Хинамацури

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Хинамацури (яп. 雛祭り), по-русски Праздник девочек или Праздник кукол, один из главных праздников в Японии, который отмечается 3 марта. Также этот праздник известен под названиями Праздник первого дня змеи (яп. Дзёси-но сэкку) и Праздник цветения персика (яп. 桃の節句 Момо-но сэкку).

В этот день семьи, в которых есть девочки, выставляют на всеобщее обозрение особых кукол, называемых хина нингё (яп. 雛人形), которые устанавливают на похожую на лестницу многоярусную подставку хинакадзари (яп. 雛飾り). Хинакадзари обычно имеет три, пять или семь ярусов, покрыта тканью красного цвета и часто украшается лепестками цветов персика; комната, где установлены куклы, украшается при помощи шаров из искусственных лепестков вишни и мандаринового дерева. Украшения и необходимые принадлежности для Хинамацури приобретаются на специальных ярмарках Хина-но ити (яп. 雛の市, буквально «кукольный базар»). Хина-но ити проходят в феврале и являются хорошей возможностью встретиться и пообщаться с друзьями и знакомыми.

Девочки надевают нарядные кимоно с цветочным рисунком, ходят в гости, дарят друг другу подарки, едят различные сладости, например хиси моти (яп. 菱餅), хина арарэ — особые пышные сладости, изготовленные из риса и покрытые сладкой патокой, различное печенье, пьют сиродзакэ (яп. 白酒) — белое, сладкое, слабоалкогольное сакэ. Во время праздника девочки должны соблюдать правила хорошего тона, таким образом, традиционно Хинамацури служит целям воспитания девочек и позволяет их родителям продемонстрировать гостям, что их дочери хорошо воспитаны и владеют правилами этикета.





Размещение кукол

Первый ярус

На первом ярусе хинакадзари, на самом верху располагаются куклы о-дайри-сама (яп. お内裏さま) — Император и о-хина-сама (яп. お雛さま) — Императрица. Это самые дорогие и красивые куклы в коллекции, на них надета парадная, шёлковая или парчовая одежда, причём кукла Императрицы наряжена в двенадцать кимоно, надетых друг на друга. По обеим сторонам от кукол ставят фонарики, а в середине — поднос со священным деревом, украшенным бумажными фестонами.

Второй ярус

На этот ярус помещают три куклы придворных дам (яп. 三人官女 Сан-нин кандзё), держащих принадлежности для разливания сакэ.

Третий ярус

Здесь располагаются пять кукол-музыкантов (яп. 五人囃し Го-нин баяси), играющих старинную японскую музыку (яп. 雅楽 гагаку). В руках каждый музыкант держит либо флейту, либо барабан, за исключением одного — певца, который держит веер.

Остальные

По бокам четвёртого яруса иногда располагают две фигурки министров (яп. 大臣 Дайдзин), также на четвёртом и пятом ярусах выставляют фигурки других сановников, телохранителей, слуг. На шестом и седьмом ярусе размещают игрушечную мебель, инструменты, шкатулки и тому подобные изделия.

История праздника

История этого праздника насчитывает более тысячи лет. В древности в «третий день третьей луны» или «день змеи» японцы совершали магический обряд хина-окури, спуская по реке особых бумажных «кукол, спускаемых по реке» (яп. 流し雛 нагаси бина). По поверью, эти куклы, плывущие в маленьких плетёных корзинках, уносили с собой все болезни и несчастья, вместе со злыми духами, которые их вызывали. Этот древний обряд, который обычно совершали женщины и девушки, в настоящее время сохранился лишь в очень немногих местах, например в префектуре Тоттори[1]. Ритуал постепенно объединился с популярным детским развлечением (яп. 雛あそび хина-асоби), то есть с игрой в бумажные куклы и к концу эпохи Эдо, куклы хина нингё обрели своё название и современный вид.

Постепенно набирая популярность, со второй четверти XVIII века Хинамацури стал национальным праздником, как считается, во многом благодаря тому, что восьмой сёгун династии Токугава — Ёсимунэ, имел много дочерей. Праздник, праздновавшийся в начале лишь при императорском дворе и в знатных домах, впоследствии получил повсеместное распространение.

См. также

Источники

  1. [www.nihon.ru/culture/festival13.asp Хинамацури]. Nihon.ru. — «Священнослужители переносили всяческие беды и напасти на маленьких бумажных куколок, которые символизировали мальчика и девочку. Потом куколок — а с ними и все беды и напасти — бросали в ближайшую реку или ручей. Теперь этот обычай сохранился лишь в очень немногих районах Японии, — скажем, в префектуре Тоттори.»  Проверено 9 февраля 2013. [www.webcitation.org/6ELitcnRj Архивировано из первоисточника 11 февраля 2013].

Напишите отзыв о статье "Хинамацури"

Ссылки

  • [calend.ru/holidays/0/0/255/ «Хинамацури»] на сайте [calend.ru/ Calend.ru]
  • [www.prazdnik.by/content/detail/8/137/51823/ Описание праздника] на сайте [www.prazdnik.by/ Prazdnik.by]
  • [www.vsakura.ru/holiday/hinamatcuri.aspx Описание праздника] на сайте [www.vsakura.ru/ «Ветка сакуры»]

Отрывок, характеризующий Хинамацури



Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.