Хлебников, Геннадий Яковлевич

Хле́бников-Шана́р Генна́дий Я́ковлевич
Место рождения:	Шанары, Мариинско-Посадский район, Чувашия, СССР
Род деятельности:	Критик, литературовед, член Чувашской национальной академии, профессор
Награды:	Почетные грамоты Президиума Верховного Совета Чувашской АССР, Совета Министров Чувашской АССР, Союза писателей Чувашской Республики

Генна́дий Я́ковлевич Хле́бников-Шана́р (17 сентября 1932родился в д. Шанары, Мариинско-Посадского района Чувашской Республики — 11 октября 2014) — чувашский литературный критик, литературовед, член союза писателей РФ, профессор, действительный член Чувашской национальной академии наук и искусств. В 1993—1997 гг. — Заведующий Кафедры чувашского языка и литературы (ныне Кафедра чувашского и сравнительного литературоведения), Факультет чувашской филологии и культуры, Чувашского государственного университета им. И. Н. Ульянова.

Биография

Хлебников Геннадий Яковлевич родился в семье учителя и первого председателя колхоза Якова Игнатьевича . Окончил Карачевскую среднюю школу Козловского района, Казанский государственный университет им. В. И. Ульянова, аспирантуру Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова под руководством Брагинского Иосифа Самуиловича (1905-1989)гг., прекрасного литературоведа, исследователя персидской и таджикской литературы.

Свою трудовую деятельность Хлебников Г. Я. начал в 1954 г. преподавателем русского языка и литературы в Ораушской средней школе Вурнарского района. В 1958—1962 гг. обучался в аспирантуре при Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова по специальности «Литература народов СССР», защитил кандидатскую диссертацию. Затем работал научным сотрудником, заведующим сектором литературы и фольклора в Научно-исследовательском институте при Совете Министров Чувашской АССР, преподавателем Чувашского государственного педагогического института им. И. Я. Яковлева. С 1969 г. — доцент кафедры чувашской литературы в Чувашском государственном университете им. И. Н. Ульянова.

Интерес к литературоведческим дисциплинам Г. Хлебников проявил ещё, будучи студентом Казанского университета. Молодой студент допоздна засиживался в читальном зале богатейшей научной библиотеки, открывая для себя неведомые миры науки и искусства. Он подготовил научные доклады «Жанр романа», «Лирика», свою дипломную работу посвятил исследованию творческой деятельности народного поэта Чувашии П. Хузангая.

В 1963 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме «Становление и развитие чувашского романа». Работа была опубликована в журнале «Дружба народов» (1962, № 3) и альманахе «Тǎван литература» (Родная литература, 1962, 1963).

Хлебников Г. Я. широко исследовал чувашский литературный процесс в целом. Широкую известность получили его научные труды: «Чувашский роман» (1966), «Современная чувашская литература» (1971), «Пултарулăх тĕшши» (Ядро таланта, 1981), «Меслетпе ăсталăх» (Метод и мастерство, 1984), «Чăваш совет литературин поэтики. Малтанхи тапхǎр» (Поэтика чувашской советской литературы. Начальный этап, 1990).

В 2001 г. в Чебоксарах издана монография Г. Я. Хлебникова «Чувашская литературная классика и её наследники». На её страницах прослеживается творческий путь выдающихся чувашских писателей, которые, преодолевая немалые социальные и материальные трудности, сумели дать миру прекрасные духовные и художественные ценности. Среди них: М. Федоров, К. Иванов, М. Сеспель, Ф. Павлов,П. Хузангай, В. Митта, Я. Ухсай и др.

Хлебников Г. Я. внес значительный вклад в методику преподавания чувашского языка и литературы, в подготовку учебных пособий. В 1972 г. вышло его первое учебное пособие «Тǎван литература: 6-мěш класс валли» («Родная литература» для VI класса). С некоторыми уточнениями и дополнениями данное пособие переиздавалось 12 раз. В 1973 г. издано новое учебное пособие «Чǎваш литератури: 10-мěш класс валли» («Чувашская литература» для 10 класса). Названные учебники оказали большую помощь в изучении чувашского языка и литературы.

Профессор чувашской филологии и культуры Хлебников Г. Я. трудился в Чувашском государственном университете им. И. Н. Ульянова, разрабатываел курсы, читаел лекции, вел спецкурсы и семинары, руководил педагогической практикой. На кафедре чувашской литературы не только проводил занятия со студентами, но также руководил поэтическим кружком «Пегас».

Награды

За многолетнюю плодотворную работу и за большой вклад в чувашскую литературу Геннадий Яковлевич награждён Почетными грамотами Президиума Верховного Совета Чувашской АССР, Совета Министров Чувашской АССР, Союза писателей Чувашской Республики, Чувашского государственного университета им. И. Н. Ульянова.

Творчество

Научная деятельность Г. Я. Хлебникова посвящена изучению природы, становления и развития чувашского романа. Он исследовал творчество многих писателей и поэтов, поэтику чувашской литературы, стиль писателей, творческое наследие, работал по созданию учебников и хрестоматий для школьного обучения. В Государственном архиве печати Чувашской Республики хранятся 39 книг, более 50 критических статей, очерков Г. Хлебникова, а также литература о нём. Некоторые из них:

• Николаева В. Сǎнарлǎ сǎмах лаççинче / В. Николаева // Тантǎш. — 2002. — 19 авǎн. (№ 38). — С. 12;
• Хлебников Г. Самана поэчĕ / Г.Хлебников // Хлебников Г. Меслетпе ăсталăх.- Шупашкар, 1984.- С. 70-97.
• Афанасьев П. В. Хлебников Геннадий Яковлевич // Афанасьев П. В. Писатели Чувашии / П. В. Афанасьев. — Чебоксары, 2006. — С. 467;
• Одюков И. Одна, но пламенная страсть… / И. Одюков // Ульяновец. — 1982. — 15 окт;
• Хлебников Геннадий Яковлевич // Ученые и сотрудники Чувашского государственного института гуманитарных наук : 1930—2005. — Чебоксары, 2005. — С. 163;
• Хлебников Геннадий Яковлевич // Ученые Чувашского государственного педагогического университета им. И. Я. Яковлева. — Чебоксары, 2005. — С. 375—376;
• Хлебников Геннадий Яковлевич // Чувашгоспедуниверситет им. И. Я. Яковлева : история, структура, ученые. — Чебоксары, 2000. — С. 343—344;
• Хлебников Геннадий Яковлевич // Национальная академия наук и искусств Чувашской Республики. — Чебоксары, 2002. — С. 336;
• Эзенкин В. С. [О литературной критике В. Хлебникова] // Эзенкин В. С. Теоретические основы чувашской литературной критики : 1917—1970-е годы / В. С. Эзенкин. — Чебоксары, 1992. — С. 172—184;
• Юрьев М. И. Хлебников Геннадий Яковлевич // Юрьев М. И. Писатели Советской Чувашии / М. И. Юрьев. — Чебоксары, 1988. — С. 345;
• Ялгир П. Хлебников — Шанар Геннадий Яковлевич // Ялгир П. Литературный мир Чувашии / П. Ялгир. — Чебоксары, 2005. — С. 130.
• Васан А. Тăван литературăшăн хавхаланса // Ялав.- 1982.- N 9.- С. 19.
• Геннадий Хлебников-Шанар: «Яланах тĕрĕссине калама тăрăшрăм» // Хыпар.- 1992.- 29 сент.
• Григорьев Н. Теориллĕ тарăн тишкерÿ // Григорьев Н. Пархатарлă сăнар, сăнарлă чĕлхе.- Шупашкар, 1990.- С. 213—222.
• Григорьев Н. Тимлĕ тишкерÿшĕн // Григорьев Н. Ëçпе ĕмĕт.- Шупашкар, 1985.- С. 92-98.
• Ставский М. Шырав… е аташу? // Григорьев Н. Сăмах вăйне туйса.- Шупашкар, 1992.- С. 254—262.
• Эзенкин В. С. Литература критикин шыравĕсен çул-йĕрĕсемпе меслечĕсем // Эзенкин В. С. Чăваш литературоведенийĕпе критика историйĕн кĕске очеркĕ.- Шупашкар, 1989.-С. 53- 63.
• Артемьев Ю. Итоги поисков // Вопросы литературы.- 1972.- N 6.
• Эзенкин В. С. [О литературной критике В.Хлебникова] // Эзенкин В. С. Теоретические основы чувашской литературной критики. 1917—1970-е годы.- Чебоксары, 1992.- С. 172—184.

Отрывок, характеризующий Хлебников, Геннадий Яковлевич

– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.