Хиндемит, Пауль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пауль Хиндемит
Paul Hindemith

Пауль Хиндемит в 1923 году
Основная информация
Дата рождения

16 ноября 1895(1895-11-16)

Место рождения

Ханау, Германская империя

Дата смерти

28 декабря 1963(1963-12-28) (68 лет)

Место смерти

Франкфурт-на-Майне, ФРГ

Страна

ФРГ ФРГ, США США

Профессии

композитор, исполнитель (скрипач, альтист), дирижёр, педагог, музыкальный теоретик

Инструменты

скрипка, альт

[www.hindemith.org demith.org]

Па́уль Хи́ндемит (нем. Paul Hindemith; 16 ноября 1895, Ханау — 28 декабря 1963, Франкфурт-на-Майне) — немецкий композитор, альтист, скрипач, дирижёр, педагог и музыкальный теоретик.





Биография

Хиндемит родился в городе Ханау в семье ремесленника и с девяти лет получал уроки игры на скрипке. В 1908 году он поступил во франкфуртскую консерваторию Хоха, где, помимо скрипки, занимался также композицией и дирижированием. Хиндемит достиг больших успехов как скрипач, и в 1915 году ему было предложено место концертмейстера в оркестре Франкфуртской оперы, где он и играл до 1923 года. Одновременно с 1915 года он играл вторую скрипку в струнном квартете своего наставника Адольфа Ребнера, а в 1919 г. по собственному решению перешёл в составе этого же коллектива на альт. В 1921 году, недовольный более консервативными вкусами Ребнера, вместе с виолончелистом Маурицем Франком перешёл в новосозданный квартет Ликко Амара; этот коллектив много гастролировал по Европе (в том числе, в 1927 в СССР) и просуществовал до 1929 года. В 1922 году несколько сочинений Хиндемита впервые были исполнены на Всемирных днях музыки в Зальцбурге и привлекли внимание общественности. На следующий год он приступил к обязанностям организатора Фестиваля современной музыки в Донауэшинген, где он продвигал сочинения ведущих авангардных композиторов эпохи начиная с Арнольда Шёнберга и Антона Веберна, а альтовый репертуар (в частности, сонату Артюра Онеггера) исполнял сам. В 1927 году Хиндемита пригласили преподавать композицию в Берлинской Высшей школе музыки. В 1930-е годы Хиндемит посетил Каир и Анкару, неоднократно бывал с гастролями в США, где имел большой успех как альтист. Отношения Хиндемита с нацистским режимом были сложными. Его музыка вызывала противоречивые чувства: нацистская критика относила её к «дегенеративному искусству» (в основном это относилось к ранним сочинениям композитора, таким как опера «Святая Сусанна»), а 6 декабря 1934 года министр пропаганды Йозеф Геббельс в своей речи публично назвал Хиндемита «атональным шумовиком» (нем. atonaler Geräuschemacher). Другие придерживались мнения, что образ Хиндемита как нового современного композитора (к тому времени уже перешедшего к более традиционным методам сочинения) может продвигать Германию в глазах мировой общественности. Эта позиция заявлена в письме Вильгельма Фуртвенглера в защиту Хиндемита, опубликованном в 1934 году. Дискуссия вокруг статуса Хиндемита продолжалась в течение нескольких лет, и в конце концов он в 1938 году переехал в Швейцарию.

В 1935 году во время визита Хиндемита в Анкару Мустафа Кемаль Ататюрк обратился к нему с просьбой предложить план реорганизации системы музыкального образования в Турции и подготовить материал для «Универсальной образовательной программы турецкой полифонической музыки» для всех музыкальных заведений. Хиндемит успешно справился с этой задачей. Существует мнение, что этот проект поддерживался нацистским режимом для внедрения немецких взглядов на музыку (сам Хиндемит говорил, что чувствует себя послом немецкой культуры). Хиндемит решил не оставаться в Турции на длительное время, как это сделали многие другие эмигранты. Тем не менее, он оказал огромное влияние на развитие музыкальной жизни в этой стране. Во многом именно благодаря его усилиям в Анкаре была открыта консерватория. До сих пор турецкие музыканты помнят и уважают Хиндемита[1].

В 1940 году Хиндемит перебрался в США. К этому же периоду относится начало разработки его собственного музыкального языка и педагогической системы. По мнению музыкальных критиков (в частности, Эрнеста Ансерме), сочинения Хиндемита этого времени находятся под явным влиянием его собственной теории. Педагогическую деятельность в США Хиндемит вёл в Йельском университете, а также в Гарварде (на основе курса своих лекций он впоследствии создал книгу «Мир композитора»). В 1946 году Хиндемит получил гражданство США, однако в 1953 году вернулся в Европу и поселился в Цюрихе, где преподавал в университете. В это время он делает многочисленные записи в качестве дирижёра, в основном своих собственных сочинений.

Хиндемит умер в 1963 году во Франкфурте-на-Майне от острого панкреатита.

Музыка

Хиндемит — один из крупнейших немецких композиторов своего времени. Глубоко откликаясь на современную эпоху, Хиндемит искал внесубъективных форм выражения этого отклика и держался в стороне от музыкальной моды, в том числе — от додекафонии. Его ранние работы написаны в позднеромантическом стиле, в дальнейшем композитор обращается к экспрессионистской манере сочинения, отчасти в стиле раннего Арнольда Шёнберга, а в 1920-е годы — к сложному контрапунктическому стилю. Часто этот период в творчестве Хиндемита называют «неоклассическим», но его сочинения этого времени сильно отличаются от работ Стравинского, по отношению к которому обычно применяется этот термин. Манера письма Хиндемита скорее приближается к контрапунктическому языку Баха, чем к ясности классицизма Моцарта.

Этот новый стиль прослеживается в серии работ под названием «Kammermusik» (камерная музыка), создававшихся в период с 1922 по 1927 год. Каждая из этих пьес написана для небольшого инструментального ансамбля, часто необычного по составу (например, Kammermusik № 6 — это концерт для виолы д’амур — инструмента эпохи барокко и раннего классицизма. Надо сказать, что сам Хиндемит прекрасно владел этим инструментом). В течение своей творческой карьеры Хиндемит неоднократно обращался к нестандартным составам, например, в 1949 году он написал сонату для контрабаса и фортепиано.

В 1930-е годы Хиндемит от камерной музыки переходит к сочинениям для большого оркестра. В 1933—1935 годы он пишет одну из своих самых известных опер — «Художник Матис», в основе сюжета которой — жизнь художника Маттиаса Грюневальда. Эта опера пользуется большим уважением среди музыкантов, но, как и большинство других опер XX века, редко ставится на сцене. (Одна из постановок была осуществлена в 1995 году Нью-Йоркским оперным театром[2]). В этой опере Хиндемит попытался объединить неоклассицизм ранних работ и народную музыку. В дальнейшем музыку из оперы «Художник Матис» Хиндемит использовал в одноимённой симфонии, которая стала одним из самых известных сочинений композитора.

Подобно Курту Вейлю и Эрнсту Кшенеку, Хиндемит обращался к так называемой «публичной» музыке (нем. Gebrauchsmusik) — музыке, предназначенной отразить какое-либо политическое или социальное событие, часто написанной для исполнения любителями. Один из известных примеров такого сочинения в творчестве Хиндемита — «Траурная музыка» (Trauermusik), написанная в 1936 году. Хиндемит готовился к концерту на BBC, когда узнал о смерти английского короля Георга V. Буквально за несколько часов композитор написал по этому поводу небольшую пьесу для альта и струнных и исполнил её в тот же день.

Возможно, самое известное и часто исполняемое оркестровое произведение Хиндемита — «Симфонические метаморфозы тем Вебера», написанные в 1943 году. В этом сочинении композитор использовал темы из фортепианной музыки Карла Марии фон Вебера и переработал их так, что каждая часть произведения оказывается основанной на одной теме.

В 1951 году Хиндемит сочиняет «Симфонию in B» для духового оркестра. Она была написана для исполнения американским духовым оркестром «Pershing’s Own». 5 апреля того же года состоялась премьера симфонии в исполнении этого оркестра под управлением самого Хиндемита[3]. Это сочинение — образец «позднего», строго контрапунктического периода творчества Хиндемита. «Симфония in B» — одно из основных произведений в репертуаре духовых оркестров и по сей день.

Основные сочинения

Полный список произведений Хиндемита доступен по ссылке [www.hindemith.org/E/paul-hindemith/compositions.htm].

Оперы

Балеты

Сочинения для оркестра

  • Концерт для оркестра, ор. 38 (1925)
  • Концертная музыка для струнных и медных («Бостонская симфония»), ор. 50 (1930)
  • Филармонический концерт (Вариации для оркестра; 1932)
  • Симфония «Художник Матис» по одноимённой опере (19331934)
  • Симфония in Es (1940)
  • «Симфонические метаморфозы тем Вебера» (1943)
  • «Весенняя симфония» (1946)
  • Симфониетта in E (1949)
  • Симфония «Гармония мира» по одноимённой опере (1951)
  • Симфония in В для духового оркестра (1951)
  • «Питтсбургская симфония» (1958)
  • Пять пьес для струнного оркестра

Сочинения для солирующих инструментов с оркестром

  • «Концертная музыка» для фортепиано, медных и арфы, op. 49 (1930)
  • Концерт для фортепиано с оркестром (1945)
  • Концерт для скрипки с оркестром (1939)
  • Траурная музыка для альта и струнных (1936)
  • Концерт для альта с оркестром по народным песням (1935)
  • Концерт для виолончели с оркестром (1940)
  • Концерт для кларнета с оркестром (1947)
  • Концерт для валторны с оркестром (1949)
  • Концерт для органа с оркестром (1962)
  • Концерт для трубы, фагота и струнных (1949)
  • «Четыре темперамента» — цикл для фортепиано и камерного оркестра

Камерные ансамбли

  • Семь струнных квартетов
  • Два струнных трио
  • Трио для геккельфона, альта и фортепиано
  • Квинтет для деревянных духовых
  • Септет для духовых
  • Октет для духовых и струнных
  • Восемь пьес для струнного квартета и контрабаса (1927)

Инструментальные сочинения

  • Скрипка и фортепиано
    • Соната № 1 in Es op. 11 No. 1 (1918)
    • Соната № 2 in D op. 11 No. 2 (1918)
    • Соната № 3 in E (1935)
    • Соната № 4 in C (1939)
  • Скрипка соло
    • Соната № 1 op. 31 No. 1 (1924)
    • Соната № 2 op. 31 No. 2 (1924)
  • Альт и фортепиано
    • Соната № 1 in F op. 11 no. 4 (1919)
    • Соната № 2 op. 25 No. 4 (1922)
    • Соната № 3 (1939)
    • Маленькая соната для виолы д’амур и фортепиано op. 25 Nr. 2 (1922)
  • Альт соло
    • Соната № 1 op. 11 No. 5 (1919)
    • Соната № 2 op. 25 No. 1 (1922)
    • Соната № 3 op. 31 No. 4 (1923)
    • Соната № 4 (1937)
    • Соната № 1 op. 11 No. 5 (1919)
    • Соната № 2 (1948)
    • Три пьесы op. 8 (1917)
  • Виолончель соло
    • Соната op. 25 No. 3 (1923)

Сочинения для фортепиано

  • Танцевальные пьесы
  • Соната № 1 (1936)
  • Соната № 2 (1936)
  • Соната № 3 (1936)
  • Соната в четыре руки (1938)
  • Соната для двух фортепиано (1942)
  • Ludus tonalis (1942)

Сочинения для органа

  • Соната № 1 (1937)
  • Соната № 2 (1937)
  • Соната № 3 (на народные темы)(1940)

Книги по теории

  • Unterweisung im Tonsatz. Theoretischer Teil (Teil 1). Mainz: Schott, 1937.
  • A concentrated course in traditional harmony; with emphasis on exercises and a minimum of rules. New York: Associated Music Publishers, 1944
  • Elementary training for musicians. New York: Associated music publishers, inc., 1946
  • A composer’s world, horizons and limitations. Cambridge: Harvard UP, 1952

Признание

Премия Бальцана (1962).

Напишите отзыв о статье "Хиндемит, Пауль"

Примечания

  1. [www.newacademia.com/turkeys_modernization/ TURKEY’S MODERNIZATION Refugees from Nazism and Ataturk’s Vision by Arnold Reisman (New Academia Publishing, 2006), ISBN 0-9777908-8-6]
  2. [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=990CE7D8173BF93AA3575AC0A963958260 MUSIC REVIEW — MUSIC REVIEW — City Opera Gamely Flirts With Danger — Review — NYTimes.com]
  3. [www.hindemith.org/E/paul-hindemith/life.htm www.paul-hindemith.org — Biographie]

Литература

  • Kemp I. Hindemith. London; New York: Oxford UP, 1970
  • Briner A. Paul Hindemith. Zürich: Atlantis-Verlag; Mainz: Schott, 1971
  • Skelton G. Paul Hindemith: The Man Behind the Music: A Biography. London: Gollancz, 1975
  • Preussner E. Paul Hindemith: ein Lebensbild. Innsbruck: Edition Helbling, 1984
  • Noss L. Paul Hindemith in the United States. Urbana: University of Illinois Press, 1989
  • Luttmann S. Paul Hindemith: a guide to research. New York: Routledge, 2005
  • Беляев В. Творчество Пауля Хиндемита. Л.: Тритон, 1927
  • Холопов Ю. Н. Проблема основного тона аккорда в теоретической концепции Хиндемита // Музыка и современность. Вып. 1. М.: Музыка, 1962, сс.303-338 [www.kholopov.ru/hol-hind.pdf]
  • Холопов Ю. Н. О трех зарубежных системах гармонии // Музыка и современность. Вып. 4. М.: Музыка, 1966, сс.216-329 [www.kholopov.ru/hol-3zar.pdf] (систематический обзор учения Хиндемита с исчерпывающими нотными и схематическими иллюстрациями этого учения)
  • Левая Т., Леонтьева О. Пауль Хиндемит: Жизнь и творчество. М.: Музыка, 1974
  • Шахназарова Н. Проблемы музыкальной эстетики в теоретических трудах Стравинского, Шенберга, Хиндемита. М.: Советский композитор, 1975
  • Пауль Хиндемит: статьи и материалы/ И.Прудникова, сост. М.: Советский композитор, 1979

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Пауль Хиндемит
  • [www.classicalconnect.com/#/browse/composer/Paul_Hindemith/play Произведения Хиндемита на сайте Classical Connect] Бесплатная библиотека классической музыки на Classical Connect
  • Хиндемит, Пауль: ноты произведений на International Music Score Library Project
  • [www.hindemith.org Международный Фонд Хиндемита]
  • [www.belcanto.ru/hindemith.html Биография на сайте Belcanto.Ru]
  • [www.dhm.de/lemo/html/biografien/HindemithPaul/ краткая биография]
  • [www.schott-music.com/shop/artists/1/2]
  • [www.krugosvet.ru/articles/18/1001815/1001815a1.htm Страница] в энциклопедии Кругосвет
  • [musstudent.ru/biblio/87-teorija-muzyki/84-musstudent-hindemit-teoriyaryadov.html Теория рядов Пауля Хиндемита]
  • [musstudent.ru/biblio/87-teorija-muzyki/89-p-hindemith-the-craft-of-musical-composition.html П. Хиндемит — Руководство по композиции (P. Hindemith The craft of musical composition). Часть I — теоретическая часть. Перевод на английский Артура Менделя. Изд-во Associated Music Publishers, Inc., New York Schott & Co., Ltd., London., 1945 на английском языке]

Отрывок, характеризующий Хиндемит, Пауль

Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.