Хишам ибн Урва
| Хишам ибн Урва | |
| араб. هشام بن عروة | |
| Личная информация | |
|---|---|
Богословская деятельность | |
 Редактирование Викиданных |
Абу-ль-Мунзир Хишам ибн Урва аль-Кураши (араб. أبو المنذر هشام بن عروة; 680, Медина — 763, Багдад) — один из старейших табиев, хадисовед (мухаддис) и знаток исламского права (факих).
Содержание
Рождение и происхождение
Хишам родился в Медине 10 мухаррама 680 года, в день мученической гибели внука пророка Мухаммеда Хусейна ибн Али[1]. Хишам был внуком влиятельного мусульманского деятеля аз-Зубайра ибн ал-‘Аввама, одного из десяти сподвижников, которые, согласно исламской традиции, были обрадованы раем при жизни.
Деятельность
Хишам ибн ‘Урва длительное время жил в Медине, а затем переехал в Куфу, где преподавал хадисы. Спустя некоторое время он прибыл в Багдад, где аббасидский халиф ал-Мансур оказал ему тёплый приём, после чего он остался жить в городе до своей смерти[2]. Согласно свидетельству самого Хишама, когда ему было около десяти лет, он впервые встретил ‘Абдаллаха ибн ‘Умара, и тот погладил его по голове и помолился за него[3].
С детских лет он посещал занятия мусульманских учёных и обучался религиозным дисциплинам. Он встречался с известными сподвижниками Сахлем ибн Садом, Джабиром ибн Абдуллахом и Анасом ибн Маликом[4].
Хишам рассказывал хадисы со слов своего отца Урвы ибн Зубайра, дяди Абдуллаха ибн аз-Зубайра, двух своих братьев Абдуллаха и Усмана, сына дяди Аббада ибн Абдуллаха ибн аз-Зубайра и его сына Яхьи ибн Аббада, Аббада ибн Хамзы ибн Абдуллаха ибн аз-Зубайра, своей жены Фатимы бинт аль-Мунзир ибн аз-Зубайр, Амра ибн Хамзы, Ауфа ибн Хариса ибн Туфайла, Абу Саламы ибн Абдуррахмана, Ибн Мункадира Вахба ибн Кайсана, Салиха ибн Салиха, Абдуррахмана ибн Сада, Мухаммада ибн Али ибн Абдаллаха ибн Аббаса и многих других. В свою очередь с его слов хадисы рассказывали Айюб ас-Сахтияни, Убайдаллах ибн Умар, Мамар, Ибн Джурайдж, Ибн Исхак, Ибн Аджлан, Хаммад ибн Зейд, Юунус ибн Язид, Шуба, Малик ибн Анас, Суфьян ас-Саури, Суфьян ибн Уяйна, Усама ибн Хафс, Шурайк ибн Абдуллах, Абдуллах ибн аль-Мубарак, Иса ибн Юнус, Ваки ибн аль-Джаррах и многие другие[5]. По словам Али аль-Мадини, Хишам ибн Урва передал около 400 хадисов[6], но аз-Захаби сообщает, что он передал около 1000 хадисов[7].
Похвала учёных
Яхья ибн Маин и другие хадисоведы считали Хишама ибн Урву надёжным и достойным доверия передатчиком хадисов[6]. Вухайб ибн Халид сравнивал его с такими выдающимися табиями, как Ибн Сирин и Хасан аль-Басри"[8].
Ибн Сад сказал: «Хишам ибн Урва — надёжный и заслуживающий доверия передатчик. Он передал много хадисов, и является непререкаемым авторитетом в этой области»[9]. Такую же высокую оценку ему дали Абу Хатим ар-Рази[8] и Ибн Хиббан[10].
Кончина
Хишам ибн Урва скончался в Багдаде в 763 году и был похоронен на кладбище аль-Хайзаран. Заупокойную молитву по нему совершил халиф аль-Мансур[1].
Напишите отзыв о статье "Хишам ибн Урва"
Примечания
- ↑ 1 2 Ибн Халликан, Шамс ад-Дин Ахмад ибн Мухаммад. Вафайат ал-айан. Т. 6. С. 80.
- ↑ Аз-Зирикли, Хайр ад-Дин. ал-Алам. Т. 8. С. 87.
- ↑ Ал-Бухари, Мухаммад ибн Исма‘ил. Тарих ал-Кабир. Т. 8. С. 194.
- ↑ Аль-Бухари, Мухаммад ибн Исма‘ил. Тарих ал-Кабир. Т. 8. С. 193.
- ↑ Ибн Хаджар, Ахмад ибн ‘Али ал-‘Аскалани. Тахзиб ат-тахзиб, Т. 11. С. 45.
- ↑ 1 2 Аз-Захаби, Мухаммад ибн Ахмад. Сийар а‘лам ан-нубала. Т. 6. С. 35.
- ↑ Аз-Захаби, Мухаммад ибн Ахмад. Сийар а‘лам ан-нубала. Т. 6. С. 47.
- ↑ 1 2 Аз-Захаби, Мухаммад ибн Ахмад. Тазкира ал-Хуффаз. Т. 1. С. 144.
- ↑ Ибн Са‘д, Мухаммад. Китаб ат-Табакат аль-Кубра. Т. 7. С. 321.
- ↑ Ибн Хаджар, Ахмад ибн ‘Али ал-Аскалани, Тахзиб ат-тахзиб, Т. 11. С. 46.
Ссылки
[muslimscholars.info/manage.php?submit=scholar&ID=11065 Биографическая справка о Хишаме ибн ‘Урве в базе данных о мусульманских учёных]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Хишам ибн Урва
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
