Хисикава Моронобу

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Хисикава Моронобу
菱川 師宣
Дата рождения:

1618(1618)

Дата смерти:

1694(1694)

Жанр:

якуся-э, бидзинга, фудзоку-га

Стиль:

укиё-э

Влияние:

Мастер Камбун

Влияние на:

Утагава Хиросигэ

Работы на Викискладе

Хисикава Моронобу (яп. 菱川 師宣, род. 1618 г. - ум. 25 июля 1694 г.) — японский художник и гравёр, один из крупнейших представителей стиля укиё-э, начиная с 70-х годов XVII столетия.





Жизнь и творчество

Хисикава Моронобу родился в зажиточной семье мастера по окраске тканей и вышивке золотыми и серебряными нитями, в городке Кёнан провинции Ава, близ Токийского залива. Моронобу занимался семейным ремеслом, пока в 1657 году не сгорела мастерская отца. Долгая практика по декоративному украшению тканей, которой он занимался в мастерской отца, сказалась в дальнейшем на стиле его гравюр: женщины в этих произведениях обряжены в красиво декорированные одежды, что придавало гравюрам дополнительный художественный эффект.

В 1660-х годах он перебрался в Эдо, где самостоятельно изучал традиционные стили рисования в манере школ Тоса и Кано. Главным учителем Моронобу, давшим ему умение владеть декоративным и академическим стилем традиционной японской живописи, был Мастер Камбун, работавший в период с 1660 по 1673 год. Вначале Моронобу занимается исключительно иллюстрированием книг, впоследствии его иллюстрации-гравюры рассматриваются уже как самостоятельные произведения искусства. Моронобу не является основателем жанра укиё-э, но это был первый мастер укиё-э, о котором сохранились биографические сведения.

Первые известные работы Моронобу, подписанные его именем, относятся к 1672 году; более ранние его произведения не сохранились. В 1670-е годы он становится крупнейшим мастером укиё-э, и оставался им до своей смерти. Его считают основателем школы Хисикава или Эдо, художником, чьё влияние на живопись продолжалось до конца 19 века.

Сохранилось порядка 150 альбомов, созданных рукой Моронобу, в которых он использует традиционную монохромную технику гравюры. Это произведения в основном на исторические и литературные темы, но среди них есть книги с образцами узоров для кимоно, альбомы укиё-э и коллекции эротических картинок. Отдельных листов с работами Моронобу до наших дней дошло очень мало, но среди этих работ есть прекрасные женские портреты.

Кроме гравюры, Моронобу занимался традиционной живописью по шёлку и росписью ширм. В разных музеях мира хранится несколько ширм, которые приписывают его кисти.

Галерея

Библиография.

  • Guth, Christine, Japanese art of the Edo Period, London, 1996, p. 100
  • Japanese prints, ed. Gabriele Fahr-Becker, Tashen, 1994, pp. 35, 197-198


Напишите отзыв о статье "Хисикава Моронобу"

Ссылки

[ukiyo-e.org/artist/hishikawa-moronobu Работы художника на ukiyo-e.org]

Отрывок, характеризующий Хисикава Моронобу



Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.