Хильперик I

Хильперик I лат. Chilperikus<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Изображение Хильперика I с бронзовой медали работы Жана Дасье. Около 1720 года.</td></tr>
король Нейстрии
29 ноября 561 — 27 сентября 584
Предшественник:	Хлотарь I
Преемник:	Хлотарь II
король Парижа
5 марта 567 — 27 сентября 584
Предшественник:	Хариберт I
Преемник:	Хлотарь II
Рождение:	около 537
Смерть:	27 сентября 584(0584-09-27) вилла Шелль, недалеко от Парижа
Род:	Меровинги
Отец:	Хлотарь I
Мать:	Арнегунда
Супруга:	1-я: Аудовера 2-я: Галесвинта 3-я: Фредегонда
Дети:	От 1-го брака: сыновья: Теодоберт, Меровей, Хлодвиг дочь: Базина От 3-го брака: сыновья: Хлодоберт, Дагоберт, Самсон, Теодорих, Хлотарь II дочь: Ригунта

Хильперик I (около 537 — 27 сентября 584) — король франков, правил в 561 — 584 годах, из династии Меровингов. Сын короля Хлотаря I и Арнегунды. Имя Хильперик происходит от франкского «Могучий защитник».

Биография

Королевство Хильперика I

После похорон отца Хильперик поспешил в Брейн (полторы мили от Суассона по дороге к Реймсу) и заставил стражу королевского поместья выдать себе ключи от сокровищницы. Овладев богатством, он подкупил начальников дружин и воинов. Те принесли ему клятву верности и признали королём. Во главе войска он отправился в Париж и захватил его, не встретив сопротивления. Остальные три брата Хариберт I, Гунтрамн и Сигиберт I объединились и с превосходящими силами двинулись на Париж. Хильперик не решился выступить против них и согласился на полюбовный раздел королевства по жребию. Хильперику досталось Королевство Суассонское, которое франки впоследствии называли Нейстрия.

Конфликт Хильперика I с Сигибертом I

Воспользовавшись тем, что его брат Сигиберт I воевал с аварами, Хильперик нарушил клятву, напал на Реймс и овладел им, как и несколькими другими городами. Однако, Сигиберт, одержав победу в походе за Рейном, вернулся и овладел Суассоном и, найдя там Теодеберта, сына короля Хильперика, взял его в плен. Потом, выступив против Хильперика, он дал ему сражение, обратил его в бегство и подчинил себе подвластные ему города. Теодеберт же оставался пленником целый год в Понтионе. Затем Сигиберт, будучи милосердным, возвратил его отцу живым и здравым, одарив при том подарками; но Теодеберт дал клятву никогда ничего не предпринимать против него (впрочем, неоднократно нарушенную впоследствии). После чего оба брата помирились, и Хильперик даже присоединился к Сигиберту в походе того против народов саксонской федерации.

Хильперик сближается с Фредегондой

Хильперик не выносил власти духовенства. Женат Хильперик был на Аудовере. На службе у последней находилась некая Фредегонда. Хильперик, полюбив Фредегонду, женился на ней, а бывшую жену отправил в монастырь. От своей доверчивой госпожи Фредегонда избавилась остроумным и коварным способом: когда Хильперик находился в отсутствии, Аудовера родила ему дочь, и Фредегонда посоветовала королеве самой окрестить ребенка, не затрудняя себя поисками крестной матери. Вернувшийся Хильперик воспользовался законным предлогом, чтобы разорвать брак: ведь Аудовера стала ему кумой и теперь не имела права оставаться его супругой. Было же тогда у Хильперика от его первой жены Аудоверы три сына: Теодоберт, Меровей и Хлодвиг.

Хильперик женится на Галесвинте и затем убивает её

Затем, по примеру своего брата Сигиберта, женившегося на вестготской принцессе Брунгильде, Хильперик попросил руку старшей дочери короля вестготов Атанагильда — Галесвинты. Однако, Атанагильд, наслышанный о распутном характере этого франкского короля, не торопился отдавать свою дочь за него. Переговоры затянулись и продолжались до 567 года, когда умер старший брат Хильперика Хариберт I. Парижское королевство было поделено между оставшимися тремя братьями. Хильперик получил Лимож, Кагор, Дакс, Бордо, Бигорр, Беарн и несколько кантонов в Верхних Пиренеях. Таким образом, король Нейстрии, не имевший ни одного города южнее Луары, стал ближайшим соседом короля вестготов, что ускорило брак между ним и дочерью Атанагильда. Пообещав Галесвинте в качестве свадебного подарка города Лимож, Кагор, Бордо, Беарн и Бигорр и, обещая удалить от себя Фредегонду, Хильперик женился на ней (март 567? года). Однако быстро охладел к ней и приказал тайно её убить. Галесвинта была задушена во сне, а Хильперик вновь вернул себе Фредегонду (ок. 568 года).

Начало «войн Фредегонды и Брунгильды»

С этого времени началась серия продолжавшихся полвека династических войн, получивших название «войн Фредегонды и Брунгильды». Возмущенная королева Австразии Брунгильда решила отомстить за сестру, и король Сигиберт I, на которого она имела огромное влияние, двинул войска на брата-клятвопреступника. Но нормы кровной мести были уже смягчены обычным правом. При посредничестве третьего брата, короля Гунтрамна, было созвано общенародное судебное собрание (569 год), которое постановило, что в качестве пени за убийство виновный в нём Хильперик должен передать королеве Брунгильде, как сестре Галесвинты, пять городов в Аквитании: Бордо, Лимож, Кагор, Беарн и Бигорр.

Мир был восстановлен, но оказался недолгим, потому что вероломный Хильперик не собирался соблюдать его условия. Он решил вознаградить себя за территориальные потери, отобрав силой у Сигиберта другие южные города — Тур и Пуатье. Войны между братьями возобновились, и разгневанный Сигиберт счёл, что он должен покончить с преступным братом и присоединить к своим владениям его земли. На стороне короля Австразии было военное преимущество: надежда на богатую добычу привлекла на его сторону ополчения многих языческих германских народов из-за Рейна. Северная Галлия вновь испытала опустошительное нашествие тех племен, которых романизирующиеся западные франки уже воспринимали как варваров. В борьбе с австразийцами пал старший сын Хильперика Теодоберт. Охваченный страхом Хильперик заперся в Турне и был осаждён там войсками Сигиберта, который уже провозгласил себя королём Нейстрии.

Убийство Сигиберта I

В Турне, осажденном австразийскими войсками, Фредегонда родила сына. Новорождённый был окрещён епископом Турне, причём, вопреки франкским обычаям, получил чуждое германскому языку имя Самсон, которое его родители, бедствуя, избрали в предзнаменование своего освобождения. Считая положение своё почти безнадёжным, король ждал развязки с каким-то бесстрастием; но королева, не столь слабая духом, подговорила двух людей убить Сигиберта. Те, под видом перебежчиков, добрались до Витри и убили Сигиберта, сами пав от рук его стражников (575 год). Потерявшее вождя войско быстро распалось, и Хильперик легко вернул себе утерянные владения. Занял он и Париж, где захватив Брунгильду, отправил её в изгнание в город Руан, а её сокровища, которые она привезла в Париж, он отнял. Дочерей Сигиберта он приказал держать в городе Мо.

Меровей женится на Брунгильде

В 576 году Хильперик послал своего сына Меровея с войском против Пуатье, но тот, оставив без внимания приказ отца, прибыл в дни Святой Пасхи (то есть 5 апреля) в Тур. Его войско сильно опустошило эту область. Сам же он, делая вид, что хочет поехать к своей матери Аудовере, отправился в Руан, где встретился с королевой Брунгильдой и женился на ней, что противоречило каноническим законам церкви, так как он женился на жене своего дяди. Такой поворот дел сильно рассердил Хильперика, и он лично выехал, чтобы встретиться с сыном. После продолжительных переговоров Хильперик сделал вид, что уступил просьбам сына, хотя и остался при своём мнении.

Между тем, какие-то люди из Шампани напали на Суассон и изгнали из него королеву Фредегонду и Хлодвига, сына Хильперика. Хильперик и Меровей выступили на Суассон. Вперед Хильперик послал послов с призывами к мирным переговорам. Но переговоры сорвались, и произошло сражение. Хотя Хильперик и победил, и вступил в Суассон, но он начал подозревать, что это сражение произошло по вине Меровея, из-за его связи с Брунгильдой. Меровей был обезоружен и отдан под стражу.

Действия против Тура

После чего Хильперик послал одного из своих приближенных Рокколена с людьми из города Ле-Ман в Тур с требованием выдать ему Гунтрамна Бозона, которого он обвинял в смерти своего сына Теодоберта. Гунтрамн Бозон укрылся в базилике Святого Мартина, и Рокколен требовал от жителей выгнать его оттуда, в случае неповиновения грозя предать огню город и все его окрестности. Жители Тура во главе со своим епископом Григорием Турским отвечали, что то, чего он требует, никогда не делалось с давних времен и никоим образом нельзя допустить поругания святой базилики, пользующейся статусом неприкосновенности. Так ничего и не добившись от жителей, Рокколен заболел желтухой, уехал в Пуатье и там умер.

Тогда Хильперик отправил против Тура своего сына Хлодвига. Последний захватил Турскую и Анжерскую области до самого Сента. Полководец бургундского короля Гунтрамна Муммол дошёл до Лиможа и сразился с Дезидерием, герцогом короля Хильперика. Муммол потерял 5 тысяч воинов, Дезидерий же — 24 тысячи и сам едва спасся. Муммол вернулся обратно в Бургундию через Овернь и частично опустошил эту провинцию.

Убийство Меровея

По приказу Хильперика Меровей был лишен прав наследства; его постригли в монахи и отправили в монастырь Анинсола (впоследствии Сен-Кале) в Ле-Мане, но тот по пути был освобожден людьми Гунтрамна Бозона, и они укрылись в Туре, в базилике Святого Мартина (577 год). Хильперик послал в Тур войско, требуя выдать ему Меровея. Вся область была опустошена, разграблена и предана огню. Епископ Руана Претекстат, который обручил Меровея с Брунгильдой, был схвачен по приказу Хильперика, обвинён в нарушении канонических законов и подстрекательстве народа с помощью денег, полученных от Брунгильды, к неповиновению королю. Претекстат был предан церковному суду и, несмотря на заступничество многих епископов, в том числе и Григория Турского, под давлением короля был признан виновным. Претекстата лишили епископской должности и посадили в темницу, а когда он попытался ночью оттуда бежать, его очень сильно избили и сослали на остров, расположенный в море, близ города Кутанса (вероятно, остров Джерси).

Меровей бежал в Австразию к Брунгильде. Австразийская знать, правившая от имени малолетнего короля Хильдеберта II, видимо, не желая усиления власти Брунгильды в случае её прочного союза с Меровеем, отказала ему в убежище. Меровей скрылся в Реймсе, не показываясь открыто австразийской знати, но попал в засаду, устроенную людьми из Теруана. Они сказали ему, что если он к ним придёт, то они, оставив отца его Хильперика, перейдут в подчинение ему. Взяв с собой самых храбрых людей, Меровей быстро отправился к ним. А те окружили его в какой-то вилле и, расставив вокруг неё вооруженных людей, отправили гонцов к его отцу. Хильперик срочно выехал туда, где Меровей содержался под стражей, но тот уже был убит неким Гайленом. Вероятно, тут не обошлось без происков Фредегонды, задумавшей извести всех детей Аудоверы. Прибывшему Хильперику осталось лишь казнить убийцу..

Преследование Гунтрамна Бозона

В 577 году от дизентерии умер сын Хильперика и Фредегонды Самсон, которому едва исполнилось два года; сама Фредегонда тоже заболела, но поправилась. Гунтрамн Бозон прибыл с немногими вооруженными людьми в Тур, силой увёл своих дочерей, укрывающихся в Святой базилике, и переправил их в Пуатье, принадлежащий королю Хильдеберту II. Затем, оставив своих дочерей в церкви блаженного Илария в Пуатье, он отправился к королю Хильдеберту. Но Хильперик захватил Пуатье, и его воины обратили в бегство людей его племянника. В 578 году Гунтрамн Бозон вновь вернулся в Пуатье и увез своих дочерей, причём ему пришлось убить герцога Пуатье Драколена, пытавшегося помешать этому. После этого тесть Гунтрамна Бозона Север был схвачен и отправлен в заключение, где его и настигла наихудшая смерть. Оба его сына, Бурголен и Додон, погибли, осужденные на смерть за оскорбление величества; один был убит толпой, другой, захваченный при бегстве, скончался после того, как у него отрубили руки и ноги. Имущество же их и имущество их отца было передано казне, ибо у них было большое богатство.

Поход в Бретань

В 578 году Хильперик замыслил поход в Бретань. В походе принимали участие воины из Тура, Пуатье, Байё, Ле-Мана и Анжера. Король Бретани Варош II ночью напал на воинов из Байё и перебил большую их часть, но затем он заключил мир с герцогом, командующим войсками короля Хильперика, поклялся в верности королю Хильперику и послал к нему в качестве заложника своего сына. Кроме того, он возвратил город Ванн с тем условием, что если король разрешит ему управлять им, то он будет ежегодно выплачивать без всякого напоминания дань и присылать всё то, что королю причитается. После этого войско было выведено из той местности.

В 579 году Варош II нарушил клятву и сильно опустошил область Ренна. Против него выступил герцог Бепполен, который огнём и мечом начал приводить бретонцев к покорности, что вызвало у них ещё большую ярость, и они вновь напали на города Нант и Ренн и унесли огромную добычу, опустошили поля, собрали виноград с виноградников и увели пленных.

Восстание в Лиможе

В 579 году Хильперик, по инициативе Фредегонды, решил провести перепись населения, с целью увеличить сбор налогов. Кроме того, были введены новые налоги на поля, леса, дома, скот, виноградники и тому подобное, что вызвало резкое недовольство населения, вылившееся в открытое восстание в Лиможе. В феврале 580 года в Лимож, с целью контроля проведения переписи населения, прибыл референдарий Марк, галло-римлян по происхождению. 1 марта горожане подняли восстание. Марку удалось бежать из города, и он тут же написал Хильперику о бунте. Хильперик выслал войска. Королевские комиссары прибыли в Лимож и, после короткого расследования обстоятельств, учинили расправу. Лиможские сенаторы, а также все знатные граждане были отправлены в изгнание. Аббат и священники, обвинённые в подстрекательстве народа к сожжению реестровых книг, были подвергнуты различного рода пыткам на городской площади. Всё имущество казнённых и изгнанных отошло в казну, а город был обложен чрезвычайным налогом, значительно более обременительным, чем те налоги, которые он раньше отказался платить. Введенные в Нейстрии налоги были столь тяжелы, что многие отказывались от своих наследственных владений, покидали Нейстрию и устремлялись в города подвластные Хильдеберту II и Гунтрамну.

Бедствия, постигшие Нейстрию

К тяжелому финансовому положению населения прибавились стихийные бедствия, постигшие Нейстрию. Весной 580 года Рона, Сона и Луара из-за непрерывных дождей вышли из берегов и произвели огромные опустошения. Вся долина Оверни была затоплена, а в Лионе много домов было разрушено, и обвалилась часть городской стены. Летом буря с градом опустошила территорию Буржа; город Орлеан был наполовину уничтожен пожаром; в Бордо случилось сильное землетрясение, расшатавшее даже городские стены. Наконец, в августе вспыхнула эпидемия оспы, охватившая почти всю Галлию, от которой заболел даже Хильперик и его сыновья от Фредегонды — Хлодоберт и Дагоберт. Хильперик выздоровел, но оба его сына умерли. Во время болезни сыновей Хильперик и Фредегонда, пытаясь добиться божьей милости, отменили введенные налоги и сожгли реестровые книги; потом король Хильперик раздал много подарков церквям, базиликам и бедным людям.

Убийство Хлодвига

Наследником престола остался последний сын Хильперика от Аудоверы — Хлодвиг. Фредегонда, верная своей мысли извести всех сыновей Хильперика от Аудоверы, продолжала плести интриги, в ходе которых очернила Хлодвига. Она обвинила перед мужем Хлодвига в причастности к колдовству, из-за которого и умерли её дети; колдуньей же была якобы мать его наложницы. Женщину сожгли на костре, а принц был выслан под стражей на одну виллу, где его вскоре нашли убитым — видимо, по приказу Фредегонды, а королю сказали, что Хлодвиг сам заколол себя (октябрь 580 года). Затем, также по приказу Фредегонды, в своём монастыре была убита Аудовера, а её дочь Базина изнасилована и отправлена в монастырь в Пуатье. Домены, которые получила Аудовера при разводе, а также другие её владения и всё, что принадлежало Хлодвигу и его сестре Базине, перешло в собственность Фредегонды.

Раздор между братьями Хильпериком и Гунтрамном

В 581 году между королями Гунтрамном и Хильдебертом II возник раздор из-за спора по поводу владения частью Марселя, после смерти короля Сигиберта уступленного Гунтрамну в качестве платы за опекунство над малолетним Хильдебертом. Когда король Хильперик увидел, что эти распри между его братом и племянником увеличиваются, он призвал герцога Дезидерия и приказал ему чем-нибудь досадить брату. Выступив с войском, Дезидерий обратил в бегство герцога Гунтрамна Рагновальда, захватил Перигё и, взяв с жителей присягу, пошёл на Ажен и взял все города, которые в Аквитании принадлежали королю Гунтрамну, и отдал их под власть короля Хильперика. Когда герцог Берульф услышал о том, что жители Буржа, который тогда входил в королевство Гунтрамна, тайком поговаривают о вторжении в область, он двинул войско и расположился на самой границе. В то время сильно разграбили окрестности Изёра и Барру в области Тура. А герцог короля Хильперика Бладаст вторгся даже в Страну басков, но потерял там большую часть своего войска.

Союз с Леовигильдом

В 582 году возвратились послы короля Хильперика, отправленные в Испанию для осмотра выкупа, который вестготский король Леовигильд по старо-германскому обычаю давал за дочь Хильперика Ригунту, помолвленную с младшим сыном короля вестготов Реккаредом. Вслед за этим посольством прибыло к королю Хильперику и посольство из Испании. Король Леовигильд, который в это время вёл борьбу со своим старшим сыном Герменегильдом, которого поддерживал Гунтрамн, стремился заручиться поддержкой Хильперика. С этой же целью послы после успешных переговоров с Хильпериком, направились и к Хильдеберту и, добившись своей цели и там, возвратились в Испанию.

Разлад в отношениях Хильперика с племянником Хильдебертом II

В 582 году у Хильперика родился сын Теодорих. В честь этого король приказал открыть все тюрьмы, освободить заключенных, отдал распоряжение совсем не требовать недоимки, подлежащие выплате казне. Но это радостное событие вызвало разрыв в отношениях Хильперика с Хильдебертом II. В 583 году герцоги Хильперика Берульф, Дезидерий и Бладаст со своими войсками вторглись в область Бурж, поддерживающую Хильдеберта. Буржцы собрали 15 тысяч войска и выступили навстречу. У крепости Шатомейан они сразились с герцогом Дезидерием. Последний потерял в этом сражении более 7 тысяч убитыми. Остальные герцоги, грабя и убивая всё и всех на своём пути, дошли до Буржа и осадили его. На выручку Буржа поспешил с войском Гунтрамн и уничтожил большую часть войска брата. Хильперик запросил мира.

Рождение Хлотаря

В 584 году сын Хильперика Теодорих заболел дизентерией и умер, когда ему было два года. В его смерти был обвинен префект Муммол. Он был схвачен и подвержен страшным пыткам, но ни в чём не сознался. Его отпустили, но он вскоре умер. Хильдеберт II и Гунтрамн возобновили свой союз против Хильперика, и последний был вынужден укрыться в Камбре. В эти дни у него родился сын Хлотарь.

Убийство Хильперика

1 сентября 584 года Хильперик снарядил богатый караван со своей дочерью Ригунтой (Риккунтой), которую он отдавал за Реккареда — младшего сына короля вестготов Леовигильда. После этого он отправился на виллу Шелль, недалеко от Парижа, чтобы поучаствовать в охоте. К тому времени отношения между супругами были испорчены. Король подозревал королеву в измене с нейстрийским майордомом Ландериком. 27 сентября, при возвращении с охоты, Хильперик был убит каким-то человеком, который два раза всадил в него нож когда он слезал с лошади. Убийцу так и не нашли. Репутация у Фредегонды была такой, что её сразу же начали подозревать в организации убийства. В «Книге истории франков» прямо говорится, что король, собираясь на охоту, уже от конюшен ещё раз вернулся в покои Фредегонды, где она как раз мыла в воде голову. Король же приблизился к ней сзади и овладел ею. Думая, что это Ландерих, она сказала: «Что ты там делаешь, Ландерик?». Развернувшись и увидев, что это был король собственной персоной, она сильно испугалась. Король весьма сильно опечалился и ушёл охотиться. А Фредегонда позвала Ландериха к себе, поведала ему, что сделал король, и вместе они решили подослать к нему убийц, а затем обвинить в этом убийстве короля Хильдеберта II. Но против этого хода развития событий говорит то, что непосредственных выгод от смерти мужа королева не получила — напротив, ей пришлось сразу же вместе с четырехмесячным сыном Хлотарём укрываться в Парижском соборе и просить о покровительстве деверя, Гунтрамна Бургундского. Согласно Фредегару, Хильперих I был убит неким Фалко по наущению Брунгильды. Григорий Турский не обвиняет ни одну из враждовавших королев.

Малульф, епископ Санлиса, тогда как раз обретавшийся при королевском дворе, приказал перенести тело короля, обрядив в королевские одежды, на корабль, и затем они с духовными песнями и распеванием псалмов погребли его в присутствии королевы Фредегонды и войска в городе Париж, в церкви святого мученика Винцентия (современный Сент Жермен-де-Пре). Герцог Дезидерий, узнав о смерти Хильперика, ограбил караван его дочери Ригунты, а её саму заключил в каком-то доме.

Мнение современников о Хильперике

Григорий Турский крайне негативно отзывается об этом короле:

«Хильперик, этот Нерон и Ирод нашего времени… совершил дурные дела… В самом деле, он часто опустошал и сжигал множество областей, и от этого он не испытывал никакого угрызения совести, а скорее радость, как некогда Нерон, когда во время пожара своего дворца он пел стихи из трагедий. Он очень часто несправедливо наказывал людей, чтобы завладеть их имуществом. В его время только немногие клирики получили сан епископа. Был же он чревоугодником, богом его был желудок. Он считал, что нет никого умнее его. Подражая Седулию, он сочинил две книги стихов, но его стихи хромали на обе ноги. В этих стихах, не разбираясь, он ставил краткие слоги вместо долгих и вместо долгих — краткие. И другие его сочиненьица, как-то гимны и мессы, никак нельзя понять. Дела бедных ему были ненавистны. Святителей господних он постоянно порицал, и нигде больше он не насмехался и не подшучивал над епископами, как находясь у себя в доверительном кругу друзей. Одного он называл легкомысленным, другого — высокомерным, третьего — кутилой, четвертого — утопающим в роскоши, этого объявлял тщеславным, а того — чванливым; и ни к чему он не питал большей ненависти, чем к церкви. В самом деле, он часто говорил: „Вот наша казна обеднела, вот наши богатства перешли к церквам, правят одни епископы. Нет больше к нам уважения, оно перешло к епископам городов“. Говоря так, он постоянно уничтожал завещания, составленные в пользу церкви. Он нередко попирал даже распоряжения своего отца, полагая, что никого не осталось, кто бы мог настаивать на выполнении его воли. Что же касается наслаждения или расточительности, то нельзя себе представить, чего бы он ни испытал в действительности. И всегда изыскивал он новые способы, чтобы причинить вред народу. Так, если он находил в это время кого виновным, то приказывал выкалывать ему глаза. В предписаниях, которые он рассылал по поводу своих дел судьям, он добавлял: „Если кто будет пренебрегать нашими распоряжениями, у того в наказание выколют глаза“. Никого он не любил бескорыстно и сам никем не был любим, вот почему, когда он испустил дух, все его покинули».

Единственное сохранившееся стихотворение Хильперика является ритмическим гимном. О необычайной любознательности этого франкского короля и о его, по-видимому, искреннем влечении к образованности говорит и поэт Венанций Фортунат в одном из своих стихотворений, посвященном Хильперику (IX, I):

Что сказать? Ты ученей умом и речистее словом, Нежели все, над кем держишь ты царскую власть. Ни для каких языков не нужен тебе переводчик — Всех племен голоса живы в едином твоем... Ты успешен в войне, к тебе благосклонны науки, Там твоя доблесть сильна, здесь ты ученостью мил, Там и здесь ты умен, в бою и в законе испытан, Ты — полководцев краса, законодателей цвет; Доблестью равный отцу, подобный наружностью деду. Знаньем ты превзошел весь человеческий род; Истинный царь меж царей, ты выше царей стихотворством, А правоверием тверд больше, чем даже отец...

Жены и дети

• С 548 — Аудовера (букв. «Счастливая воительница», ум. в 580 г.). Все сыновья Аудоверы погибли при жизни отца, во многом благодаря козням мачехи, королевы Фредегонды.
  • Теодоберт — (ум. в 575 г.) убит в сражении возле Ангулема
  • Меровей — (ум. в 577 г.) женился на жене своего дяди Брунгильде, убит
  • Хлодвиг — (ум. в октябре 580 г.) убит
  • Басина (Базина), монахиня пуатьерского монастыря («после того как её опозорили слуги королевы [Фредегонды], Базину отослали в монастырь»).
• С 567— Галесвинта, дочь короля вестготов Атанагильда. В 568 она была найдена задушенной в постели.
• С 568 — Фредегонда (букв. «Мирная воительница»). Все её сыновья, кроме последнего, умерли в детском возрасте.
  • Хлодоберт — (565—580 , Суассон) умер от оспы
  • Дагоберт— (ум. в 580 , Берни-Ривьер) умер от оспы. Венанций Фортунат называет мальчика Дагобертом. Он сочинил эпитафию ему и его брату Хлодоберту (IX, 4 и 5).
  • Ригунта — была отправлена в Тулузу, чтобы стать женой короля Реккареда, но брак так и не состоялся, и Ригунта вернулась в Париж.
  • Самсон — (575—577) умер от дизентерии
  • Теодорих — (582—584) умер от дизентерии
  • Хлотарь II— (май 584 — 18 октября 629)

Хильперик I правил 23 года. В историю вошёл один из эдиктов Хильперика I, поскольку он изменил главу «Салической правды» «Об аллодах» и установил, что в случае отсутствия сына землю могут наследовать дочь, брат или сестра умершего, но не община или соседи-общинники, то есть право наследования было признано и за потомками женского пола. Земля превратилась в аллод. Её можно было завещать, дарить, а затем и продавать. Права общины распространялись теперь только на земли альменды.

Фредегонда же правила государством вместе с малолетним королём Хлотарем, её сыном, и вместе с Ландерихом, которого избрали майордомом двора. Франки же сделали упомянутого малолетнего короля Хлотаря своим властителем.

Предки Хильперика I

16. Меровей, вождь франков

8. Хильдерик I, король франков

17. Хлодосвинта

4. Хлодвиг I, король франков

18. Медельф Тюрингский

9. Базина Тюрингская

19. Базина Саксонская

2. Хлотарь I, король франков

20. Гундиох, король бургундов

10. Хильперик II, король бургундов

21. неизвестно

5. Клотильда Бургундская

22. неизвестно

11. Агриппина

23. неизвестно

1. Хильперик I, король франков

24. неизвестно

12. Бизин, король Тюрингии

25. неизвестно

6. Бадерих, король Тюрингии

26. Медельф Тюрингский

13. Базина Тюрингская

27. Базина Саксонская

3. Арнегунда Тюрингская

28. неизвестно

14. неизвестно

29. неизвестно

7. неизвестно

30. неизвестно

15. неизвестно

31. неизвестно

Династия Меровингов
Предшественники: Хлотарь I	король Нейстрии 561 — 584	Преемник: Хлотарь II
Хариберт I	король Парижского королевства 567 — 584

Литература

• Хильперих // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Григорий Турский. История франков = Historia Francorum. — М.: Наука, 1987. — 464 с.
• Фредегар. [www.vostlit.info/Texts/rus4/Fredegar/frametext.htm Хроника, кн. IV] / / The Fourth Book of the Cronicle of Fredegar with its continuations. — London: Thomas Nelson and Sons Ltd, 1960.
• [www.vostlit.info/Texts/rus/Gesta_Fr/frametext.htm Книга истории франков] = Das Buch von der Geschiche der Franken. // Quellen zur Geschichte des 7. und 8. Jahrhunderts. Ausgewaehlte Quellen zur deutschen Gechichte des Mittelalters. — Darmstadt, 1982. — Т. 4a.
• Лебек С. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/lebek_prfrank.php Происхождение франков. V—IX века] / Перевод В. Павлова. — М.: Скарабей, 1993. — Т. 1. — 352 с. — (Новая история средневековой Франции). — 50 000 экз. — ISBN 5-86507-001-0.
• Дюмезиль, Брюно. Королева Брунгильда = La reine Brunehaut / Перевод с французского М. Ю. Некрасова. — СПб.: ЕВРАЗИЯ, 2012. — 560 с. — 3 000 экз. — ISBN 978-5-91852-027-7.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/5.htm Западная Европа]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 2.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/MEROVINGIANS.htm#_Toc184188203 CHILPERICH I 561—584] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 16 января 2012.
• [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/merowinger/chilperich_1_frankenkoenig_584.html Chilperich I von Frankenkoenig] (нем.). Genealogie Mittelalter: Mittelalterliche Genealogie im Deutschen Reich bis zum Ende der Staufer. Проверено 13 января 2012. [www.webcitation.org/65OGXNNY3 Архивировано из первоисточника 12 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Хильперик I

После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.