Химара (Hertha, пароход)
Пассажирский пароход «Химара» бывший немецкий «Герта» связал своё имя с крупнейшей морской катастрофой в греческих водах в первое десятилетие после Второй мировой войны (383 погибших). Хотя в годы войны в греческих водах, по разным причинам, затонули пароходы Данаи (около 1 тысячи погибших) и Ориа (4 тыс погибших), именно «Химара» получил имя «Титаник греческого судоходства», поскольку предыдущие суда использовались оккупационными властями и ходили под иностранными флагами. В силу того, что среди погибших были 26 заключённых греческих коммунистов из руководства партийных организаций Македонии, событие отмечено также историографией компартии Греции
Содержание
Пароход
Пассажирский пароход «Hertha», вместимостью в 1427 регистровых тонн, был построен в 1905 году на немецкой верфи Stettiner Oderwerke в Щецине.
Эксплуатировался фирмой Stettiner Dampfschiffs Ges. - J. F. Brauenlich G.m.b.H. до 1946 года[1].
В военные периоды использовался как плавучий госпиталь.
По окончанию Второй мировой войны и учитывая состояние послевоенной немецкой экономики, Греция согласилась с предложением отложить выплаты ей немецких военных репараций до объединения Германии[2].
Одним из немногочисленных актов выплаты репараций авансом, стала передача парохода «Герта», так или иначе находившегося в руках союзников.
Пароход получил имя Химара, в честь населённого греками города Северного Эпира, освобождённого греческой армией в ходе греко-итальянской войны (1940-1941), но оставшегося на территории Албании после немецкого вторжения в апреле 1941 года.
Гибель «Химары»
«Химара» вышел из порта македонской столицы, города Фессалоники, 18 января 1947 года в 8:30 утра. Пароход направлялся в Пирей, что в мирное время является не совсем обычным пассажирским рейсом, но в разгар гражданской войны (1946-1949), когда железнодорожное и дорожное сообщение находилось под угрозой атак партизан Демократической армии и в плохом состояниии, морское сообщение было альтернативой. На борту парохода было 544 пассажиров и 86 членов экипажа. Среди пассажиров были 36 заключённых коммунистов и сопровождавших их жандармов, а также военнослужащие. Число жандармов и солдат, срочников и новобранцев, достигало 200 человек. В 4:10, на рассвете 19 января, и находясь в южном Эвбейском заливе, «Химара» начал тонуть в густом тумане у скал «Вердуйя», между Неа Стира и Агиа Марина. Жёсткий удар вызвал водотечность и серьёзно повредил рулевое устройство, сделав судно неуправляемым. Греческие морские источники отмечают, что экипаж «Химары» оказался не на высоте и не сохранил порядок при оставлении судна, которое было произведено бесконтрольно. Обстановка усугублялась тем, что вооружённые жандармы и солдаты не подчинялись приказам капитана. Более того, жандармы первыми бросились к спасательным шлюпкам и плотам. Хотя пароход утонул через полтора часа и на расстоянии всего одной мили от Св. Марины и 1, 5 мили от островка Каваллиани, паника при оставлении судна, низкие температуры и сильные морские течения привели к потере как минимум 383 человеческих жизней. Среди них много женщин и детей. Поиск и спасение потерпевших бедствие начался только через 10 часов после крушения, в силу того, что в результате взрыва была выведена из строя рация. Тральщики и рыбацкие лодки два дня собирали трупы в море[3]. Из 36 заключённых коммунистов выжили 10 человек. Среди погибших коммунистов были деятели организации компартии Салоник и профсоюзные деятели со всей Македонии. Из 10 спасшихся коммунистов, 8 вскоре были арестованы в портах и больницах. Толька двум удалось избежать ареста и войти в контакт с подпольными организациями партии в Афинах. Один из них, Александрос Ксилакис, был арестован через несколько месяцев, в августе того же года и отправлен в Концентрационный лагерь Макронисос, где стал объектов “особого внимания” охранников. По свидетельству Ксилакиса его избивали со словами "Мы бьём тебя потому что ты не утонул". Спасшийся при крушении «Химары», Ксилакис пробыл в лагерях и тюрьмах 12 последующих лет[4][5].
Причины крушения
Хотя в условиях гражданской войны версия саботажа была удобна в пропагандистских целях, в ходе расследования она была отклонена. Были выдвинуты версии налёта на скалы по причине навигационной ошибки и подрыва на магнитной мине. Вторая версия подтвержалась свидетельствами о взрыве. Следствие пришло к заключению, что в обоих случаях, как то посадка на скалы или подрыв на мине ещё незачищенного минного поля поставленного немцами, крушение было вызвано отклонением от заданного курса. На последовавшем судебном слушании, немец старпом Бертолс (оставшийся на судне от предыдущего экипажа), который стоял на вахте в час крушения, был осуждён на 20 месяцев лишения свободы, в то время как капитан С. Белесис был осуждён на 15 месяцев условного лишения свободы. За утерянное судно греческое государство получило от страховой компании 70.000 английских фунтов стерлингов. В начале следующего века, группа водолаза Костаса Токтаридиса произвела подводное исследование на месте крушения, на глубине около 30 метров, подтвердив версию налёта на мину. Находки были выставлены в начале 2006 года в афинском дворце Заппион, вместе с реликвиями «Титаника»[6][7].
Напишите отзыв о статье "Химара (Hertha, пароход)"
Ссылки
- ↑ [www.wrecksite.eu/wreck.aspx?145054 WRECKSITE - HERTHA PASSENGER SHIP 1946-1947]
- ↑ www.naftemporiki.gr/story/1071565/germanos-istorikos-leei-nai-stis-polemikes-apozimioseis-proteinei-eksoflisi-me-xruso
- ↑ [www.sansimera.gr/articles/204#ixzz421guBahF Αφιερώματα - Το ναυάγιο του «Χειμάρρα»]
- ↑ [www.rizospastis.gr/story.do?id=3630819 Πενήντα χρόνια από το ναυάγιο του "Χειμάρρα" | ΠΟΛΙΤΙΚΗ | ΡΙΖΟΣΠΑΣΤΗΣ]
- ↑ [www.rizospastis.gr/story.do?id=479747 Το έγκλημά τους είναι διαρκές | ΡΕΠΟΡΤΑΖ | ΡΙΖΟΣΠΑΣΤΗΣ]
- ↑ www.getyourspace.gr/000/069/pdf/OLR_lefkoma.pdf
- ↑ [sinialo.espiv.net/%CE%BD%CE%B1%CF%85%CE%AC%CE%B3%CE%B9%CE%BF-%CF%87%CE%B5%CE%B9%CE%BC%CE%AC%CF%81%CF%81%CE%B1-%CF%83%CF%84%CE%B7%CE%BD-%CE%B5%CE%BE%CE%BF%CF%81%CE%AF%CE%B1-%CF%84%CE%BF%CF%85-%CE%B2%CF%85%CE%B8/ Ναυάγιο “Χειμάρρα”: στην εξορία του βυθού – Κατάληψη Σινιάλο]
Отрывок, характеризующий Химара (Hertha, пароход)
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
