Хименесы
Поделись знанием:
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.
Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.
Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.
Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
Дина́стия Химе́нес (исп. Jiménez, кат. Ximenes) — баскская по происхождению династия, правившая в королевствах Наварре, Арагоне и Кастилии в IX—XIII веках. Она первой смогла временно объединить христианскую Испанию и выдвинула её на широкую европейскую политическую сцену. Созданная Хименесами политическая структура сохранилась до конца средневековья.
Содержание
- 1 История
- 2 Династия Хименес в Наварре (905—1234)
- 3 Династия Хименес в Кастилии, Леоне и Галисии (1035—1126)
- 4 Династия Хименес в Собрарбе и Рибагорсе (1035—1043)
- 5 Династия Хименес в Арагоне (1035—1162)
- 6 Династия Хименес в королевстве Вигера (970—1030)
- 7 Генеалогия династии Хименес
- 8 См. также
- 9 Примечания
- 10 Ссылки
История
Долгое время предполагалось, что Хименесы ведут своё происхождение от Гасконского герцогского дома. Об их родоначальнике, Химено, практически ничего не известно. В средневековых генеалогиях его показывали сыном Сегуина (Семена) I Лупа (ум. после 816), герцога Васконии в 812—816 году, однако документального подтверждения этой версии нет. В настоящее время историки считают, что династии Хименес и Ариста (или Иньигесы), возможно, происходили от одного родоначальника, которым являлся упоминаемый в 781 году граф Памплоны Химено Сильный. Своё название — Хименес — род получил от внука родоначальника, графа Химено Гарсеса, правившего в первой половине IX века в Сангуэсе, называемой «Кодексом Роды» «другой частью королевства».
Первые Хименесы, 9-го века, были герцоги или регенты тех частей Наварры, которые напрямую не управлялись династией Ариста (короли Памплоны, будущей Наварры). Вероятно области на границе Алавы и западных отрогов Пиренеев составляли их домен. В конце концов, Хименесы сами заняли наваррский трон.
Химено I Памплонский (правил в 852—860 годах) был избран королём Памплоны после смерти двоюродного брата Иньиго Аристы. Химено присоединил к Памплоне много новых территорий. Однако наваррский народ был непостоянен в своих пристрастиях, и после смерти Химено вернули королевский титул потомкам Иньиго. Хименесы смогли закрепиться на троне лишь после 905 года Вместе с Иньиго Аристо посылал послов к франкскому двору в 851 году.
Гарсия II, сын предыдущего (погиб в 882), сеньор Алавы, судя по всему, был соправителем Гарсии I Иньигеса. После смерти троюродного брата он формально был провозглашен соправителем Фортуна Гарсеса, томившегося в заключении у мавров и освобожденного лишь в 880 году. Гарсия Хименес храбро защищал страну от арабов и погиб в битве при Айхаре против эмира Кордовы.
Иньиго II Гарсес, сын предыдущего (умер в 905), сеньор Алавы, был провозглашен соправителем Фортуна Гарсеса. Но более никаких сведений о нем до нас не дошло. Неизвестен даже год его смерти.
Истинным основателем в 905 году стал Санчо I Гарсес, основанная им непрерывная линия королей из династии Хименес, правила в Наварре, а с XI века также в Кастилии и Арагоне несколько веков.
Самым известным представителем династии был Санчо III Великий, правивший с 1000 до 1035 годы в Памплоне (Наварре), и присоединивший Арагон, Кастилию, и Рибагорсу правом и в конечном счете Леон (но не Галисию) завоеванием. Он стал сюзереном графа Барселоны и возможно герцога Гаскони. После его коронации в Леоне, он даже претендовал на титул императора всей Испании. Его обширные владения были разделены между его детьми, и каждое из средневековых королевств Испании было, таким образом, основано монархом из династии Хименесов.
Фердинанд Великий унаследовал Леон и Галисию в 1037 году, включил их полностью в орбиту своего правящего клана. Он достиг своего рода гегемонии над братьями. Свои владения он также разделил между своими детьми. Один из них, Альфонс VI, восстановил имперский титул и даже попытался управлять и Христианской и Мусульманской Испанией.
Альфонсо I Воитель кратковременно воссоединил владения семейства. После приобретения его отцом Наварры и его собственного брака с Урракой, королевой Кастилии и Леона, он требовал титула «император». Однако, неудачи этого брака и последующая смерть Альфонса, окончательно разделили королевства Кастилию, Арагон и Наварру. Каждое, в конечном счете, перешло к другим династиям через наследниц: Уррака (Кастилия и Леон) — Бургундская династия; Петронила, — Барселонская династия; и, наконец, Бланка, сестра Санчо VII Наваррского, чья смерть в 1234 году привела к концу династии Хименесов.
Династия Хименес в Наварре (905—1234)
- 905—925: Санчо I Гарсес (860—925), король Наварры, сын Гарсии II Хименеса. Его супруга Тода Аснарес была внучкой короля Фортуна Гарсеса.
- 925—931: Химено II Гарсес (?—29 мая 931), король Наварры, брат Санчо I и регент (совместно с вдовствующей королевой Тодой) при своём племяннике, он носил королевский титул.
- 925—970: Гарсия I Санчес (919—970), король Наварры с 925, граф Арагона с 926. Сын Санчо I.
- 970—994: Санчо II Абарка (935/40—декабрь 994), король Наварры с 970, граф Арагона с 970 по праву своей матери. Сын Гарсии I и Андреготе Галиндес Арагонской
- 994—1000: Гарсия II Дрожащий (ок. 964—ок. 1000), король Наварры и граф Арагона с 994.. Сын Санчо II
- 1000—1035: Санчо III Великий (ок. 985—18 октября 1035), король Наварры и граф Арагона с 1000, граф Собрарбе-Рибагорсы с 1018, граф Кастилии с 1029 и завоеватель королевства Леон. Император Испании с 1034. Сын Гарсии II Дрожащего.
- 1035—1054: Гарсия III Санчес (ок. 1020—15 сентября 1054), король Наварры . Сын Санчо III
- 1054—1076: Санчо IV Пеньяленский (ок.1039—ок.1076)), король Наварры. Сын Гарсии III
В личной унии с Арагоном с 1076 по 1134.
- 1076—1094: Санчо V Рамирес (1042/1043—1094), король Наварры с 1076, король Арагона с 1063 г, сын единокровного брата Гарсии III, короля Арагона Рамиро I. Также король Арагона с 1063 г.
- 1094—1104: Педро I (1070—1104), король Наварры и Арагона. Сын Санчо V Рамиреса
- 1104—1134: Альфонсо I Воитель (1073—1134), король Наварры и Арагона с 1104, соправитель королевства Кастилия и Леон с 1109 по 1114 г. Сын Санчо V Рамиреса
- 1134—1150: Гарсия IV Восстановитель, (1105/1110—1150), король Наварры, внук внебрачного сына Гарсии III.
- 1150—1194: Санчо VI Мудрый (1132/1133—1194), король Наварры. Сын Гарсии IV
- 1194—1234: Санчо VII Сильный (1170—1234), король Наварры. Сын Санчо VI Мудрого
С 1234 года королями Наварры стали представители Шампаньской династии.
Династия Хименес в Кастилии, Леоне и Галисии (1035—1126)
- 1037—1065: Фернандо I Великий (исп. Fernando I de Castilla el Grande) — 1010—1065. Король Кастилии с 1035, король Леона с 1037 года.
- 1065—1072: Санчо II Сильный (исп. Sancho II de Castilla el Fuerte) (1036/1040—1072) Король Кастилии с 1065 года. Король Галисии 1071—1072, король Леона в 1072 году.
- 1065—1071: Гарсия I Галисийский (исп. García I Galicia) (1042—1109)—Король Галисии в 1065—1071
- 1072—1109: Альфонсо VI Храбрый (исп. Alfonso VI de Castilla el Bravo) (1040—1109). Король Леона с 1065 года, король Галиссии и Кастилии с 1072 года
- 1109—1126: Уррака I (исп. Urraca de León y Castilla) (ум. 1126), дочь предыдущего
Галисия с 1111 под управлением Бургундской династии.
Династия Хименес в Собрарбе и Рибагорсе (1035—1043)
- 1035—1043: Гонсало (ум. 1043). Был сделан графом Собрарбе и Рибагорсе, двух маленьких Пиренейских округов, до 1035 его отцом, Санчо III Наваррским. После смерти отца управлял ими как вассал своего брата Гарсии до своей смерти.
Собрарбе и Рибагоса были присоединены к Арагону в 1043.
Династия Хименес в Арагоне (1035—1162)
- 1035—1063: Рамиро I (ок. 1008—ум. 1063), король Арагона, сын Санчо III Наваррского
- 1063—1094: Санчо I (1042/1043—1094), король Арагона с 1063, король Наварры с 1076 г. Сын предыдущего
- 1094—1101: Педро I (1070—1104), король Наварры и Арагона, сын предыдущего
- 1104—1134: Альфонсо I Воитель (1073/83—1134), король Наварры и Арагона с 1104, соправитель королевства Кастилия и Леон с 1109 по 1114 г., брат предыдущего
- 1134—1137: Рамиро II Монах (1075/86—1157), епископ Памплоны с 1115, король Арагона с 1134 г. Брат предыдущего
- 1137—1162: Петронила (1135—1174), дочь предыдущего
В 1150 году Петронила вышла замуж за Рамона Беренгера IV, графа Барселоны. Таким образом была образована новая королевская династия — Барселонская.
Династия Хименес в королевстве Вигера (970—1030)
Королевство Вигера было небольшим королевством со столицей в Наварском городе Вигера. Оно существовало с 970 до 1005. Создано в соответствии с завещанием Гарсии Санчаса Памплонского для его второго сына, Рамиро Гарсеса, и включавшее область около Ла-Риохи.
- 970—991: Рамиро Гарсес (умер в 991)
- 991—1002: Санчо Рамирес (умер около1002)
- 1002—1005/1030: Гарсиа Рамирес (умер 1005/1030)
Вигера была присоединена к Наварре около 1030 года.
Генеалогия династии Хименес
Химено Гарсес (ум. 860), правитель Сангуэсы, со-король Памплоны
- Гарсия II Хименес (ум. 882), правитель Сангуэсы, со-король Памплоны с 858, регент Памплоны с 870; 1-я жена: Онека Мятежница из Сангуесы; 2-я жена: Дадилдис, сестра Раймона I, графа Палларса и Рибагорсы
- (от 1-го брака) Иньиго II (ум. после 933) — со-король Памплоны 882—905; жена: Химена Веласкес, дочь Веласко Фортунеса, принца Памплоны
- Тода; муж: Гарсия Иньигес, сеньор Ользы
- Гарсия (ум. 905)
- Химено (ум. после 905); жена: дочь Луббы ибн Мухаммада из семьи Бану Каси
- Фортун (ум. после 905); жена: дочь Луббы ибн Мухаммада из семьи Бану Каси
- Санчо (ум. после 905); жена: дочь Луббы ибн Мухаммада из семьи Бану Каси
- (от 1-го брака) Санча; 1-й муж: Иньиго Фортунес (ум. после 905), принц Памплоны; 2-й муж: Галиндо II Аснарес (ум.922), граф Арагона
- (от 2-го брака) Санчо I (ок. 865 — 10 декабря 925), король Памплоны с 905; жена: Тода (ок. 885 — после 970), дочь дочь Аснара Санчеса Памплонского, сеньора де Ларрауна
- Онека (ум. после июня 931); муж: с 923 Альфонсо IV (ок. 899—933) — король Астурии и Леона
- Санча (после 900 — 9 июня 952 / 26 декабря 955); 1-й муж: с 923 Ордоньо II (ок. 873 — июнь 924), король Леона и Галисии; 2-й муж: с 924 Альваро Эррамелис (ум. после 11 января 931), граф Алавы; 3-й муж: с 932 Фернан Гонсалес (ок. 910 — июнь 970), граф Кастилии и Бургоса
- Уррака (ум. 23 июня 956); муж: с 932 Рамиро II (ок. 900 — 1 января 951), король Леона
- Веласкита; 1-й муж: с 923 Муньо, граф Бискайи; 2-й муж: с 930 Галиндо I Бернардес, граф Палларса и Рибагорсы; 3-й муж: Фортун из Нахеры
- Гарсия I (III) (ок. 919 — 22 февраля 970), король Памплоны с 925, граф Арагона с 943; 1-я жена: с ок. 933 (разв 943) Андрегота Галиндес (ок. 900—972), дочь Галиндо II Аснареса, графа Арагона и его 2-й жены Санчи Гарсес Памплонской; 2-я жена: с 943 Тереза (ум. после ноября 957), дочь Рамиро II, короля Леона
- (от 1-го брака) Санчо II Абарка (935/940 — декабрь 994), король Нахеры и Арагона с 970; жена: с ок. 962 Уррака Фернандес (ум. после 1107), дочь Фернана Гонсалеса, графа Кастилии, вдова королей Леона Ордоньо III и Ордоньо IV
- Гарсия II (IV) Дрожащий (ок. 964—1000/1004), король Нахеры и Арагона с 994; жена: Химена Фернандес (ум. после 1035), дочь Фернана Вермундеса, графа де Сеа
- Санчо III Великий (ок. 985 — 18 октября 1035), король Нахеры и Арагона с 1000/1004, граф Кастилии с 1029, граф Палларса и Рибагорсы с 1018, король Испанцев с 1034; жена: с до 27 января 1011 Муния Санчес (990/995 — после 13 июля 1066), графиня Кастилии с 1029, дочь Санчо Гарсеса, графа Кастилии
- Майор (ум. до 1044); муж: Понс (ок. 995/997 — 1060), граф Тулузы
- Гарсия III (V) (ум. 1 сентября 1054), король Нахеры с 1035; жена: с 1038 Стефания де Фуа (ум. после 1066), дочь Бернара Роже де Фуа, графа Кузерана, Каркассона и Бигорра
- Санчо IV (1039 — 4 июня 1076), король Нахеры с 1054; жена: с до 1068 Пласенсия (ум. после 14 апреля 1088)
- Гарсия (ум. в млад.)
- Гарсия (ум. после 1091), титулярный король Нахеры с 1076
- (незак., от Химены) Рамон
- (незак., от Химены) Уррака
- Уррака; муж: с ок. 1076 Гарсия Ордоньес (ум. 30 мая 1108), граф, сеньор де Нахера-и-Граньон
- Эрмезинда (ум. после 1 июля 1110); муж: с ок. 1076 Фортун Санчес (ум. после 1 июня 1110), сеньор Ярнос
- Рамиро (ум. ок. 6 января 1083)
- Фернандо (ум. ок. 1068); жена: Нуна Иньигес, дочь Иньиго Лопеса, графа и-Соберано-де-Вискайя
- Рамон эль Фратрисида (ум. после 1079)
- Химена (ум. после 27 мая 1085)
- Майор (ум. после 1115); муж: возможно Ги II (ум. 1109), граф де Макон
- Санча (ум. после 1063/1065)
- (незак.) Менсия (ум. ок. 1073); муж: с ок. 1035/1040 Фортун Охоя
- (незак.) Санчо (ок. 1030/1035 — после 29 ноября 1074); жена: с до 7 декабря 1057 Констанса
- Эстефания (ум. после 19 апреля 1129); муж: с до 11 сентября 1087 дон Фруэла Диас (ум. после 1119)
- Рамиро (ум. 1116); жена: с после 1098 Эльвира (Кристина) Родригес, дочь Родриго Диаса де Вивар Сида Кампеадора
- Гарсия IV (VI) Восстановитель (ок. 1105 — 25 ноября 1150), король Наварры с 1134; 1-я жена: с после 1130 Маргарита де Л’Эгль (ум. 25 мая 1141), дочь Жильбера, сеньора де Л’Эгль; 2-я жена: с 24 июня 1144 Уррака (1132 — 26 октября 1164), незаконная дочь Альфонсо VII, короля Кастилии и Леона, и Контроды Перес
- (от 1-го брака) Санчо VI Мудрый (1132 — 27 июня 1194), король Наварры с 1150; жена: с 20 июля 1153 Санча (ок. 1139 — 5 августа 1177), дочь Альфонсо VII, короля Кастилии и Леона, и Беренгелы Барселонской
- Беренгела (Беренгария) (1163/1165 — 23 декабря 1230); муж: с 12 мая 1191 Ричард I Львиное Сердце (8 сентября 1157 — 6 апреля 1199), король Англии с 1189
- Санчо VII Сильный (после 1170 — 7 апреля 1234), король Наварры с 1194; жена: с ок. 1195 (развод ок. 1200) Констанция (ок. 1180 — после 12 мая 1260), дочь графа Раймунда VI Тулузского
- (незак.) Гульермо
- (незак.) Родриго
- (незак.) Рамиро (ум. 22 февраля 1228)
- Констанция (ум. в млад.)
- Бланка (после 1177 — 12/14 марта 1229); муж: с 1 июля 1199 Тибо III (13 мая 1179 — 24 мая 1201), граф Шампани и Бри с 1197
- Тибо IV Трубадур (30 мая 1201 — 8 июля 1253), граф Шампани и Бри с 1201, король Наварры (Теобальдо I) с 1234, родоначальник Шампанской династии королей Наварры
- Фернандо (ум. 16 декабря 1207)
- (от 1-го брака) Бланка (ок. 1137 — 12 августа 1156); муж: с 30 января 1151 Санчо III Желанный (1134 — 31 августа 1158), король Кастилии с 1157
- (от 1-го брака) Маргарита (ум. 1182), регентша Сицилийского королевства в 1166—1172; муж: с ок. 1150 Вильгельм (Гульельмо) I Злой (1126 — 7 мая 1166), король Сицилии с 1154
- (от 2-го брака) Санча (1148—1176); 1-й муж: с ок. 1165 Гастон V (ум. 1170), виконт де Беарн; 2-й муж: с ок. 1173 Педро Манрике де Лара (ум. 1202), 2-й сеньор де Молина и Меса, 13-й виконт де Нарбонн
- (незак.) Родриго (ум. после января 1172, на Сицилии именовался Анри де Монтескальозо); жена: с 1167 N, по одной из версий незаконная дочь Рожера II, короля Сицилии (существование этого брака подвергается сомнению)
- (от 1-го брака) Санчо VI Мудрый (1132 — 27 июня 1194), король Наварры с 1150; жена: с 20 июля 1153 Санча (ок. 1139 — 5 августа 1177), дочь Альфонсо VII, короля Кастилии и Леона, и Беренгелы Барселонской
- Альфонсо (ум. до 1164)
- Эльвира (ум. после 1163); 1-й муж: с после 1115 Ладрон Велас, сеньор де Алава; 2-й муж: с до 1137 Родриго Гомес (ум. 1146), граф де Монсанедо
- Гарсия IV (VI) Восстановитель (ок. 1105 — 25 ноября 1150), король Наварры с 1134; 1-я жена: с после 1130 Маргарита де Л’Эгль (ум. 25 мая 1141), дочь Жильбера, сеньора де Л’Эгль; 2-я жена: с 24 июня 1144 Уррака (1132 — 26 октября 1164), незаконная дочь Альфонсо VII, короля Кастилии и Леона, и Контроды Перес
- Санчо IV (1039 — 4 июня 1076), король Нахеры с 1054; жена: с до 1068 Пласенсия (ум. после 14 апреля 1088)
- Гонсало (ум. 26 июня 1045), граф Собрарбе и Рибагорсы с 1035
- Бернардо (ум. после 17 декабря 1024)
- Фернандо (Фердинанд) I (1016/1018 — 27 декабря 1065), граф Кастилии с 1032, король Кастилии и Леона с 1037
- Химена (ум. после 23 декабря 1062); муж: с 23 января 1034 или 17 февраля 1035 Бермудо III (1017/1018 — 4 сентября 1037), король Леона
- (незак.) Рамиро I (ок. 1008 — 8 мая 1063 года), король Арагона с 1035, граф Собрарбе и Рибагорсы с 1045
- Уррака; муж: с ок. 1023 Альфонсо V Благородный (996 — 7 августа 1028), король Леона
- Эльвира
- Гарсия
- Санчо III Великий (ок. 985 — 18 октября 1035), король Нахеры и Арагона с 1000/1004, граф Кастилии с 1029, граф Палларса и Рибагорсы с 1018, король Испанцев с 1034; жена: с до 27 января 1011 Муния Санчес (990/995 — после 13 июля 1066), графиня Кастилии с 1029, дочь Санчо Гарсеса, графа Кастилии
- Рамиро (ум. 992), сеньор де Карденас
- Гонсало (ум. 997)
- Фернандо
- Майор
- Химена
- (незак.) Уррака (Абда) Ла Васкона; муж: с 981 Мухаммад ибн Абдалла ибн Абу Амир (Аль-Мансур) (ок. 939—10 августа 1002), хаджиб Кордовского халифата
- Гарсия II (IV) Дрожащий (ок. 964—1000/1004), король Нахеры и Арагона с 994; жена: Химена Фернандес (ум. после 1035), дочь Фернана Вермундеса, графа де Сеа
- (от 2-го брака) Рамиро (ум. 8 июля 981[1]), король Вигеры с 970
- Санчо (род. 960/970 — ок. 999/1002), король Вигеры с 981
- (?) Лопе (ум. ок. 1058/1060), виконт де Лабур
- (?) Фортун (ум. после 1062), епископ Лабура 1058
- Гарсия (ум. 1005/1030), король Вигеры с 999/1002
- Тода (985/1000 — после 1050); муж: Фортун Санчес (ум. 1054), сеньор Нахеры
- Фронильда (ум. после 1054), монахиня в 1054
- (?) дочь, монахиня в 1054
- (?) Тода; муж: Аурелио Гарсес (ум. после 13 апреля 1042)
- Санчо (род. 960/970 — ок. 999/1002), король Вигеры с 981
- (от 2-го брака) Уррака (ум. до 3 апреля 1009 (?) или 12 июля 1041); 1-й муж: с до 26 декабря 955 Фернан Гонсалес (910—970), граф Кастилии; 2-й муж: с после 14 июня 972 Гильом II (ум. 996), граф Гаскони
- (от 2-го брака) Химено (ум. после 15 февраля 979)
- (от 1-го брака) Санчо II Абарка (935/940 — декабрь 994), король Нахеры и Арагона с 970; жена: с ок. 962 Уррака Фернандес (ум. после 1107), дочь Фернана Гонсалеса, графа Кастилии, вдова королей Леона Ордоньо III и Ордоньо IV
- Орбита (род. ок. 926 года)[2]; муж: N, вали Уэски из семьи ал-Тавиль
- (незак.) Лупа; муж: Дато II, граф де Бигорр
- (от 2-го брака) Химено II (ум. 29 мая 931), король Памплоны с 925; жена: Санча Аснарес, дочь Аснара Санчеса Памплонского, сеньора де Ларрауна
- Гарсия
- Санчо; муж: Квиксила, дочь Гарсии Дато, графа де Бюиль
- Дадильдис; муж: Муса Аснарес ибн ал-Тавила, вали Уэски
- (?) Муния (Нуния); муж: с до 911 Фруэла II Прокажённый (ум. 925), король Астурии, Галисии и Леона
- (незак.) Гарсия
- (от 1-го брака) Иньиго II (ум. после 933) — со-король Памплоны 882—905; жена: Химена Веласкес, дочь Веласко Фортунеса, принца Памплоны
- (?) Вела[3] (умер в 883) — граф Алавы с 870/875, родоначальник семьи Вела
- (?) Онека[3]; муж: Диего Фернандес, галисийский граф
Кастильская ветвь
Фернандо (Фердинанд) I (1016/1018 — 27 декабря 1065), граф Кастилии с 1032, король Кастилии и Леона с 1037; жена: с 1032 Санча (1013 — 7 ноября 1067), дочь Альфонсо V, короля Леона
- Уррака (ок. 1033/1034 — до 1101), королева Саморы с 1065
- Санчо II (ок. 1036 — 7 октября 1072), король Кастилии с 1065
- Эльвира (ок. 1037/1039 — 1099 или 15 ноября 1101), королева Торо с 1065
- Альфонсо VI Храбрый (ок. 1038/1040 — 1 июля 1109), король Леона с 1065, Кастилии с 1072, Галисии с 1073, император испанцев с 1077; 1-я жена: с 1073/1074 (аннулирован после 22 мая 1077) Агнес (ок. 1059—1077/1093 или после 1099), дочь Гильома VIII, герцога Аквитании, и его второй жены Матильды; 2-я жена: с 8 мая 1081 Констанция (ок. 1046 — ок. 1093), дочь Роберта I, герцога Бургундии, вдова Гуго II графа де Шалон; 3-я жена: с 1093 Берта (ок. 1062—1097/1098), дочь Гильома I Великого, пфальцграфа Бургундии; 4-я жена: с 1000 Изабелла[4] (ум. ок. 1107); 5-я жена: с марта 1106 Заида (Изабелла)[5] (ум. 13 сентября 1107), вдова Абу Насра аль Фатха аль Ма’муна, эмира Кордобы, сына эмира Севильи Аль-Мутамида; 6-я жена: с 1108 Беатрис (ум. 1110), дочь Гильома VIII, герцога Аквитании, и его третьей жены Хильдегарды Бургундской
- (от 2-го брака) Уррака (1081 — 8 марта 1126), королева Кастилии и Леона с 1109; 1-й муж: с 1092/1093 Раймонд Бургундский (ок.1059—24 мая 1107), граф Амеруа, граф Галисии и Коимбры с 1089; 2-й муж: с октября 1109 (развод в 1114) Альфонсо I Воитель (1083 — 7 сентября 1134), король Арагона и Наварры с 1104
- (от 1-го брака) Альфонсо VII Император (1105—1157), король Кастилии и Леона с 1126, родоначальник Бургундской династии королей Кастилии и Леона
- (от 2-го брака) Эльвира (Санча) (ум. в млад.)
- (от 5-го брака) Санчо (сентябрь 1093 — 29 мая 1108)
- (от 5-го брака) Санча (ок. 1100/1104 — после 10 мая 1125); муж: 1120/1122 Родриго Гонсалес де Лара (ум. после 1143), сеньор де Лара и Льебана
- (от 5-го брака) Эльвира (1100/1104 — 8 февраля 1135); муж: с ок. 1107 Рожер II (22 декабря 1095 — 26 февраля 1154), граф Сицилии с 1105, король Сицилии с 1130
- (незак., от Химены Муньос) Эльвира (ок. 1081/1082 — после 1151); 1-й муж: с 1094 Раймунд IV де Сен-Жиль (ок. 1042 — 22 июня 1105), граф Тулузы с 1094; 2-й муж: с до 8 июля 1117 (развод до 1121) Фернандо Фернандес (ум. после 1124), граф
- (незак., от Химены Муньос) Тереза (ок. [1083/1085 — 11 ноября 1130), графиня Португалии с 1112; муж: с до 24 августа 1092 Генрих (Энрике) Бургундский (1066—1112), граф Португалии с 1093
- (от 2-го брака) Уррака (1081 — 8 марта 1126), королева Кастилии и Леона с 1109; 1-й муж: с 1092/1093 Раймонд Бургундский (ок.1059—24 мая 1107), граф Амеруа, граф Галисии и Коимбры с 1089; 2-й муж: с октября 1109 (развод в 1114) Альфонсо I Воитель (1083 — 7 сентября 1134), король Арагона и Наварры с 1104
- Гарсия (ок. 1042 — 22 марта 1090), король Галисии 1065—1073
- (незак.) Фернандо (1073/1090 — ?), возможно является одним лицом с Фернандо де Кастро (ум. 1134), родоначальником рода Кастро
Арагонская ветвь
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
См. также
Напишите отзыв о статье "Хименесы"
Примечания
- ↑ Согласно [www.fmg.ac/Projects/MedLands/NAVARRE.htm#_Toc206999123 Foundation for Medieval Genealogy] датой рождения Рамиро Гарсеса является 937 или 940 год, в связи с чем высказываются сомнения, кто была его мать, Андрегота Галиндес или Тереза Рамирес. Большинство историков считают наиболее вероятным предположение, что его матерью являлась именно Тереза.
- ↑ В документах упоминается как Веласкита Сирота, что может говорить о том, что она родилась уже после смерти Санчо I.
- ↑ 1 2 Предания называют Велу и Онеку детьми Химено Гарсеса, однако их родство с ним историками подвергается серьёзному сомнению.
- ↑ Возможно Изабелла и Заида, пятая жена Альфонсо, одно и то же лицо.
- ↑ До брака была наложницей Альфонсо.
Ссылки
- [fmg.ac/Projects/MedLands/NAVARRE.htm#_Toc206999118 NAVARRE, kings: JIMENA DYNASTY] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 23 марта 2009. [www.webcitation.org/65eT19ZW8 Архивировано из первоисточника 23 февраля 2012].
- [covadonga.narod.ru Реконкиста] (рус.). Проверено 23 марта 2009. [www.webcitation.org/66UE8NTUD Архивировано из первоисточника 28 марта 2012].
- [www.allmonarchs.net/spain.html Испания] (рус.). Все монархии мира. Проверено 23 марта 2009. [www.webcitation.org/66UE9pAde Архивировано из первоисточника 28 марта 2012].
Отрывок, характеризующий Хименесы
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.
Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.
Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.
Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
