Хини, Шеймас

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Шеймас Джастин Хини
англ. Seamus Justin Heaney
Место рождения:

Кастлдоусон, Лондондерри, Северная Ирландия

Род деятельности:

прозаик, поэт, переводчик

Годы творчества:

1966—2013

Дебют:

Смерть натуралиста (1966)

Премии:

Нобелевская премия по литературе (1995)

Ше́ймас Джа́стин Хи́ни (англ. Seamus Justin Heaney; первое имя иногда транскрибируется как Ше́ймус; 13 апреля 1939, Кастлдоусон, Лондондерри — 30 августа 2013, Дублин) — ирландский писатель, поэт, переводчик и преподаватель. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1995 года.





Биография

Родился на ферме Моссбон в североирландском графстве Дерри, в католической семье. В 1961 году окончил Университет Квинс в Белфасте. Преподавал в школе. Директором школы был писатель Майкл Маклаверти, который познакомил его с поэзией Патрика Кавана. Хини начал писать стихи и вскоре начал публиковаться в литературных журналах. Его первая небольшая книга «Одиннадцать стихотворений» была издана в ноябре 1965. В 1966 году вышел его первый полноформатный сборник «Смерть натуралиста». За ним последовали многие другие. С 1972 года Хини жил в Дублине и преподавал в колледже. В 80-х годах работал в Гарвардском университете в должности профессора, а затем с 1989 по 1994 год — в Оксфордском университете.

В 1995 году ему была присуждена Нобелевская премия по литературе «За лирическую красоту и этическую глубину поэзии, открывающую перед нами удивительные будни и оживающее прошлое». Лауреат литературной премии Дэвида Коэна (2009).

Перевод англосаксонской эпической поэмы «Беовульф», сделанный Шеймасом Хини, стал бестселлером в Англии и США. Хини скончался в Дублине в конце августа 2013 года[1][2].

Высказывания

Из Нобелевской речи:

«Только поэзия способна установить такой порядок вещей, который одинаково подчиняется и воздействию внешнего мира, и внутренним законам поэтического естества.»

В лекции «Назначение поэзии» (1988) Хини признаёт неизбежность связи поэзии и исторической действительности — преимущественно в символико-мифологической форме.

Библиография

Сборники стихов


Переводы

  • Sweeney Astray: A version from the Irish (Field Day, 1983)
  • The Midnight Verdict: Translations from the Irish of Brian Merriman and from the Metamorphoses of Ovid (Gallery Press, 1993)
  • Jan Kochanowski: Laments (Faber & Faber, 1995)
  • Beowulf (Faber & Faber, 1999)
  • Diary of One Who Vanished (Faber & Faber, 1999)

Эссе

Издания на русском языке

  • Хини, Шеймас. ЧУР, МОЁ!: избранные эссе и стихотворения. — М.: Текст, 2007. — 301 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-7516-0608-6.
  • Шеймус Хини Стихи разных лет: из книг 1966—1996 гг. Перевод Аллы Михалевич. Санкт-Петербург. ООО «Русская коллекция СПБ», 2012.- 76 с. ISBN 978-5-901440-78-0

Напишите отзыв о статье "Хини, Шеймас"

Примечания

  1. [www.bbc.co.uk/news/entertainment-arts-23898891 Poet Seamus Heaney dies aged 74, BBC News]
  2. [www.rte.ie/news/2013/0830/471228-seamus-heaney Poet and Nobel laureate Seamus Heaney dies aged 74. RTE News]

Ссылки

  • [n-t.ru/nl/lt/heaney.htm ХИНИ (Heaney), Шеймас]
  • [www.britishroad.com/ireland/index.shtml?27 Шеймас Хини — биография]
  • [magazines.russ.ru/druzhba/2003/6/hini.html Шеймас Хини. Стихи/ Перевод и вступительная заметка Григория Кружкова]
  • [magazines.russ.ru/inostran/2012/3/h2.html Шеймас Хини. Стихи из книги «Цепь человеческая» Перевод и вступление Григория Кружкова]
  • [spintongues.vladivostok.com/heaney.htm В переводах и вариациях Сергея Бойченко]


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Хини, Шеймас

– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.