Хирю (авианосец)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Хирю»)
Перейти к: навигация, поиск
<tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:6px 10px; font-size: 120%; background: #A1CCE7; text-align: center;">«Хирю»</th></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:4px 10px; background: #E7F2F8; text-align: center; font-weight:normal;">飛龍</th></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; ">
</th></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; ">
«Хирю» в день вступления в строй 5 июля 1939 года.
</th></tr>

<tr><th style="padding:6px 10px;background: #D0E5F3;text-align:left;">Служба:</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;background: #D0E5F3;text-align:left;"> Япония Япония </td></tr> <tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Класс и тип судна</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> Авианосец </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Организация</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> Японский императорский флот </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Изготовитель</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> Арсенал флота, Йокосука </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Строительство начато</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 8 июля 1936 года </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Спущен на воду</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 16 ноября 1937 года </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Введён в эксплуатацию</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 5 июля 1939 года </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Выведен из состава флота</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 25 сентября 1942 года </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Статус</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> Тяжело повреждён американской палубной авиацией вечером 4 июня 1942 года, добит торпедами эсминца «Макигумо» и затонул утром 5 июня </td></tr> <tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:6px 10px;background: #D0E5F3;">Основные характеристики</th></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Водоизмещение</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 17 300 т (стандартное)
20 250 т (на испытаниях)
21 867 т (полное)[1] </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Длина</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 222,93 м (по ватерлинии);
227,35 м (наибольшая)[1] </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Ширина</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 22,045 м (наибольшая)[1] </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Осадка</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 7,84 м (средняя)[1] </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Бронирование</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> Погреба — 140–50 мм;
палубы — 25 и 56 мм </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Двигатели</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 4 ТЗА «Кампон»,
8 котлов «Кампон Ро Го» </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Мощность</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 152 000 л. с. (111,8 МВт) </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Движитель</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 4 гребных винта </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Скорость хода</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 34,0 узла (проектная) </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Дальность плавания</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 7670 морских миль на 18 узлах (проектная) </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Экипаж</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 1101 человек (125 офицеров и 976 матросов) </td></tr> <tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:6px 10px;background: #D0E5F3;">Вооружение</th></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Зенитная артиллерия</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 6 × 2 127-мм/40 тип 89,
31 (7 ×3, 5 × 2) — 25-мм/60 тип 96 </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Авиационная группа</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 73 (57+16 запасных) палубных самолётов (проект)
63 (54+9 запасных)—к декабрю 1941 года </td></tr>

«Хирю» (яп. 飛龍?, Летящий дракон) — японский авианосец.

Проектировался как улучшенный аналог более раннего авианосца «Сорю», изначально имея усиленную конструкцию корпуса, возросшую толщину брони, увеличенный запас топлива, модернизированное авиационное вооружение и МЗА. Его постройка финансировалась в рамках 2–й программы пополнения флота и была осуществлена Арсеналом флота в Йокосуке в 1936–1939 годах.

В составе 2-й дивизии авианосцев «Хирю» участвовал в второй японо-китайской войне, захвате Индокитая и боях на Тихоокеанском театре Второй мировой войны—ударам по Пёрл-Харбору и Дарвину, рейде в Индийский океан. В ходе сражение у атолла Мидуэй 4 июня 1942 года его самолёты смогли повредить американский авианосец «Йорктаун». Однако вечером того же дня корабль был поражён четырьмя 1000-фунтовыми бомбами американских пикировщиков, после борьбы за живучесть был оставлен большей частью команды и добит двумя торпедами с эсминца «Макигумо», затонул только утром 5 июня.





Проектирование и постройка

Вторая программа пополнения флота (утверждена японским парламентом 20 марта 1934 года) предусматривала постройку двух авианосцев стандартным водоизмещением 10 050 тонн. Изначально они должны были быть однотипными и имели одинаковую стоимость по 42 млн иен. Однако из-за общей авральности проектирования первого корабля («Сорю») и выявленных его недостатков второй было решено строить не по исходному проекту G-9, а по улучшенному проекту G-10. К концепции авианосца-крейсера более вернуться не пытались, хотя водоизмещение это позволяло[2].

Проект G-10 по сравнению с G-9 предусматривал усиленную конструкцию корпуса с подросшей толщиной броневых плит в отдельных местах, увеличен был и запас топлива. В совокупности это привело к росту водоизмещения, но он был небольшим и серьёзного влияния на характеристики корабля не оказал. Мореходность и остойчивость в новом проекте были улучшены, установлено рулевое устройство другого типа. Также было модернизировано авиационное оборудование, выросло число 25-мм автоматов[2].

Получивший название «Хирю» («Летящий дракон») авианосец был заложен на стапеле Арсенала флота в Йокосуке 8 июля 1936 года. Ранее эта верфь в числе прочего занималась достройкой первого японского авианосца — «Хосё». На воду корабль был спущен 16 ноября 1937 года, а флоту был передан 5 июля 1939 года. Его стапельный период был длиннее, чем у «Сорю», а период достройки на плаве — наоборот, короче, с почти одинаковым общим сроком постройки, равном примерно 3 годам[3].

Конструкция

Корпус и компоновка

По обводам корпуса и его компоновке «Хирю» в целом повторял «Сорю». Главными внешними отличиями были перенос островной надстройки на левый борт и ближе к миделю, возросшая на одну палубу высота надводного борта в носу, иное расположение 127-мм установок. Соотношение длины к ширине в 10,114 было несколько меньшее, чем у «Сорю» (10,425), что привело к незначительному снижению скорости хода. Особенностью корпуса «Хирю» была его асимметрия — в центральной части с левого борта он расширялся, для компенсации веса дымоходов и дымовых труб[4].

Как и на «Сорю», межшпангоутное расстояние (шпация) было сравнительно большим и составляло 1,2 м в центральной части корпуса и 0,9 м в оконечностях, но по соображениям увеличения прочности у форштевня и ахтерштевня было уменьшено до 0,6 м. «Хирю» также имел восемь палуб, но расстояние между ними для улучшения остойчивости было уменьшено. В результате высота надводного борта в носу возросла только на 1 м до 9 м (при добавленной палубе), в корме — на 0,4 м, а высота лётной палубы даже уменьшилась с 12,88 до 12,57 м[4].

Распределение веса элементов на испытания выглядело следующим образом:

Масса, т В процентах
Корпус 9050,0 44,69 %
Броневая защита 1600,0 7,90 %
Защитный настил 165,0 0,81 %
Корабельное снаряжение 1350,0 6,67 %
Комплектное оборудование (фиксированное и нефиксированное) 742,0 (275,0+467,0) 3,66 % (1,36+2,30 %)
Артиллерийское вооружение 482,60 2,38 %
Минно-торпедное вооружение 97,90 0,48 %
Штурманское и оптическое вооружение 13,80 0,07 %
Электрооборудование 474,80 2,34 %
Средства радиосвязи 28,50 0,14 %
Авиационное вооружение 657,80 3,25 %
Энергетическая установка 2589,40 12,79 %
Топливо (тяжёлое+легкое) 2747,0 (2500+247) 13,57 % (12,35+1,22 %)
Смазочные масла (для ЭУ и самолётов) 58,0 (34+24) 0,29 % (0,17+0,12 %)
Резерв водоизмещения 93,2 0,46 %
Водоизмещение на испытаниях 20 250,0 100 %[1]

Островная надстройка «Хирю» по сравнению с надстройкой «Сорю» была заметно увеличена, получив дополнительный ярус — верхний мостик. Также она была перенесена с правого на левый борт и смещена к миделю корабля. На этом настоял штаб авиации флота, руководствовавшийся два соображениями. Во-первых, из-за возросшей длины разбега новых палубных самолётов выстраиваться для взлёта они должны были с середины лётной палубы, за расположенной в её передней трети островной надстройкой. Соответственно, они оказывались в зоне создаваемой надстройкой турбулентности, которая мешала их взлёту в силу их низкой взлётной скорости. Во-вторых, новые аэрофинишеры позволили сделать пробег самолёта по палубе меньшим, чем разбег, и среднее положение надстройки стало идеальным с точки зрения управления взлётно-посадочными операциями. Также её положение на левом борту вместе с ассиметричным корпусом хорошо компенсировали вес дымовых труб с правого борта[5].

На практике, однако, такое расположение надстройки оказалось очень неудобным. Первым её получил авианосец «Акаги» в ходе модернизации в 1935—1938 годах, и на нём было быстро выявлено наличии нежелательной турбулентности, мешавшей проведению посадок и вызывавшей нарекания лётного состава. После обсуждений с участием строевых лётчиков наилучшим было признано расположение островной надстройки как на «Сорю». Постройка «Хирю» к тому времени уже ушла слишком далеко, чтобы эту проблему можно было исправить. Однако на последующем типе «Сёкаку», где изначально планировалось разместить надстройку также, как на «Хирю», её положение изменили[5].

В пяти ярусах надстройки «Хирю» находились следующие помещения и посты:

  • Самый нижний ярус, находившийся на уровне лётной палубы, включал в себя походные каюты флагмана, командира корабля и командира штурманской БЧ, пост внутрикорабельной телефонной связи, метеорологическую рубку и кладовую сигнальных флагов;
  • Следующий ярус представлял собой нижний мостик. Внутри него находилась штурманская (совмещённую с оперативной) рубка и кладовая морских карт. На открытых платформах спереди и сзади него находились четыре манипуляторные колонки боевых прожекторов с 12-см зенитными бинокулярами. Передняя платформа также выполняла роль запасного КП взлётно-посадочных операций в случае захода на посадку в противоположном нормальному направлении — с носа на корму;
  • Ярус выше представлял собой верхний мостик. Там размещались рулевая рубка, 1-й радиопеленгаторный пост, 3-й радиотелефонный пост и кладовая штурманской БЧ. На небольшой площадке по правому борту яруса был установлен 60-см сигнальный прожектор;
  • Следующим ярусом был компасный мостик. На нём были размещены ходовая рубка с главным путевым компасом, двумя 18-см и двумя 12-см бинокуляра наблюдения за надводной обстановкой и пост передачи приказов. В кормовой части яруса находился открытый КП взлётно-посадочных операций с двумя 12-см зенитными бинокулярами. В боковых иллюминаторах ходовой рубки, рядом с которыми были установлена 18-см бинокуляры, стёкла были сделаны опускающимися. Перед мостиком имелся узкий балкон, на который вели пара люков в угловых переборках рубки;
  • Самый верхний ярус представлял собой командный пункт ПВО. На нём находились оборудованные 8-см и 12-см зенитными бинокулярами посты наблюдения за воздушной и надводной обстановкой, управляющих зенитным огнём левого и правого борта офицеров и командиры непосредственной обороны, пост управления зенитным огнём с СУАЗО тип 94, штурманский дальномер с 1,5-метровой базой и 60-см сигнальный прожектор. Открытый мостик при необходимости мог быть брезентовым тентом, натягивающимся на лёгкие разборные стойки. Именно на «Хирю» облик КП ПВО японских авианосцев с островной надстройкой сложился окончательно[6].

На обращённом к лётной палубе борту надстройки была закреплена большая чёрная доска. Мелом на ней записывали последнюю информацию для экипажей самолётов, уже занявших места в кабинах, непосредственно перед взлётом. Позади надстройки была установлена лёгкая треногая сигнальная мачта[7].

На случай вывода из строя основных постов управления был предусмотрен запасной ходовой мостик (с довольно скромным оснащением), расположенный с правого борта на уровне палубы зенитных орудий и автоматов, рядом с носовым самолётоподъёмником[7].

Штурманское вооружение «Хирю» включало в себя один главный гирокомпас типа Сперри модель 5 2-й модификации, пять магнитных компасов, один эхолот тип 90 модель 2 1-й модификации, один лаг, один курсограф типа Аншютц и один автоматический анемометр. Оптическое вооружение, помимо установленных в островной надстройке приборов, включало также четыре 12-см бинокуляра на постах наблюдения за водной поверхностью — наблюдатели на них должны были обнаруживать перископы подводных лодок и следы торпед[8].

Радиооборудование авианосца включало 10 передатчиков (из которых 5 ДВ-диапазона, 1 ДВ-КВ и 4 КВ), 18 приёмников (из которых 16 ДВ-КВ-диапазона и 2 КВ), 15 радиостанций для радиотелефонной связи (из которых 4 СВ-диапазона, 2 КВ, 9 УКВ), 3 контрольных генератора, комплект антенных эквивалентов и рефлектометров, 4 длинноволновых радиопеленгатора, 4 шифровальные машинки тип 97. Для растяжки антенн «Хирю», как и другие японские авианосцы, имел две пары антенных мачт в кормовой части. Чтобы не препятствовать посадке самолётов, мачты могли заваливаться параллельно поверхности воды, для чего было предусмотрено их крепление на шарнирах и электропривод, позволяющий осуществить завал мачты за 1 минуту (вручную эта операция занимала 12 минут). В вертикальном положении мачта фиксировалась стопором на кромке лётной палубы, в горизонтальном — опиралась на специальный фундамент, также она могла быть удержана в промежуточных положения (30° и 60° от вертикали). Другие антенны натягивались на четырёх парах (по две с каждого борта) неподвижных выстрелов, расположенных в носовой и средней части корабля на уровне палубы зенитных орудий и автоматов[8].

Суммарно авианосец нёс на борту 11 плавсредств. Из них два 9-метровых гребных спасательных катера размещались на заваливающихся шлюпбалках на уровне палубы зенитных орудий и автоматов (катер левого борта слева от островной надстройки, катер правого борта — справа от носового самолётоподъёмника). Все остальные, а именно три 12-м моторных катера, два 13-м грузовых катеров специального типа (десантных), один 8-м и два 12-м моторных баркасов и 6-м рабочая шлюпка, находились на кильблоках в кормовой части самой верхней палубы, под свесом лётной палубы, а также палубой ниже. Рабочая шлюпка поднималась и опускалась отдельной шлюпбалкой[9]. Для других же использовалась два поперечных тельфера — проложенных под свесом лётной палубы от борта до борта рельсов, по которым перемещались тележки с электрическими грузовыми лебёдками. Эта система была проста и эффективна, экономя пространство и вес за счёт обслуживания большей части плавсредств, косвенно позволила увеличить ширину ангаров (обычно шлюпки располагались по бортам) и имела меньшую чувствительность к крену корабля[10] Для противолодочного патрулирования якорной стоянки моторные катера вооружались глубинными бомбами тип 91 модель 1 1-й модификации (суммарный боекомплект — 6 штук). Для защиты от мин на авианосце также имелись две пары средних параванов модели 1 1-й модификации. Хранились они на площадках под 127-мм орудиями № 3 и № 4, их постановка и уборка производилась с помощью кран-балок, расположенным там же[11].

Метацентрическая высота авианосца на испытаниях составила 1,81 м, диапазон положительной остойчивости — 109,6°, возвышение центра тяжести над ватерлинией — 0,43 м. Для снижения размахов бортовой качки имелись боковые кили длиной 75,42 м и равномерной шириной 1,8 м[1].

Якорное устройство авианосца состояло из суммарно четырёх якорей: двух 7,48-тонных становых, одного 2,65-тонного кормового стоп-анкера и одного 0,51-тонного верпа, а также трёх электрических шпилей для их подъёма, два из которых находились на баке и один на юте[12].

«Хирю» окрашивался в соответствии с общими правилами окраски, принятыми для кораблей ЯИФ. Надводный борт, надстройки, металлические палубы, 127-мм установки покрывались тёмно-шаровой краской («гункан иро»). Ватерлиния и верхушки мачт были окрашены в чёрный цвет, подводная часть корпуса — в тёмно-красный. 25-мм автоматы, деревянный настил палубы и парусиновые обвесы и кожухи не окрашивались и сохраняли свои естественные цвета. На форштевне корабля устанавливалась императорская печать — золотая шестнадцатилепестковая хризантема. Кормовое название писалось по обеим сторонам ахтерштевня хираганой белой краской[13].

Броневая защита

По броневой защите «Хирю» был близок к «Сорю», но толщина плит на отдельных участках была увеличена. Она также рассчитывалась исходя из необходимости защиты энергетической установки и цистерн авиабензина от огня эсминцев, а погребов боезапаса — от попаданий 203-мм снарядов с тяжёлых крейсеров противника[7].

Тонкий главный броневой пояс из 46-мм плит CNC[прим. 1] прикрывал район котельных и машинных отделений (между 99 и 167 шпангоутами). Погреба же были защищены сильно и по той же схеме, что на крейсерах типа «Могами» — внутренним (с наклоном верхней кромкой наружу) поясом из плит NVNC[прим. 2] максимальной толщиной 140 мм, сужающимся к нижней кромке до 50 мм. Нижняя его часть также выполняла роль противоторпедной переборки[7].

Сверху энергетическую установку прикрывала броневая нижняя палуба из 25-мм листов стали типа D[прим. 3]. На большей части её площади она была плоской, однако над котельными отделениями правого борта имела наклон вверх, соединяясь в итоге с средней палубой — из-за необходимости пропустить под ней дымоходы от котлов левого борта к трубам. Погреба же защищала броневая самая нижняя палуба из плит CNC толщиной 56 мм[7].

Цистерны авиабензина (носовые находились между 55 и 72 шпангоутами, кормовые — между 180 и 203) защищались теми же внутренним броневым поясом и броневой самой нижней палубой, что и погреба боезапаса, но с меньшей толщиной плит. Броневую защиту имели румпельные отделения и отделения рулевых машин, но точная толщина составлявших её плит неизвестна. Дымоходы котлов имели внутри тонкие броневые колосники там, где они проходили через броневую палубу. Наконец, под погребами боезапаса и цистернами авиабензина находилось бронированное двойное дно, замыкавшее защищавшие их броневые коробки из поясной и палубной брони[7].

Конструктивная подводная защита (КПЗ) «Хирю» практически полностью повторяла КПЗ «Сорю», только её глубина из-за возросшей на метр ширины корпуса была немного увеличена. В районе машинных и котельных отделений она была сравнительно лёгкой и была представлена двойным бортом и обычной продольной переборкой. Пространство между ними было поделено платформами на отсеки, использовавшиеся в качестве топливных цистерн. На трюмной палубе коридоры кабельных трасс отделялись дополнительной переборкой. В целом такая конструкция явно не рассчитывалась на сопротивление взрыву торпеды, для защиты этой части корпуса конструкторы полагались на развитое деление на отсеки. В районе же погребов боезапаса и цистерн авиабензина роль КПЗ выполняли нижняя часть броневого пояса и бронированное двойное дно[14].

Энергетическая установка

На авианосце была установлена четырёхвальная паротурбинная установка мощностью 152 000 л. с. (111,8 МВт). Входившие в её состав турбозубчатые агрегаты и котлы были идентичны находившимся на тяжёлых крейсерах типа «Могами» (вторая пара — «Судзуя» и «Кумано») и «Тонэ» («Тонэ» и «Тикума»). Как и на последних, носовые ТЗА вращали внутренние валы, а кормовые — внешние. Максимальная проектная скорость — 34 узла, удельная мощность — 65,21 л. с. на тонну[15].

«Хирю» имел 4 турбозубчатых агрегата мощностью по 38 000 л. с. (27,95 МВт), размещавшихся в четырёх машинных отделениях, разделённых продольной и поперечной переборками. Каждый из агрегатов включал в себя активные турбины высокого (12 410 л. с. при 2613 об/мин), среднего (12 340 л. с. при 2613 об/мин) и низкого давления (13 250 л. с. при 2291 об/мин)[16][15]. ТВД и ТСД были однопоточными, ТНД — двухпоточной. Через 39,5-тонный редуктор с геликоидной передачей (одна центральная шестерня и три ведущие шестерни от турбин, передаточные числа от 6,74 до 7,68) они вращали вал гребного винта. Передняя пара ТЗА работала на внутренние валы, задняя пара — на внешние. Материал роторов турбин — закалённая сталь, лопаток — нержавеющая сталь B[17].

В корпусах турбин низкого давления (ТНД) находились турбины заднего хода общей мощностью 40 000 л. с. (по 10 000 л. с. каждая), вращая винты в направлении обратном к вращению винтов при переднем ходе[16]. Для экономичного хода имелись две крейсерские турбины (мощностью по 2770 л. с. при 4796 об/мин) — по одной в составе передних ТЗА. Через отдельный редуктор (одна ведущая шестерня, передаточное число 4,457) каждая из них соединялась с турбиной среднего давления агрегата. Отработанный пар с турбины крейсерского хода (ТКХ) поступал на вторую ступень ТВД и далее на ТСД и ТНД, вместе они выдавали на валу 3750 л. с. (7500 суммарно) при 140 об/мин штатно и 5740 л. с. (11480 суммарно) при 165 об/мин при форсировке. Во всех режимах, кроме крейсерского, пар поступал прямо на первую ступень ТВД, для перехода между ними был предусмотрен поворотный механизм с 7,5-сильным электроприводом[18]. Отработанный пар собирался в четырёх однопоточных конденсаторах типа «Унифлюкс» (по одному рядом с каждой ТНД), с общей охлаждаемой площадью в 5103,6 м²[16].

Па́ром турбозубчатые агрегаты питали восемь водотрубных котлов типа «Кампон Ро Го» с нефтяным отоплением, с пароперегревателями и предварительным подогревом воздуха. Рабочее давление перегретого пара22,0 кгс/см² при температуре 300 °C. Котлы были установлены в восьми котельных отделениях, продукты сгорания от них выводились по дымоходам в две изогнутые наружу-назад и вниз дымовые трубы, находившиеся по правому борту за надстройкой. Трубы оснащались стандартной для японских авианосцев с их бортовым размещением системой охлаждения дыма душем из забортной воды. Также были предусмотрены съёмные крышки труб на случай сильного крена на правый борт при боевых или аварийных повреждениях, впервые появившиеся на «Рюдзё». В нормальном положении они были задраены, при крене же их следовало поднять для выпуска продуктов сгорания. Нормальный запас мазута составлял 2500 тонн, полный — 3750 тонн, проектная дальность во втором случае— 7670 морских миль 18-узловым ходом[19].

Авианосец имел четыре трёхлопастных гребных винта. За ними находился одиночный полубалансирный руль, имевший увеличенную по сравнению с рулями «Сорю» площадь. Однако и это рулевое устройство не устроило флот в силу избыточной чувствительности к углу перекладки. В дальнейшем на типе «Унрю» вернулись к паре балансирных рулей, как на «Сорю»[12].

На ходовых испытаниях 28 апреля 1939 года при мощности машин 152 733 л. с. и водоизмещении 20 346 тонн «Хирю» развил скорость в 34,28 узлов. На повторных испытаниях в заливе Татэяма 21 июня 1939года он достиг 34,59 узлов при мощности 152 730 л. с. и водоизмещении 20 165 тонн[19].

Вооружение

Авиационное оборудование

«Хирю» имел сплошную лётную палубу длиной 216,9 м и высотой 12,57 м от ватерлинии. Ширина её составляла 16,0 м по носовому обрезу и 17,0 м — по кормовому. В средней части она была расширена с 26,0 до 27,0 м по требованию штаба авиации флота — именно такая величина была им определена как минимально необходимая для авианосца с островной надстройкой по результатам испытаний «Кага» после модернизации. Как и на «Сорю», палуба имела типичную к тому времени для японских кораблей этого типа сегментную конструкцию. Всего она составлялась из девяти сегментов, соединённых компенсационными стыками. Шесть из девяти сегментов (кроме двух носовых и кормового) общей длиной около 118 м обшивались деревянным настилом вдоль палубы. Их боковые кромки шириной около 1 м имели металлический настил с рифлением. Также по бокам и несколько ниже лётной палубы находились площадки дежурного технического состава, который обслуживал самолёты перед взлётом и после посадки. На этих же площадках размещались посты управлением аэрофинишеров и аварийных барьеров, посадочные прожектора, топливозаправочные колонки, и прочее оборудование. В средней части корабля лётная палуба слева и справа ограждалась самолётными спасательными сетями, представлявшими собой растянутые на подвижных стойках отдельные полотнища высотой около 2 м. В походном положении они находились горизонтально, при проведении посадок с помощью приподнимались примерно на 20° и должны были удержать выкатившийся за край палубы самолёт от падения за борт. По бокам сегментов палубы без деревянного настила и на её кормовом свесе стояли подобные узкие сети, предназначенные для защиты членов экипажа[20].

На палубе находилось и необходимое для проведения взлётно-посадочных операций оборудование. Девять аэрофинишёров типа арсенала Курэ модель 4 с 16-мм поперечными тросами размещались двумя неравными группами: два (№ 1 и 2) в носу, между ветроотбойным щитом и носовым самолётоподъёмником, остальные (№ 3–9) в кормовой половине, от передней кромки среднего самолётоподъёмника до задней кромки кормового[21]. Принцип действия данного устройства состоял в преобразовании кинетической энергии садящегося самолёта в электрическую — концы поперечного троса наматывались на барабаны, которые при его натяжении начинали проворачиваться и вращать роторы электрогенераторов. Возникающая при этом электромагнитная индукция тормозила и барабаны с намотанным на них тросом, и цепляющий его самолёт. Поперечный трос просто лежал на палубе, поднимаясь при посадке над ней примерно на 35 см двумя стойками, имеющими электропривод. Каждый аэрофинишёр имел свой пост управления, находившийся в одной из площадок техсостава по краям лётной палубы. В центральной части палубы находились три аварийных барьера, каждый из которых представлял собой две стойки с тремя натянутыми стальными тросами (высота средней — 2,5 м), поднимающихся с помощью гидропривода. В самом носу находился четвёртый аварийный барьер упрощённой конструкции, имевший всего один трос[22]. За ним находился ветрозащитный щит, состоявший из шести отдельных перфорированных сегментов с индивидуальным гидравлическим приводом каждый и предназначенный для защиты самолётов от ветрового напора, в нерабочем положении складывающийся в специальный паз палубы[23].

В носовой части лётной палубы находился рисунок в виде кисточки белого цвета. К его вершине была подведена паровая трубка, и стелящийся над нарисованными лучами пар играл роль указателя направления кажущегося ветра для экипажей взлетающих самолётов. Аналогичное устройство было размещено в центральной части лётной палубы для садящихся машин. Разметка палубы включала три параллельные белые линии (центральную и две боковые), образующие дорожку, которые должны были придерживаться лётчики при взлёте и посадке, и двойную белую «остановочную» линию — немного к носу от островной надстройки. Кормовой свес имел предупреждающую окраску из продольных красных и белых полос. Для идентификации авианосца с воздуха в кормовой части лётной палубы слева была нанесена буква катаканы ヒ (хи). В военное время к ней добавлялся знак опознавания «свой-чужой» — хиномару. На «Хирю» большой красный круг с белой каймой занимал участок лётной палубы в носу перед ветрозащитым щитом[24].

Светотехническое оборудование лётной палубы предназначалось для проведения полётов в тёмное время суток. В него входила дублирующая разметка лётной палубы: её осевая линия и носовая кромка были отмечены рядами белых огней, кормовая кромка — рядом красных огней. Дополнительные огни также отмечали боковые кромки палубы в носу и в корме. По краям лётной палубы были установлены посадочные прожектора заливающего света — освещавшие саму палубу, но не слепящие пилотов взлетающих или садящихся самолётов. Они представляли собой блок из шести белых ламп — по три лампы в двух горизонтальных рядах. Паровой указатель ветра (с рисунком в виде кисточки) также имел подсветку[25].

На авианосце имелась светотехническая система наведения самолётов на посадку. Она представляла собой две пары выстрелов с 1-КВт сигнальными огнями по бокам кормового подъёмника. Первая пара выстрелов имела по два красных огня, вторая, расположенная на 1 м ниже и 10-15 м вперёд к носу — по четыре зелёных. Сигнальные огни имели зеркальные отражатели и линзы, выдавая направленный и узкий поток света, а за счёт их взаимного положения угол визирования составлял 6-6,5° к горизонту. При заходе на посадку с оптимальной глиссадой лётчик должен был видеть зелёные и красные огни примерно на одном уровне и симметрично друг против друга. Если он видел красные огни над зелёными или наоборот — это говорило о положении самолёта ниже или выше требуемой траектории, разное количество видимых огней в правой и левой группах — свидетельствовало о боковом смещении самолёта. Видимость отдельных огней позволяла также оценивать расстояние до авианосца при заходе. Мощность светового потока от огней была достаточно велика, чтобы ей не были помехой дымка и лёгкий туман, обеспечивая посадку даже в сложных метеоусловиях. Система эта была изобретена капитан-лейтенантом Сёити Судзуки на авиабазе Касумигаура, изначально это были два щита зелёного и красного цвета, сориентированных так, чтобы давать угол визирования 4,5-5,5° к горизонту. Она предназначалась для подготовки курсантов, но оказалась настолько удачной, что уже в 1933 году её улучшенная версия с огнями была установлена на «Хосё» и затем стала стандартным оборудованием японских авианосцев. По сравнению с принятой в британском и американском флотах практикой наведения самолёта на глиссаду с помощью сигналов офицера управления посадкой (англ.) она позволяла лётчику самому непрерывно и одновременно оценивать угол снижения самолёта, его боковое смещение относительно лётной палубы и удаление от корабля[26].

Для размещения авиагруппы «Хирю» (как и «Сорю») имел три полностью закрытых двухъярусных ангара (№ 1-3, нумерация шла от носа к корме), отделённых друг от друга шахтами самолётоподъёмников. Нижние ярусы ангаров находились на средней палубе и имели общую длину 142,4 м при высоте 4,2 м (два межпалубных пространства) и максимальной ширине 16,0 м. Конструктивно они были встроены в корпус корабля. Наоборот, находившиеся выше на самой верхней палубе верхние ярусы представляли из себя надстройку лёгкой конструкции из отдельных блоков с компенсационными стыками. При длине 171,3 м, высоте 4,6 м и максимальной ширине 23,0 м они были больше по объёму нижних. Помимо операционнопригодных, в ангарах хранились и запасные самолёты в полуразобранном состоянии. Их фюзеляжи размещались вдоль переборок, консоли крыльев — на стеллажах слева от шахт носового и среднего подъёмников (в верхних ярусах ангаров), двигатели — в кладовых вокруг шахты кормового подъёмника. Для проверки работы последних открытая площадка на самой верхней палубе (слева от шахты кормового подъёмника). Двигатели поднимались туда из кладовых с помощью тельферов. Запасные пропеллеры и подвесные топливные баки истребителей крепились на переборках ангаров. В носу (где ангар № 1 занимал пространство от борта до борта) и корме (до шахты кормового подъёмника) ангары с внешней стороны обрамлялись переходными галереями. Это решение было сделано как по соображениям экономии места в ангарах, так и для возможности перемещения членов экипажа в обход кормовых секций ангаров в случае возникновения в них аварийной ситуации. Настил носовых галерей в силу подверженности заливанию решётчатым, настил кормовых галерей — сплошным (рифлёным с левого борта и покрытым песочной обмазкой с правого)[27].

Для подъёма самолётов из ангаров использовались три самолётоподъёмника с размерами платформ 13,0 на 16,0 м (носовая), 13,0 на 12,0 м (средняя) и 11,8 на 13,0 м (кормовая). Все платформы имели прямоугольную форму со скруглёнными краями. Большая ширина носовой платформы была обусловлена стремлением ускорить взлётно-посадочные операции — на ней могла подниматься и спускаться сразу пара самолётов. Шахты самолётоподъёмников были смещены от диаметральной плоскости к правому борту и имели внутри стойки-направляющие. По ним перемещались платформы с помощью четырёх пар тросов, навитых на два барабана и приводимых в действие электродвигателем на дне каждой шахты. Противовесы проходили между стойками-направляющими, для фиксации платформ в верхней положении использовались стопора. В ангарах шахты подъёмников отделялись огнезащитными шторками. Для погрузки и выгрузки самолётов использовался кран грузоподъёмностью 4000 кг, расположенный в кормовой части лётной палубы с правого борта и укладывающийся в походном положении в специальный вырез[28].

Девять цистерн авиабензина были сосредоточены двумя группами в носу (пять) и в корме (четыре). Нормальная их вместимость составляла 240 тонн, полная — 360. Со всех сторон они были отгорожены от конструкций корпуса узкими коффердамами, заполняемыми при необходимости углекислым газом (как и помещения бензонасосов, топливная система, пространство в цистернах над поверхностью бензина)[29].

Погреба авиационных боеприпасов располагались в оконечностях корабля, между энергетической установкой и артиллерийскими погребами и под бронированной самой нижней палубой. Подача бомб и торпед из них до самолётов производилась по двум элеваторам (носовой имел увеличенную платформу). Штатно в погребах размещались 27 авиаторпед тип 91 (максимально — 36 на стеллажах в погребе и ещё несколько на стеллажах в торпедной мастерской). Для подготовки торпед в торпедной мастерской имелись шесть воздушных компрессоров тип Кампон модель 3 1-й модификации и двенадцать баллонов высокого давления модель 2 1-й модификации[30].

Авиагруппа

В отличие от «Сорю», «Хирю» изначально проектировался, исходя из базирования на нём новейшей авиатехники. По проекту на нём планировалось разместить 12 истребителей (плюс 4 запасных) тип 96 (Мицубиси A5M), 27 палубных бомбардировщиков (плюс 9 запасных) тип 96 (Айти D1A2), 9 ударных самолётов (плюс 3 запасных) тип 97 (Накадзима B5N) и 9 разведывательных самолётов тип 97 (Накадзима C3N-1). Всего 73 машины — 57 операционнопригодных и 16 запасных. К моменту вступления «Хирю» в строй из-за отказа от принятия на вооружение разведывательного самолёта тип 97 они были заменены тем же числом ударных самолётов тип 97. Тем не менее, командование японского флота не смирилось с отсутствием C3N-1 и эти 9 B5N2 было решено использовать в первую очередь для ведения воздушной разведки. Таким образом, в 1939 году штатные составы авиагрупп «Хирю» и «Сорю» оказались идентичными[30].

«Нормы снабжения самолётами кораблей и судов» 1941 года установили новый штатный состав, адаптированный теперь для самолётов новых типов. Согласно ним на «Хирю» должны были базироваться 12 истребителей (плюс 3 запасных) тип 0 (Мицубиси A6M), 27 палубных бомбардировщиков (плюс 3 запасных) тип 99 (Айти D3A1) и 18 ударных самолётов (плюс 1 запасной) тип 97 (Накадзима B5N2). Всего 64 машины: 57 операционнопригодных и 7 запасных. Перед началом Тихоокеанской войны состав авиагруппы был ещё раз пересмотрен, и эти штаты стали последними официальными. Согласно ним на авианосце базировалось 18 истребителей тип 0, 18 палубных бомбардировщиков тип 99 и 18 ударных самолётов тип 97, плюс по 3 запасных самолёта каждого типа. Всего 63 машины, в том числе 54 операционнопригодные и 9 запасных. Де-факто нехватка авиатехники в ходе войны привела к постепенному отказу от запасных самолётов — в последний поход «Хирю» отправился, имея на борту 18 A6M2 (плюс 3 A6M2 6-й АГ), 18 D3A1 и 18 B5N2[30].

Базировавшиеся на авианосце самолёты имели стандартный идентификационный номер на вертикальном оперении, состоявший из буквы (латиницы или катаканы, код конкретной АГ) и трёхзначной цифры (начинавшейся на 1 — код истребителя, на 2 — бомбардировщика, на 3 — ударного самолёта). АГ «Хирю» изначально имела код в виде буквы катаканы ヘ («хэ»), по некоторым данным, затем сменённым на латинскую Q. С ноября 1940 года код стал буквенно-цифровым, буква в нём обозначала ДАВ, а римская цифра — номер корабля в дивизии. Соответственно, самолёты «Хирю» как второго авианосца 2-й ДАВ стали маркироваться как QII. В апреле 1941 года у всех ДАВ кодовые буквы были приведены в соответствие с их порядковым номером, для обозначения АГ конкретного корабля в дивизии вокруг хиномару на самолётах стали рисовать также один или два цветных кольца (у 2-й ДАВ они были светло-синими). «Хирю» получил код BII, в мае 1942 года в связи с переносом Ямагути флага с «Сорю» он был изменён на BI[31].

Таблица ТТХ базировавшихся на «Сорю» палубных самолётов
Экипаж Мощность двигателя Вооружение Размеры
(размах крыльев, длина, высота)
Вес
(пустого/взлётный)
Скорость
(максимальная/
крейсерская)
Скороподъёмность Практический потолок Дальность/продолжительность полёта
Истребители корабельного базирования
Тип 96 модель 2-1 (A5M2a)[32][33] 1 640 2 × 7,7-мм пулемёта
2 × 30 кг бомбы
11,0 × 7,545 × 3,20 м 1170 кг
1680 кг
426 км/ч на 3090 м 6 мин 50 сек до 5000 м  ?  ?
Тип 96 модель 24 (A5M4)[34][33] 1 710 2 × 7,7-мм пулемёта
2 × 30 кг бомбы
11,0 × 7,56 × 3,27 м 1216 кг
1671 кг
435 км/ч на 3000 м 3 мин 35 сек до 3000 м 9800 м 1200 км
Тип 0 модель 21 (A6M2)[34][35] 1 940 2 × 20-мм пушки, 2 × 7,7-мм пулемёта
2 × 60 кг бомбы
12,0 × 9,06 × 3,05 м 1600 кг
2410 кг
534 км/ч на 4550 м
333 км/ч
7 мин 27 сек до 6000 м 10 000 м 1872/3104 км (нормальная/максимальная)
Бомбардировщики корабельного базирования
Тип 96 (D1A2)[34][36] 2 730 3 × 7,7-мм пулемёта
1 × 250 и 2 × 30 кг бомбы
11,4 × 9,3 × 3,411 м 1516 кг
2500 кг
309 км/ч
222 км/ч
7 мин 51 сек до 3000 м 6980 м 926 км
Тип 99 модель 11 (D3A1)[34][37] 2 1000 3 × 7,7-мм пулемёта
1 × 250 и 2 × 30 кг бомбы
14,365 × 10,195 × 3,847 м 2408 кг
3650 кг
387 км/ч
296 км/ч
6 мин 27 сек до 3000 м 9800 м 1473 км
Ударные самолёты корабельного базирования
Тип 97 модель 11 (B5N1)[34][38] 3 770 1 × 7,7-мм пулемёт
450-мм торпеда или 800 кг бомб
15,518 × 10,3 × 3,7 м 2099 кг
3700 кг
350 км/ч
256 км/ч
7 мин 50 сек на 3000 м
15 мин 23 сек на 6000 м
7400 м 1225/2150 км (нормальная/максимальная)
Тип 97 модель 12 (B5N2)[34][38] 3 1000 1 × 7,7-мм пулемёт
450-мм торпеда или 800 кг бомб
15,518 × 10,3 × 3,7 м 2279 кг
3800 кг
378 км/ч
259 км/ч
7 мин 40 сек на 3000 м
13 мин 46 сек на 6000 м
7640 м 1282/2281 км (нормальная/максимальная)

Артиллерийское

Авианосец имел двенадцать 127-мм зенитных орудий тип 89 в шести спаренных установках (из которых пять были модели A1 и одна модели A1 второй модификации, с куполообразным защитным щитом). Все установки были размещены в спонсонах на уровне палубы зенитных орудий и автоматов. Для увеличения углов обстрела были сделаны небольшие вырезы в лётной палубе над орудиями, для защиты надстроек от собственной стрельбы имелись ограничители в виде трубчатых рам, которые должны были удерживать орудийные стволы от поворота в опасную зону. Четыре установки находились в носовой части корабля и две — в кормовой, в отличие от «Сорю» — симметрично по бортам. По правому борту они имели нечётные номера (1, 3, 5), по левому — чётные (2, 4, 6)[39].

Нормальный боекомплект 127-мм унитарных выстрелов составлял 220 штук на орудие, максимальный — 232. Подача их из погребов (расположенных под броневой самой нижней палубой в носу и в корме, между погребами бомб и цистернами авиабензина) производилась элеваторами до перегрузочных постов (на которых размещались кранцы первых выстрелов, также они играли роль укрытий для расчётов), оттуда вручную подавались до расположенных рядом орудий подносчиками боеприпасов. Гильзы после выстрела сбрасывались в специальные выгородки под орудийными платформами, чтобы не мешать действиям расчётов. На шлюпочной палубе в корме для тренировки заряжающих находился зарядный станок. Управление огнём 127-мм орудий осуществлялось с двух отдельных командных постов, каждый из которых был оснащён СУАЗО тип 94 с 4,5-метровым дальномером. Пост управления орудиями левого борта находился в командном пункте ПВО в самом верхнем ярусе островной надстройки (также там имелся отдельный 1,5-метровый штурманский дальномер), аналогичный пост с правого борта — на башенке, установленной на палубе зенитных орудий и автоматов. Также на авианосце имелось четыре 110-см боевых прожектора тип 92 (три — на убирающихся под лётную палубу станках, четвёртый — на отдельном спонсоне справа от островной надстройки), два 60-см и два 20-см сигнальных прожектора, два 2-КВт топовых огня[40].

Малокалиберная зенитная артиллерия была представлена пятью спаренными и семью строенными автоматами тип 96 (всего 31 ствол), также находившихся в спонсонах, как и орудия. Они были сгруппированы в пять батарей:

  • Первая из двух спаренных автоматов (№ 1 и 2) находилась под носовым срезом лётной палубы;
  • Вторая из двух строенных автоматов (№ 3 и 5) — по правому борту перед первой дымовой трубой;
  • Третья из двух строенных автоматов (№ 4 и 6) — по левому борту перед постом управления 127-мм орудиями;
  • Четвёртая из трёх спаренных автоматов (№ 7, 9, 11, все с дымозащитными щитами) — с правого борта в районе передней антенной мачты;
  • Пятая из трёх строенных автоматов (№ 8, 10, 12) — по левому борту перед передней антенной мачтой[41].

«Хирю» стал первым кораблём ЯИФ, получившим строенные 25-мм автоматы[7]. Для обоих типов автоматов нормальный боекомплект составлял 2700 патронов на ствол, максимальный — 2800. Размещён он был в погребах в носовой и кормовой части корабля (под погребами 127-мм орудий). С помощью четырёх элеваторов боеприпасы поднимались до нижней палубы, оттуда вручную переносились до пяти элеваторов, доставляющих их непосредственно к батареям. Кранцы первых выстрелов располагались рядом с самими автоматами. Управление огнём 25-мм зенитных автоматов осуществлялось с пяти постов управления, оснащённых визирными колонками тип 95. Пост № 1 был расположен в самом носу, рядом с первой батареей автоматов, № 2 — слева от носового подъёмника, № 3 — справа от носового подъёмника, № 4 — слева от среднего подъёмника, № 5 — слева и дальше в корму от среднего подъёмника. Два поста размещались в закрытых башенках: № 1 для защиты от забрызгивания, № 3 для защиты от задымления[41].

Экипаж и условия обитаемости

Штатный экипаж «Хирю» состоял из 1101 человека, в том числе 125 офицеров, младших офицеров специальной службы и мичманов и 976 старшин и матросов. Жилые, бытовые и служебные помещения располагались на четырёх палубах в носу и в корме, а также по левому борту от нижних ярусов ангаров. Такая схема их размещения была достаточно традиционной[42].

Каюта, салон и ванная адмирала находились в носу на верхней палубе, там же были размещены канцелярия штаба, рабочее помещение штабных офицеров и их каюты. Одноместные каюты командира авианосца, старшего помощника, командиров боевых частей и служб также были сосредоточены в носу на верхней и средней палубах. Командиры дивизионов размещались в двухместных каютах, находившихся на нижней палубе, младшие офицеры специальной службы — в многоместных каютах на средней палубе, по левому борту от ангара, мичманы — в кубрике на средней палубе в корме. Кубрики старшин и матросов находились на четырёх палубах: на верхней — № 1 (в носу), на средней — № 2 (в носу) и № 3-4 (в корме), на нижней — № 5-7 (в носу), № 8 (по левому борту от ангара) и № 9-10 (в корме), на самой нижней — № 11-16 (в носу) и № 18-22 (в корме). Лётный состав размещался в своих жилых помещениях: командир авиагруппы, командиры отрядов и эскадрилий в одноместных и двухместных каютах (на верхней палубе по левому борту от ангара), младшие офицеры в многоместных каютах (на средней палубе по левому борту от ангара), старшины и матросы в одном большом кубрике на 114 человек (на верхней палубе по левому борту от ангара). Все каюты и кубрики, включая расположенные на самой нижней палубе, имели иллюминаторы для естественных освещения и вентиляции, в дополнение к искусственным. В кубриках устанавливались трёхярусные подвесные кровати с жёсткой рамой (к ним от традиционных гамаков японцы перешли на кораблях, строившихся по 1-й программе пополнения флота), а также шкафчики для личных вещей в расчёте на каждого матроса и старшину[43].

На авианосце имелись рефрижераторные камеры для хранения мяса, рыбы и свежих овощей. Для приготовление пищи на нижней палубе находились раздельные (для офицеров, мичманов и матросов) камбузы. Офицеры и мичманы имели свои кают-компании (располагались на средней палубе в носу и на нижней палубе в корме, соответственно), лётный состав располагал общей столовой (располагалась на верхней палубе, между каютами офицеров и большим кубриком старшин и матросов авиагруппы). Бани были размещены в носу на средней и нижней палубах (первая и вторая офицерские) и на нижней палубе по бортам от ангара (рядового состава). Как и в традиционных фуро, в них сначала мылись из тазиков, а затем погружались в ёмкости с горячей водой — но не в бочки, а в миниатюрные бассейны. Также на борту имелись механическая прачечная (на верхней палубе в корме) и швейная мастерская[43].

«Хирю» имел хорошо оборудованный медицинский блок на средней палубе слева и в корму от шахты среднего самолётоподъёмника. Он включал в себя все необходимые помещения: терапевтические кабинеты, рентгенкабинет, раздельные (для офицеров и матросов) лазареты, изоляторы и аптеку. В целом, Сидоренко и Пинак оценивают бытовые условия корабля как достойные, несмотря на то, что очень большие площади в нём были отданы под хранение и обслуживание самолётов[43].

История службы

После вступления в строй 5 июля 1939 года «Хирю» был приписан к ВМБ Сасэбо и получил позывные JQFA. Завершив боевую подготовку, 15 ноября того же года он был зачислен в состав 2-й дивизии авианосцев (вместе с «Сорю»)[44].

С 26 марта по 1 мая 1940 года «Хирю» вместе с «Сорю» совершил поход к побережью Китая, его авиация занималась непосредственной поддержкой японских войск. В середине мая он прошёл докование в Сасэбо, с июня по сентябрь участвовал в маневрах, как вместе с «Сорю», так и отдельно. 17 сентября авианосец покинул Йокосуку для прикрытия оккупации северной части Французского Индокитая, зашёл в порты Мако и Самах , и 6 октября вернулся на базу. 11 октября «Хирю» участвовал в императорском смотре флота в Иокогаме, посвящённом 2600-летию основания японского государства легендарным императором Дзимму. С 5 по 19 ноября авианосец прошёл докование[44].

1 февраля 1941 года 2-я ДАВ покинула порт Ивакуни и отправилась в поход в Южно-Китайское море, прибыв в залив Ариакэ 12 марта. 10 апреля все три ДАВ с пятью имеющимися авианосцами были переподчинены новой структуре — Первому воздушному флоту вице-адмирала Нагумо. С 29 марта по 14 апреля «Хирю» снова прошёл докование[44][45].

10 июля 1941 года 2-я ДАВ вышла из Йокосуки и 16-го прибыла в Самах на острове Хайнань, зайдя по пути в Мако. В рамках операции «Фу» она с 24 июля поддерживала переброску японских войск в Французский Индокитай, став на якорь 30-го в Кап Сен-Жак. Затем оба авианосца, зайдя в Самах, перешли в Сасэбо 7 августа. С 11 августа «Хирю» участвовал в маневрах у побережья острова Кюсю и в Йокосуку вернулся только 8 сентября. Там он с 1 по 8 октября прошёл докование. 24 октября 2-я ДАВ покинула Йокосуку и 7 ноября прибыла в Курэ (с промежуточными заходами в Кусикино и залив Ариакэ). После пополнения запасов 16 ноября она перешла в Саэки, где авианосцы приняли на борт авиагруппы. 18 ноября «Хирю» и «Сорю» покинули Саэки и 22-го стали на якорь в заливе Хитокаппу на острове Эторофу — условленном месте сбора кораблей для проведения Гавайской операции[46][45].

Захват Уэйка и действия в Нидерландской Ост-Индии

После завершения Гавайской операции эскадра Нагумо легла на обратный курс. Однако 16 декабря 1941 года от неё отделились 2-я ДАВ, 8-я ДКр («Тонэ» и «Тикума») и 17-й ДЭМ («Таникадзэ» и «Уракадзэ»). Задачей этого соединения под командованием контр-адмирала Хироаки Абэ было подавление американской обороны на острове Уэйк, первая попытка захвата которого закончилась неудачей. Рано утром 21 декабря на удалении в 250 морских миль от острова «Хирю» и «Сорю» подняли 29 пикирующих бомбардировщиков D3A1 и 18 истребителей A6M2 (в том числе 15 D3A1 и 9 A6M2 под командованием капитан-лейтенантов Кобаяси и Ноно с «Хирю», ещё два B5N2 с него выполняли задачу лидирования волны). К Уэйку эта волна вышла около 8:50 и атаковала расположенные на нём зенитные батареи. Заметного урона американцам этот налёт не нанёс, японские же потери благодаря внезапности также были минимальными — только два D3A1 с «Сорю» были повреждены огнём 12,7-мм зенитных пулемётов[47][45]. Результаты первого удара Абэ и Ямагути посчитали настолько успешными, что следующая волна, поднявшаяся с авианосцев около 9:00 22 декабря, включала 33 ударных самолёта тип 97 под прикрытием лишь шести истребителей тип 0 (в том числе 17 B5N2 под командованием капитана 3-го ранга Кусуми и 3 A6M2 под командованием капитан-лейтенанта Окадзима с «Хирю»). С Уэйка же взлетели оба уцелевших F4F-3 «Уайлдкэт» 211-й истребительной эскадрильи КМП США. Первый из них, управляемый капитаном Фреулером, последовательно сбил два B5N2 с «Сорю» и был повреждён при взрыве второго. Затем его обстрелял A6M2 старшины 3-й статьи Исао Тахара с «Хирю», после чего Фреулер пошёл на аварийную посадку. Второй истребитель, пилотируемый лейтенантом Дэвидсоном, тоже пытался атаковать бомбардировщики, но был сбит «Рэйсэнами». Налёт B5N2 снова не нанёс серьёзного ущерба американцам, огнём же 76,2-мм зениток была повреждена машина капитан-лейтенанта Абэ с «Сорю», которая села на воду[47][45].

На утро 23 декабря была намечена новая высадка на остров, и вылеты авиагрупп 2-й ДАВ обеспечивали её проведение. В 7:16 позиции защитников Уэйка атаковали поднявшиеся с «Сорю» 6 D3A1 под прикрытием 6 A6M2. Затем их сменила такая же по составу группа с «Хирю» под командованием капитан-лейтенантов Кобаяси и Ноно. В 9:10 на Уэйк сбросила бомбы девятка B5N2 с «Сорю», последние два вылета же совершили самолёты с «Хирю» — 9 B5N2 капитан-лейтенанта Мацумура под прикрытием 3 A6M2 лейтенанта Сигэмацу и 9 B5N2 капитана 3-го ранга Кусуми под прикрытием 3 A6M2 старшины 2-й статьи Ногути. В результате этих налётов и действий морской пехоты уже около 8:00 командовавший обороной капитан 2-го ранга Каннинхем приказал поднять белый флаг, последние защитники острова капитулировали к 13:30[48][45].

29 декабря 1941 года 2-я ДАВ прибыла в Курэ для ремонта и пополнения запасов. 12 января 1942 года с прикрытием из тяжёлого крейсера «Мая» и 7 эсминцев она снова вышла в поход. 17 января соединение прибыло на Палау, где простояло до 21-го. 23 января оно прибыло в район острова Амбон, где авианосцы подняли свои авиагруппы для атаки наземных объектов. Однако задачу выполнили только самолёты c «Хирю» (по 9 B5N2, D3A1 и A6M2 под командованием соответственно капитана 3-го ранга Кусуми и капитан-лейтенантов Кобаяси и Ноно), так как самолёты с «Сорю» из-за плохой погоды не смогли выйти к целям. 24 января налёт был проведён уже в полном составе (всего 54 машины — по 9 B5N2, D3A1 и A6M2 с каждого авианосца, эскадрильями с «Хирю» командовали соответственно капитан-лейтенанты Кикути, Ямасита и Сигэмацу), основным его результатом стала нейтрализация авиабазы союзников на Амбоне. В результате морская пехота без каких-либо помех высадилась и захватила Кендари на острове Сулавеси. 25 января 2-я ДАВ прибыла в порт Давао, а 27-го перешла на Палау[49][45].

Часть авиагрупп 2-й ДАВ (суммарно 18 A6M2, 9 D3A1, 9 B5N2) с момента захвата Кендари 25 января действовала с расположенного там аэродрома отдельно от авианосцев, поддерживая высадку на Тимор. 30 января этот сводный авиаотряд перебазировался в Баликпапан, а оттуда перелетел на Палау, где стояли «Сорю» и «Хирю»[50].

Командиры

  • 25.11.1939 — 25.11.1940 капитан 1 ранга (тайса) Итибэй Ёкова (яп. 横川市平)[44];
  • 25.11.1940 — 8.9.1941 капитан 1 ранга (тайса) Сикадзо Яно (яп. 矢野志加三)[44];
  • 8.9.1941 — 5.6.1942 капитан 1 ранга (тайса) Тамэо Каку (яп. 加来止男)[51].

Напишите отзыв о статье "Хирю (авианосец)"

Примечания

Комментарии
  1. Хромоникелевомедная броневая сталь, содержащая 0,38-0,46 % углерода, 2,5-3,0 % никеля, 0,8-1,3 % хрома и 0,9-1,3 % меди. Аналог более ранней хромоникелевой броневой стали NVNC, использовался с 1932 года для плит толщиной 75 мм и менее.
  2. Хромоникелевая броневая сталь, содержащая 0,43-0,53 % углерода, 3,7-4,2 % никеля и 1,8-2,2 % хрома. Аналог более ранней британской типа VH, выпускалась в Японии с начала 20-х годов.
  3. Конструкционная сталь повышенной прочности, содержащая 0,25-0,30 % углерода и 1,2-1,6 % марганца. Разработана британской компанией «Дэвид Колвилл энд Сонс» (отсюда обозначение Dücol или просто D) в 1925 году, была несколько прочнее HT.
Сноски
  1. 1 2 3 4 5 6 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 63.
  2. 1 2 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 60.
  3. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 61.
  4. 1 2 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 62-63.
  5. 1 2 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 64.
  6. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 64-65, 70.
  7. 1 2 3 4 5 6 7 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 70.
  8. 1 2 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 72.
  9. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 79-80.
  10. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 22-23.
  11. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 72-73.
  12. 1 2 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 79.
  13. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 81.
  14. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 14, 70.
  15. 1 2 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 77-78.
  16. 1 2 3 Лакруа и Уэллс, 1997, p. 475.
  17. Лакруа и Уэллс, 1997, p. 473, 476.
  18. Лакруа и Уэллс, 1997, p. 473-475.
  19. 1 2 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 78.
  20. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 75-76.
  21. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 76-77.
  22. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 20-21, 77.
  23. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 20-21.
  24. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 77, 81.
  25. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 77.
  26. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 152-153.
  27. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 74-75.
  28. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 17-19, 76.
  29. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 73-74.
  30. 1 2 3 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 73.
  31. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 158.
  32. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 148.
  33. 1 2 Франсийон, 1970, p. 347-348.
  34. 1 2 3 4 5 6 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 149.
  35. Франсийон, 1970, p. 376-377.
  36. Франсийон, 1970, p. 270-271.
  37. Франсийон, 1970, p. 275-276.
  38. 1 2 Франсийон, 1970, p. 415-416.
  39. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 70-71.
  40. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 71-72.
  41. 1 2 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 71.
  42. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 80.
  43. 1 2 3 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 80-81.
  44. 1 2 3 4 5 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 82.
  45. 1 2 3 4 5 6 Тулли.
  46. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 31.
  47. 1 2 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 38, 154.
  48. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 38—39, 155.
  49. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 39, 155.
  50. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 39.
  51. Сидоренко и Пинак, 2010, с. 83.

Литература

на японском языке
  • 雑誌「丸」編集部編. 日本の軍艦. 第3巻, 空母. 1 («Нихон но гункан»/«Японские боевые корабли», том 3—авианосцы, часть I: «Хосё», «Рюдзё», «Акаги», «Кага», «Сёкаку», «Дзуйкаку», «Сорю», «Хирю», тип «Унрю», «Тайхо»). — 光人社, 1989. — 260 с. — ISBN 4-7698-0453-9.
  • 雑誌「丸」編集部. 空母 翔鶴・瑞鶴・蒼龍・飛龍・雲龍型・大鳳 (ハンディ判 日本海軍艦艇写真集) (Альбом иллюстраций японских военных кораблей издательства «Кодзинся», том 6: авианосцы «Сёкаку», «Дзуйкаку», «Сорю», «Хирю», тип «Унрю», «Тайхо»). — 光人社, 1996. — 134 с. — ISBN 4769807767.
на английском языке
  • René J. Francillon. Japanese Aircraft of the Pacific War. — London: Putnam, 1970. — 566 с. — ISBN 370-00033-1.
  • Eric Lacroix, Linton Wells II. Japanese cruisers of the Pacific war. — Annapolis, MD: Naval Institute Press, 1997. — 882 с. — ISBN 1-86176-058-2.
  • Anthony P. Tully. [www.combinedfleet.com/hiryu.htm CombinedFleet.com IJN Hiryu: Tabular Record of Movement]. KIDO BUTAI!. Combinedfleet.com (2000).
  • Jonathan B. Parshall,Anthony P. Tully. Shattered Sword: The Untold Story of the Battle of Midway. — Dulles, Virginia: Potomac Books, 2005. — ISBN 1-57488-923-0.
  • Peattie Mark. Sunburst: The Rise of Japanese Naval Air Power 1909–1941. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 2001. — ISBN 1-55750-432-6.
  • Ikuhiko Hata, Yashuho Izawa, Christopher Shores. Japanese Naval Fighter Aces: 1932-45. — Mechanicsburg, MD: Stackpole Books, 2013. — 464 с. — ISBN 978-0-8117-1167-8.
на русском языке
  • В. В. Сидоренко, Е. Р. Пинак. Японские авианосцы Второй Мировой. «Драконы» Перл-Харбора и Мидуэя. — Москва: Коллекция, Яуза, Эксмо, 2010. — 160 с. — ISBN 978-5-669-40231-1.

Отрывок, характеризующий Хирю (авианосец)

– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.
[Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице, вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир. Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти три месяца – невероятно.
«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]
Князь Андрей сначала читал одними глазами, но потом невольно то, что он читал (несмотря на то, что он знал, на сколько должно было верить Билибину) больше и больше начинало занимать его. Дочитав до этого места, он смял письмо и бросил его. Не то, что он прочел в письме, сердило его, но его сердило то, что эта тамошняя, чуждая для него, жизнь могла волновать его. Он закрыл глаза, потер себе лоб рукою, как будто изгоняя всякое участие к тому, что он читал, и прислушался к тому, что делалось в детской. Вдруг ему показался за дверью какой то странный звук. На него нашел страх; он боялся, не случилось ли чего с ребенком в то время, как он читал письмо. Он на цыпочках подошел к двери детской и отворил ее.
В ту минуту, как он входил, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что то от него, и что княжны Марьи уже не было у кроватки.
– Мой друг, – послышался ему сзади отчаянный, как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгой бессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло в голову, что ребенок умер. Всё, что oн видел и слышал, казалось ему подтверждением его страха.
«Всё кончено», подумал он, и холодный пот выступил у него на лбу! Он растерянно подошел к кроватке, уверенный, что он найдет ее пустою, что нянька прятала мертвого ребенка. Он раскрыл занавески, и долго его испуганные, разбегавшиеся глаза не могли отыскать ребенка. Наконец он увидал его: румяный мальчик, раскидавшись, лежал поперек кроватки, спустив голову ниже подушки и во сне чмокал, перебирая губками, и ровно дышал.
Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика так, как будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукой до головы – даже волосы были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он не умер, но теперь очевидно было, что кризис совершился и что он выздоровел. Князю Андрею хотелось схватить, смять, прижать к своей груди это маленькое, беспомощное существо; он не смел этого сделать. Он стоял над ним, оглядывая его голову, ручки, ножки, определявшиеся под одеялом. Шорох послышался подле него, и какая то тень показалась ему под пологом кроватки. Он не оглядывался и всё слушал, глядя в лицо ребенка, его ровное дыханье. Темная тень была княжна Марья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустила его за собою. Князь Андрей, не оглядываясь, узнал ее и протянул к ней руку. Она сжала его руку.
– Он вспотел, – сказал князь Андрей.
– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…