась главным предметом: 35 часов отводились под еврейские занятия (30 — Талмуд и кодексы, 2-3 — Танах, 2-3 — грамматика иврита), остальное время распределялось так: пять часов на математику, 3 часа на немецкий, 2-3 часа на латынь, 2 — на венгерский язык, по одному часу на древнегреческий, географию, историю и природоведение. Был создан ивритский клуб, и использование иврита в разговоре поощрялось.[26]

Успешное начало было омрачено доносом некоторых ультраортодоксов властям, в котором говорилось, что иешива таит в себе опасность революции для иудаизма и властей. Иешива была закрыта, но всего на 24 часа. Иешива пользовалась успехом, в 1858 году в ней было 39 учеников; в 1868 году — 115 учеников со всей Европы, а один — даже из Америки; в 1869 году, последнем году Гильдесхаймера в Венгрии, — 134, и уступала она только иешиве рабби Софера в Прессбурге. По мысли Гильдесхаймера, иешива готовила защитников ортодоксии, но таких, которых будут уважать и противники. Ультраортодоксы не приняли, однако, новую иешиву, где учили светские предметы. Известный венгерский раввин Акива Йосеф Шлезингер (he:עקיבא יוסף שלזינגר) наложил на Гильдесхаймера херем (отлучение),[27] а его тесть Хиллель Лихтенштейн называл Гильдесхаймера лицемером и обманщиком и даже сравнил со «свиньёй, которая показывает раздвоенные копыта». Гильдесхаймер, в свою очередь, объявил хасидизм предрассудком и неаутентичным иудаизмом.[28]

Несмотря на нововведения, а может именно благодаря им, Гильдесхаймер подвергался резким нападкам и со стороны неологов/реформистов. Судя по всему, они боялись, что новая форма ортодоксии окажется привлекательной для евреев, лишь недавно отошедших от заповедей Торы в пользу современности. «Чума неоортодоксии» — писали анти-ортодоксальные еврейские газеты, особенно реформистский орган «Бен Ханания».[29] Нападки затрагивали и Гильдесхаймера как учёного, так как он, будучи ортодоксом, не мог, по мысли реформистов, проводить объективные научные исследования.[30][31]

Вскоре стало ясно, что взгляды Гильдесхаймера сильно отличаются от взглядов основной массы венгерских раввинов. Сначала он потребовал отозвать свою подпись, которую поставили без его ведома в 1865 году под петицией 120 раввинов к императору против создания раввинской семинарии. Наоборот, Гильдесхаймер был за создание семинарии и за ведение против неологов, как он выразился, «позитивной войны». История получила большую огласку, и даже друзья советовали не выступать против всех.[32][33][34]

Следующий эпизод связан с раввинской конференцией 1866 года в Михаловице. 77 раввинов приняли резолюцию о предотвращении распространения реформизма, в частности, запрещалось произносить проповеди не нееврейском языке. Более того, требовалось немедленно покинуть синагогу, если кто-то начинал выступать не на еврейском языке. В числе других постановлений запрещалось вводить в синагоге какие бы то ни было нововведения. Гильдесхаймер предпочёл проигнорировать конференцию и потом выступил с критикой её решений, особенно против запрета на язык, который использовался с успехом и Эттлингером, и Бернайсом, и самим Гильдесхаймером. С точки зрения Гильдесхаймера, ортодоксальные раввины заняли непродуктивную негативную позицию, «всё время говоря „нет“».[5][35]

События большой важности для венгерского еврейства произошли в 1868—1869 годах. Ортодоксы Будапешта оказались в меньшинстве и обратились к министру культуры с просьбой создать орган, ведающий делами евреев в масштабе Венгрии. Они надеялись оказаться в этом органе в большинстве. Для подготовки к съезду евреев Венгрии 200 ортодоксальных раввинов собрались в Пеште. Там Гильдесхаймер увидел, что они готовы принять решение против использования нееврейских языков в иешивах и против создания семинарии, после чего покинул конференцию. На самом съезде, проходившем с 14 декабря 1868 года по 23 февраля 1869 года, Гильдесхаймер выдвинул умеренную программу, которая, как он надеялся, будет приемлема и для неологов, и для ортодоксов. Все его предложения были, однако, отвернуты съездом, их поддержала лишь малая группа участников. Съезд завершился расколом и положил конец единой общине евреев Венгрии.[36]

Вскоре после этих событий Гильдесхаймер принял предложение возглавить ортодоксальную общину в Берлине. В дальнейшем в Германии Гильдесхаймер и сам призывал к сепаратизму. Перед самым отъездом Гильдесхаймера в Берлин с ним советовался в самых уважительных выражениях один из его главных оппонентов, автор кодекса «Кицур Шулхан Арух» раввин Шломо Ганцфрид. Речь шла о противоречиях в общине, где часть членов заявила о недоверии к раввину без современного образования. Смысл ответа Гильдесхаймера сводился к тому, что единая община более невозможна независимо от образования раввина.[37]

В венгерский период в 1864 году к рабби Гильдесхаймеру обратились по вопросу об эфиопской общине, и он подтвердил их еврейство.[38]

Духовный лидер в Берлине

В Берлине в 1860-х годах проживало около 40 тысяч евреев — в пять раз больше, чем в студенческие времена Гильдесхаймера. Это была самая большая еврейская община Германии. В 1864 году умер раввин, и развернулась борьба за наследие. Реформисты провели своего кандидата, но ортодоксы потребовали назначить второго раввина, ортодоксального. Совет поставил вопрос на голосование в 1868 году, и реформисты победили с незначительным перевесом в 150 голосов. Все последующие попытки ортодоксов получить себе раввина были заблокированы советом общины. Председатель совета даже заявил, что ортодоксия практически исчезла из Берлина. В 1869 году ортодоксы решили создать религиозное общество и обратились к Гильдесхаймеру с просьбой стать во главе и восстановить ортодоксальную жизнь. Они уже приглашали рава Азриэля возглавить школу и ранее, в 1867, но только после вышеописанного венгерского съезда и уверений, что и на новом месте он сможет осуществлять своё призвание педагога, Гильдесхаймер ответил согласием.[39] Гильдесхаймер прибыл в Берлин 2-го сентября 1869 года и встал во главе новосозданной ортодоксальной общины «Адас Исраэль» (ивр. ‏עדת ישראל‏‎), существующей и поныне[40].

Начал он свою деятельность с создания еврейской школы для дополнительных занятий. В этом месте мальчики и девочки совместно изучали Тору и молитвенник. Все изучали иврит, затем мальчики переходили к ранним Пророкам, Псалмам и книге Иова, а также готовились к чтению Торы в церемонии бар-мицвы. Девочки занимались книгой Притч и «Поучениями Отцов». Мальчики изучали также галаху (практический закон); с самыми многообещающими Гильдесхаймер сам занимался Талмудом и кодексом «Шулхан Арух» семь часов еженедельно.[41][42] В письмах Гильдесхаймера сохранилось объяснение, почему в новое время обучение девочек необходимо[43][44].

В семье Гильдесхаймеров родилось всего 17 детей, из которых 7 умерли в детстве[45].

Берлинская семинария

Основная статья: Берлинская раввинская семинария

Другое и самое важное дело — создание раввинской семинарии. Сразу по прибытии рав Азриэль сделал попытку реорганизовать существующий бейт-мидраш («дом учения»), расширить его программу. Администрация стала чинить препятствия, и раввин перешёл к другим методам работы.[46] В мае 1872 года он обратился к десяти видным богатым евреям и попросил поддержки в создании новой семинарии, которая будет готовить раввинов. В этот момент в Берлине появился конкурент — Высшая школа еврейской науки об иудаизме (нем. Hochschule für die Wissenschaft des Judentums), во главе который стоял известный реформист и семитолог Авраам Гайгер (англ. Abraham Geiger). В глазах Гильдесхаймера Высшая школа представляла большую опасность, так как учила сомневаться в Божественном происхождении принятого текста Торы. То, что в преподавательском составе были ортодоксальные евреи, ничего, по его мнению не меняло и даже делало Высшую школу ещё опаснее. Аналогичные доводы Гильдесхаймер приводил и против семинарии в Бреслау, школы же в Вюрцбурге и Дюссельдорфе слишком слабы академически. Агитация имела следствием комитет по созданию семинарии. Гильдесхаймер объявил будущих профессоров: Яаков Барт, Авраам Берлинер и Давид Цви Хоффман, и 22-го сентября 1873 года Берлинская Раввинская Семинария открыла двери.[47]

Дальнейшая деятельность

Основной деятельностью Гильдесхаймера было преподавание в растущей Семинарии, управление и забота о ней. Гильдесхаймер был членом центрального совета помощи и оказал значительную поддержку жертвам еврейских погромов в России, собирал также средства на постройку приютов в Палестине и способствовал заселению Земли Израиля (Эрец-Исраэль). В 1870 году он основал в Берлине газету «Юдише прессе», поддерживавшую идею переезда в Палестину (с иврита — «алия»). В 1872 году основал Палестинское общество в Берлине для повышения образовательного уровня евреев Палестины и привлечения их к ремесленному труду, за что вновь был подвергнут херему, теперь со стороны руководства Старого ишува Палестины. Вызвал недовольство и дружественного ему рабби Гирша за то, что был готов более поверить докладу Авраама Гайгера о положении в Палестине, чем реляциям глав Старого ишува. Сотрудничал с протосионистской организацией Ховевей Цион и раввином Цви-Гирш Калишером.[21][48]

Сепаратизм

Помимо этого, вместе с рабби Шимшоном Рафаэлем Гиршем Гильдесхаймер инициировал и провёл через члена Рейхстага Эдуарда Ласкера (не путать с шахматистом Эдуардом Ласкером) Закон об отделении. Этот закон, принятый в 1876 году позволил евреям отделяться от общины. Оба, Гирш и Гильдесхаймер, использовали закон для создания ортодоксальных общин там, где ортодоксы были в меньшинстве. Вместе с р. Шимшоном Рафаэлем Гиршем вёл упорную борьбу против реформистов. Совсем незадолго до смерти Гильдесхаймер вышел из Союза немецких раввинов и создал отдельный Союз Ортодоксальных раввинов.

Сепаратизм Гильдесхаймера проявился и в истории с петицией в защиту иудаизма, распространённой 69 реформистскими раввинами в 1884 году. Петиция была написана с целью опровергнуть обвинение иудаизма в двойной морали: одной — по отношению к евреям, а другой — к неевреям. Петиция основывалась на библейском стихе, согласно которому Всевышний требует от человека лишь быть справедливым, милосердным и скромным (по Мих. 5:18). Ортодоксы, с Гильдесхаймером во главе, отказались подписать петицию, не желая сотрудничества с адептами ненормативного иудаизма в чисто религиозных вопросах. Помимо этого, они указывали и на фактическую неверность тезиса, ссылаясь на требование иудаизма о выполнении Семи законов потомков Ноя неевреями.[49]

С другой стороны, когда речь шла об общих интересах вне сферы чистой религии, Гильдесхаймер был готов к сотрудничеству. Так, в борьбе с нарастающим немецким антисемитизмом, опасность которого он ясно видел, Гильдесхаймер выступал вместе с Альянсом и христианскими организациями,[50] а также благодарил известного философа Германa Когенa, не-ортодокса, за защиту иудаизма.[51] Здесь рав Азриэль подвергся критике со стороны своего союзника рабби Гирша и его преемника Соломона Бройера, но остался на своих позициях.[52][53]

Гильдесхаймер и современники

В течение всей своей жизни Гильдесхаймер имел много противников, которые критиковали его довольно резко. Но и с людьми, близкими по духу, тоже бывали трения. Так, рабби Гирш, и не он один, не мог принять, что в Семинарии занимаются наукой об иудаизме. Действительно, ближайшие сотрудники делали научные выводы на грани ереси, как это тогда понимали. Скажем, Хоффман указал на развитие закона в период Мишны, а Я. Барт писал о необходимости разделить книгу Исайи на два источника. Хотя упомянутые работы сознательно не трогали саму Тору (Пятикнижие Моисеево), а Хоффман доказывал ошибочность документальной гипотезы происхождения Пятикнижия и написал к Торе вполне ортодоксальный комментарий, всё равно Гирш относился к такого рода исследованиям отрицательно, боялся, что они заведут слишком далеко. Гильдесхаймер защищал своих младших коллег и доказывал, что невозможно принимать науку вообще, но избегать научной библеистики.[54][55] Гирш также был бо́льшим сепаратистом, чем Гильдесхаймер, и на этой почве тоже бывали расхождения.[52][56]

В 1864 году Гильдесхаймер сам атаковал известного историка Генриха Греца (Heinrich Graetz) и обвинил его в ереси, так как тот не принимал принцип «Тора с небес» и занимался историческим развитием иудаизма. То, что Грец соблюдал еврейские обычаи, только усугубляло его вину. Заодно Гильдесхаймер нападал и на семинарию З. Франкеля (Zecharias Frankel) в Бреслау. Если такие люди, как Грец, в составе преподавателей, выпускников нельзя считать настоящими раввинами, писал Гильдесхаймер. Примерно то же, но несколько мягче, он говорил про самого Франкеля, а также Авраама Гайгера (Abraham Geiger). Реформисты, в свою очередь, обвинили Гильдесхаймера в обскурантизме, предвзятости и поставили его научные достижения под сомнение.[30][31]

Наследие

Гильдесхаймер опубликовал и исследовал новую версию книги «Алахот Гдолот», а также издал несколько собственных сочинений, в том числе и комментарии к некоторым трактатам Талмуда, а также респонсы. Написал много статей и рассказов в периодических изданиях. Исследовал и указал на некоторые ошибки в Септуагинте. Суммарный вклад Гльдесхаймера в Талмуд и иудаику сравнительно небольшой. Он не создал никакой серьёзной философии для обоснования своих взглядов, этим занимался больше рабби Гирш. Изучение наук имеет, по Гиршу, самостоятельную ценность. Гильдесхаймером же, согласно большинству историков, двигали скорее прагматические соображения.[57] Влияние Гильдесхаймера — более всего в практических делах, особенно через семинарию. С годами слава о семинарии и её ректоре распространилась далеко. В далёкой России люди мечтали попасть в семинарию и получить там всестороннее образование.[58] Гильдесхаймеру приходилось предупреждать в еврейской печати, чтобы не приезжали люди издалека без гимназического диплома — нельзя принять, чтобы не снижать академического уровня. Гильдесхаймер обладал высокой работоспособностью и сочетал высокую учёность с организаторскими способностями. Он также занимал многие должности без вознаграждения. Умер 12 июля 1899 года и похоронен в Берлине, на кладбище возглавляемой им общины Адас Исраэль, закрытом в наше время для посетителей. Сын Гирш был профессором в семинарии, а другой сын Мейер был её директором. Лидер движения «Мусар», рабби Исраэль Липкин из Саланта (англ. Yisroel Salanter), высоко ценил деятельность семинарии и поддерживал тёплые отношения с Гильдесхаймером.[30][59] Гильдесхаймера также необычайно высоко оценивал главный специалист по Галахе в восточной Европе, рабби Ицхак Элханан Спектор (англ. Yitzchak Elchanan Spektor): «Бог милостиво дал нам гения и праведника, славного рабби Езрееля Гильдесхаймера для увеличения славы иешивы его, дерева жизни и плода рук его».[60] Позже в США была создана Семинария имени рабби Ицхака Элханана Спектора, на базе которой возник Иешива-университет, а по его образцу — и Бар-Иланский Университет в Израиле.

В Иерусалиме в старинном районе Рехавия есть улица, названная в честь Азриэля Гильдесхаймера[61]; есть такая улица и в Тель-Авиве. В его же честь назван мошав Азриэль (англ. Azri'el) в центральной части Израиля.

Напишите отзыв о статье "Гильдесхаймер, Азриэль"

Примечания

  1. ↑ Гаскала // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.: «Г. стала почти синонимом ассимиляции…» и далее там
  2. ↑ «A pity of it all. A portrait of German-Jewish Epoch, 1743—1933», Amos Elon, Picador, NY, 2002, pp.33-55, 87-88, 207—208,229,244
  3. ↑ Потомки Мендельсона
  4. ↑ [www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=912&letter=H HOROWITZ (HORWITZ), PHINEHAS LEVI] в Jewish Encyclopedia online
  5. ↑ 1 2 3 4 David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 11. Этот источник используется здесь и далее.
  6. ↑ Для сравнения: в Восточной Европе еврейские школы для девочек были созданы Саррой Шенирер только 90 лет спустя
  7. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 13
  8. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 6.
  9. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 117
  10. ↑ Помимо ссылок выше, ещё: «Tradition and Crisis: Jewish Society at the End of the Middle Ages», Jacob Katz, 183—198. Помимо опасности движения Просвещения, раввины видели в изучении светских предметов пренебрежение занятиям Торой на основе Талмуда, [he.wikisource.org/wiki/%D7%9E%D7%A0%D7%97%D7%95%D7%AA_%D7%A6%D7%98_%D7%91 Менахот 99Б]: если хочешь учить греческую мудрость, найди час, что не день, и не ночь, так как Тору надо изучать днём, и ночью, как сказано: «И всматривайся в неё и днём, и ночью» (Нав. 1:8)
  11. ↑ [www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=912&letter=H HOROWITZ (HORWITZ), PHINEHAS LEVI] Jewish Encyclopedia online: he opposed creation of a secular school
  12. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 14
  13. ↑ Эттлингер, Яков // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.: «Эттлингера следует рассматривать как родоначальника так называемого франкфуртского движения, стремящегося к гармоничному сочетанию веры и современной европейской культуры»
  14. ↑ [www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=884&letter=B Bernays, Isaac], Jewish Encyclopedia
  15. ↑ Бернайс, Исаак (раввин) // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
  16. ↑ Жена Зигмунда Фрейда Марта, урождённая Бернайс, была внучкой Хахама Бернайса
  17. ↑ [www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=725&letter=H HILDESHEIMER, ISRAEL (AZRIEL)], Jewish Encyclopaedia online
  18. ↑ Esther Calvary. «Kindheitserringerungen» (Детские воспоминания), Bulletin des Leo Baeck Instituts, 8,(1959):187
  19. ↑ стр. 28-32
  20. ↑ В «Письмах Гильдесхаймера», 2 (ивритское издание) упоминается письмо, полученное от рабби Моше Менахема Менделя из Франкфурта, дяди рабби Ш. Р. Гирша, где Гильдесхаймера поздравляют с успешной защитой ортодоксии
  21. ↑ 1 2 [www.eleven.co.il/article/14524 Хильдесхаймер Азриэль] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  22. ↑ [www.eleven.co.il/article/13503 РЕФОРМИЗМ В ИУДАИЗМЕ] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  23. ↑ [www.answers.com/topic/neology Encyclopedia of Judaism:Neology]
  24. ↑ Письма Гильдесхаймера, письмо 3 в ивритской версии
  25. ↑ Гильдесгеймер, Израиль (Азриель) // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
  26. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 130—134
  27. ↑ Гильдесхаймер. Письма. 50. Интересно, что рабби Шлезингер уехал в Палестину где и сам подвергся херему, и иногда даже боялся покидать дом.
  28. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 52
  29. ↑ Это периодическое издание на немецком стало доступно в сети: «[www.compactmemory.de/ Ben-Chananja]»
  30. ↑ 1 2 3 David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 40-41
  31. ↑ 1 2 М. Гильдесхаймер, «К портрету Азриэля Гильдесхаймера», (ивр. ‏Kavim li'dmutu shel Azriel Hildesheimer‏‎), стр. 78
  32. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 46-47 про рабби Иуда бен Исраэль Асад (he:יהודה אסאד) и рабби Маарам Шик Maharam Shik
  33. ↑ M. Hildesheimer. «Rabbi Jehuda Aszod and Rabbi Esriel Hildesheimer», p.295
  34. ↑ M.Eliav, «Rabbi Hildesheimer and His Influence on Hungarian Jewry», p.74
  35. ↑ M, Eliav. «Rabbi Hildesheimer and his influence on Hungarian Jewry». P.77
  36. ↑ Неологи появились в Венгрии в 1830-х годах, но на описанном съезде было уже 126 депутатов-неологов против 94 ортодоксов. Из [www.porges.net/JewishHistoryOfHungary.html#Internal Life during the 19th Century History of Hungarian Jews by Naftali Kraus, Internal Life during the 19th Century]. Также ивр. ‏Kera beIehadut Ungariya‏‎ («Раскол венгерских евреев» и источники там)
  37. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 56
  38. ↑ Статья «Hildesheimer, Azriel» в Encyclopaedia Judaica со ссылкой на публикацию в М. Вальдмана в журнале «Синай», 95
  39. ↑ стр. 54-55, 134—135
  40. ↑ [www.adassjisroel.de/en/foundation-and-function-of-the-adass-yisroel-congregation-1869-1933 Foundation and Function of the Adass Yisroel Congregation (1869—1933)]
  41. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 135—138
  42. ↑ «Письма» Гильдесхаймера, 38
  43. ↑ «Письма» Гильдесхаймера, ст. 233—234, прим. 277.
  44. ↑ Isi Jacob Eisner. [leobaeck.oxfordjournals.org/content/12/1/32.full.pdf Reminiscences of the Berlin Rabbinical Seminary, pp. 39-40] (англ.). Leo Baeck Institute. Проверено 4 января 2011. [www.webcitation.org/656lIgTpz Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  45. ↑ Устное сообщение профессора Меира Гильдесхаймера, правнука рава Азриэля Гильдесхаймера
  46. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 138
  47. ↑ [www.eleven.co.il/article/13396 Раввинские семинарии] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  48. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 60-61. Однако, несмотря на симпатию к движению «Ховевей Цион», Гильдесхаймер отклонил приглашение комитета принять участие в конференции 6 ноября 1884 года в Катовице. В качестве причины Гильдесхаймер указал занятость и возраст. Исследователь и биограф Элленсон полагает, что сыграл роль религиозный фактор — широко известная нерелигиозность главного спонсора конференции, местного еврея Морица Мозеса из Катовице. В письме к Леону Пинскеру (Leon Pinsker) Гильдесхаймер отказался и от поста почётного председателя комитета. Дальнейшие источники: «Письма» Гильдесхаймера 65, 69 (по-немецки), 35(иврит). Eliav, Mordechai. «Love of Zion and Men of Hod, German Jewry and the Settlement of Erezt-Israel in the 19th Century». Hakibbutz Hameuchad, Tel-Aviv 1971.
  49. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», 84-85.
  50. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», 99-100.
  51. ↑ «Письма» Гильдесхаймера, 94. Подписано официально: «ректор Берлинский Семинарии, доцент».
  52. ↑ 1 2 David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», 102—103.
  53. ↑ «Письма» Гильдесхаймера, 94
  54. ↑ David Ellenson, «Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy», стр. 143
  55. ↑ Гирш в статье в газете нем. «Der Israelit», №№16, 18, 22 (1872)
  56. ↑ В более позднее время школы Гильдесхаймера и Гирша стали условно называть «Берлин» и «Франкфурт» соответственно. (Marc B. Shapiro. «Между иешивой и современным миром. Жизнь и труды рабби Иехиэля Яакова Вайнберга. 1884—1966.»)
  57. ↑ Marc B. Shapiro. «Между иешивой и современным миром. Жизнь и труды рабби Иехиэля Яакова Вайнберга. 1884—1966.» Стр. 76, сноска 2
  58. ↑ Chaim Tchernowitz, «Chapters of a Life», NY, 1954, p.108
  59. ↑ Яаков Кац, «Выход из гетто», стр. 158. Jacob Katz, «Out of getto», Cambridge, Mass.: Harvard University press, 1973
  60. ↑ str. 163—164
  61. ↑ [www.jerusalem.muni.il/jer_sys/pro/rehovot/rehovot.asp?STREET_KOD=1647 сайт муниципалитета Иерусалима]

Литература

Ссылки

  • David Ellenson. [www.amazon.com/Rabbi-Esriel-Hildesheimer-Creation-Orthodoxy/dp/0817312722 Rabbi Esriel Hildesheimer and the Creation of a Modern Jewish Orthodoxy]. — 1990. — ISBN 0817312722.
  • Mordechai Eliav. нем. Rabbiner Esriel Hildesheimer Briefe (Письма, оригинал и перевод на иврит). — Verlag Rubin Mass, 1965.
  • Esriel Bildesheimer. The Responsa of Rabbi Esriel (Hebrew), 2 volumes. — Tel Aviv, 1969, 1976.
  • Marc B. Shapiro. Между иешивой и современным миром. Жизнь и труды рабби Иехиэля Яакова Вайнберга. 1884-1966 = Between the Yeshiva World and Modern Orthodoxy. The Life and Works of Rabbi Jehiel Jacob Weinberg. 1884-1966. — London. Portland, Oregon.: The Littman library of Jewish Civilization, 1999. — 283 с. — ISBN 1-874774-52-8. Содержит много материала про Гильдесхаймера.
  • [images.google.co.il/imgres?imgurl=www.mahj.org/photos/2_collections/oeuvres/pti/9-ariel.jpg&imgrefurl=www.mahj.org/fr/2_collections/oeuvres.php%3Fniv%3D4%26ssniv%3D0&usg=__PGqDWcHLo9hKanQEvTy9tKRIJxk=&h=123&w=103&sz=7&hl=en&start=2&um=1&itbs=1&tbnid=5H8V-iFx7wQ-8M:&tbnh=89&tbnw=75&prev=/images%3Fq%3DPortrait%2Bd%2527Azriel%2BHildesheimer%26um%3D1%26hl%3Den%26sa%3DG%26rls%3Dcom.microsoft:en-US:%26rlz%3D1I7_____iw%26ndsp%3D18%26tbs%3Disch:1 Portrait d’Azriel Hildesheimer Портрет рава Гильдесхаймера ]
  • [images.google.co.il/imgres?imgurl=www.davka.org/where/travel/europe2006/graphics/Hildesheimer.jpg&imgrefurl=www.davka.org/where/travel/europe2006/PurimEnParis.html&usg=__FOMYiesuAgBbrdWKgFApxNTwnS4=&h=423&w=353&sz=11&hl=en&start=8&um=1&itbs=1&tbnid=GDi-7w_sARWpLM:&tbnh=126&tbnw=105&prev=/images%3Fq%3DHildesheimer%26um%3D1%26hl%3Den%26sa%3DN%26rls%3Dcom.microsoft:en-US:%26rlz%3D1I7_____iw%26tbs%3Disch:1 Портрет рава Гильдесхаймера кисти Хирценберга]
Время деятельности Гильдесхаймер, Азриэль в истории иудаизма

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Отрывок, характеризующий Гильдесхаймер, Азриэль

Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Гильдесхаймер,_Азриэль&oldid=78736562»