Хитаров, Рафаэль Мовсесович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рафаэль Мовсесович Хитаров
Род деятельности:

комсомольский и партийный деятель

Дата рождения:

15 (28) декабря 1901(1901-12-28)

Место рождения:

Тионети, Тифлисская губерния, Российская империя

Дата смерти:

28 июля 1938(1938-07-28) (36 лет)

Место смерти:

«Коммунарка», Московская область, СССР

Награды и премии:

Рафаэль Мовсесович[1] Хитаров (15 (28) декабря 1901, село Тионети, Тифлисская губерния, Российская империя, — 28 июля 1938, «Коммунарка», СССР) — советский комсомольский и партийный деятель.



Биография

По национальности армянин.

Был вторым ребёнком в семье. Чтобы дать детям хорошее образование, после рождения Рафаэля семья переехала в Тифлис, где вскоре глава семейства Мовсес Геворкович, торгующий шерстью, стал одним из наиболее заметных торговцев.

В 1916 году Рафаэль вступил в нелегальный кружок из учащихся-армян 1-й мужской гимназии, давших клятву посвятить жизнь борьбе за освобождение Армении.

В июле 1917 года прочел ленинские «Критические заметки по национальному вопросу» и с этого момента перешёл на марксистские позиции. Затем вступил в тифлисскую организацию молодых социалистов-интернационалистов «Спартак».

В 1919 году закончил гимназию с золотой медалью, и в декабре стал членом комсомола и РКП(б). 23 февраля 1920 года на второй Тифлисской городской конференции комсомола избран членом Тифлисского комитета. Во время разгона первомайской демонстрации был арестован, но по ходатайству отца освобожден в тот же день. Затем возглавил Тифлисский комитет комсомола, и в августе был арестован снова. Благодаря связям отца вместо тюремного заключения был в октябре выслан из Грузии как инородец.

Иммигрировал в Германию в ноябре 1920 года, где начал работать на бохумской шахте «Фридрих Нахбар» откатчиком, а вскоре стал помощником забойщика. В апреле 1921 года, после установления в Грузии Советской власти, вернулся на родину и начал заведовать агитпропом Тифлисского городского комитета комсомола. Был избран в Кавказский краевой комитет комсомола и направлен в качестве одного из делегатов на 4-й съезд РКСМ.

Сразу после съезда переведен в Исполком КИМа. По его заданию под именем Рудольфа Мартина в ноябре выехал в Германию, где вновь работал на производстве в Рурской области, затем штатным пропагандистом Рейнской и Рурской областей, секретарем Рурского обкома комсомола во время французской оккупации. В 1922 году был одним из делегатов немецкого комсомола на III Всемирном конгрессе КИМа. На VII съезде комсомола Германии в 1923 году под именем Мартина Клаковицки выступил с докладом «О нашей работе на производстве» и был избран членом ЦК, в котором стал заведующим орготделом. Через несколько месяцев по делу против ЦК КПГ, а также за антимилитаристскую пропаганду был заочно приговорен к нескольким годам каторжных работ. В мае 1925 года был отозван из Германии. Перед отъездом выступил на Всегерманской конференции КСМГ с докладом о положении и задачах германского комсомола и был избран почетным членом КСМГ — впервые за его историю.

После возвращения в СССР был избран заместителем председателя делегации РЛКСМ в КИМе и назначен заведующим организационным отделом Исполкома КИМа.

В начале 1927 года по легенде представителя концерна «И. Г. Фарбениндустри» был послан в качестве представителя Исполкома КИМа в Китай, где пробыл до декабря.

В начале 1928 года на 8-м съезде ВЛКСМ был избран председателем делегации ВЛКСМ в Исполкоме КИМа, а после прошедшего в том же году V конгресса КИМа стал его фактическим лидером. Пользовался в КИМе огромным авторитетом, чему не в последнюю очередь служило владение шестью языками и прекрасное знание положения дел в зарубежном молодёжном коммунистическом движении.

В 1930—1934 годах — член Центральной контрольной комиссии ВКП(б).

На 9-м съезде ВЛКСМ в январе 1931 года вновь избран председателем делегации ВЛКСМ в Исполкоме КИМа, а также утвержден ответственным редактором журнала «Интернационал молодёжи». В апреле назначен секретарем парткома Кузнецкого металлургического комбината.

В 1934 году был награждён орденом Ленина.

В 1935 году направлен в Магнитогорск секретарем городского комитета ВКП(б).

В июле 1937 года стал секретарем Челябинского областного комитета ВКП(б).

11 ноября был арестован по обвинению в шпионаже и участии в контрреволюционной террористической организации и расстрелян 28 июля 1938 года.

2 ноября 1967 года Торцевая улица Новокузнецка была переименована в улицу Хитарова.

Напишите отзыв о статье "Хитаров, Рафаэль Мовсесович"

Примечания

  1. [www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/61350 В списке приговоренных к расстрелу — Моисеевич]

Литература

  • Аветисян Г. А. Раффи Хитаров: очерк жизни и деятельности. — Ереван: Издательство АН Армянской ССР, 1971. — 214 с.
  • Дмитревский, Владимир. Рафаэль Хитаров // Вожаки комсомола. — 3-е изд., испр. — М.: Молодая гвардия, 1978. — (Жизнь замечательных людей. Сер. биогр. Вып. 2 (538)). — С. 46-131.

Отрывок, характеризующий Хитаров, Рафаэль Мовсесович

– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.