Звёздный (комбинат)

«Звёздный»
Прежние названия	Хлебозавод № 11 имени Микояна
Расположение	Россия Россия: Москва, Останкинский район
Отрасль	Хлебобулочная промышленность (МСОК: 1071)
Продукция	хлеб, замороженные хлебные полуфабрикаты, сдобные сухари, мучнистые кондитерские изделия
Оборот	830 млн руб. (2004)
Число работников	1000 (2004)
Материнская компания	Fazer

«Звёздный» — кондитерско-булочный комбинат в Останкинском районе Москвы, принадлежащий финскому концерну Fazer, специализируется на выпечке хлеба и слоёных хлебобулочных изделий, производстве замороженных хлебных полуфабрикатов, сдобных сухарей, мучнистых кондитерских изделий.

Построен в 1937 году как Хлебозавод № 11 имени Микояна, наименование «Звёздный» получил в 1979 году после ввода в строй кондитерского корпуса. В 1994 году акционирован. В 2005 году комбинат приобретён корпорацией Fazer, с 2008 года полностью интегрирован в структуру владельцев.

Расположение

Территория, на которой расположено предприятие, относится к одной из промышленных зон Москвы, идентифицируемой как «Калибр» (по названию крупнейшего предприятия — завода «Калибр»); участок предприятия площадью 2,3 га вплотную примыкает к Звёздному бульвару на промежутке между Шереметьевской улицей и улицей Годовикова. Вдоль Звёздного бульвара расположен пятиэтажный корпус сухарно-кондитерского производства 1979 года постройки общей площадью помещений 12,8 тыс. м²; исторический корпус цилиндрической формы, общей площадью 8 тыс. м², расположен в глубине квартала. Также на территории размещены ещё несколько менее значительных корпусов и сооружений, возведённых в разные годы в период с 1937 по 1994 год.

История

Завод пущен в эксплуатацию в мае 1937 года, получил номер 11 и имя Анастаса Микояна, занимавшего в то время пост наркома пищевой промышленности. Предприятие стало последним в серии пяти московских хлебозаводов, построенных в 1930-е годы, обладавших характерной цилиндрической формой корпуса, применённой для реализации кольцевой технологии автоматизированного хлебопечения разработки Георгия Марсакова. Относился к классу хлебозаводов-автоматов, о чём свидетельствовала надпись крупными буквами, размещёнными полукругом на крыше корпуса. В 1957 году имя Микояна убрано из названия в рамках кампании по разыменованию объектов, прижизненно названных по именам партийных и хозяйственных деятелей, развёрнутой после XX съезда.

В 1979 году в дополнение к цилиндрическому корпусу построен сухарно-кондитерский корпус, на котором был освоен выпуск пирожных, кремовых тортов, нескольких видов сдобных сухарей; в связи с расширением ассортимента и наделением опытными функциями, позволявшими разрабатывать собственные виды продукции, предприятие получило наименование Экспериментальный кондитерско-булочный комбинат «Звёздный». Выбранное наименование связано с расположением предприятия на Звёздном бульваре.

В 1992 году хлебопекарное производство модернизировано, вместо печей для кольцевой технологии 1930-х годов выпуска установлено пять закупленных по импорту трёхъярусных печей. В июне 1994 года предприятие акционировано по программе приватизации, основная часть акций распределена среди трудового коллектива, часть передана Правительству Москвы; по состоянию на конец 1998 года доля города в открытом акционерном обществе «ЭКБК „Звёздный“» составляла 20 %. В условиях самостоятельности предприятие начало идентифицировать выпускаемую продукцию собственными торговыми марками (сухари «Звёздные», хлеб «Звёздный» в полиэтиленовой упаковке), организовала собственную мобильную сбытовую сеть из 30 автомобилей ЗИЛ-5301, оснащённых итальянским торговым оборудованием.

В 1998 году освоен выпуск полуфабрикатов из быстрозамороженного теста, один из основных продуктов этого ассортимента — замороженная пицца. К 1999 году в результате расширений производства и модернизаций комбинат накопил значительную задолженность, решался вопрос о её реструктуризации. Численность персонала в 1999 году составила 700 человек, средняя заработная плата — 2—2,5 тыс. рублей в месяц. К первой половине 2000-х годов комбинат вышел на первое место на московском рынке замороженной хлебопродукции с долей 17 % — 21 %.

В мае 2005 года после длительных переговоров комбинат был продан финской компании Fazer, владевшей на тот момент значительными хлебопромышленными активами в Санкт-Петербурге (заводами, приобретёнными с компанией «Хлебный дом» — Хлебозаводом № 12 имени Микояна и Муринским хлебозаводом) и безуспешно пытавшейся выйти на московский рынок: в 2002—2004 годы финской компании не удалось реализовать проект строительства нового собственного комбината в Домодедовском районе и достичь договорённости о приобретении крупного комбината «Простор» на востоке Москвы, купленного в результате фирмой «Черёмушки». Стоимость сделки не разглашалась, независимыми наблюдателями оценена в пределах от $30 млн до $35 млн. Основные направления модернизации после приобретения Fazer — переоснастка хлебопекарного производства и расширение брендированного ассортимента хлебопродукции, прежде всего, за счёт упакованного хлеба, хлебных нарезок.

В 2008 году предприятие целиком интегрировано в основную российскую структуру Fazer с центральным офисом в Санкт-Петербурге и едиными для всех хлебобулочных и кондитерских активов сбытовым и маркетинговым подразделениями; торговая марка «Звёздный» сохранена для замороженного теста и пиццы, а вся хлебопродукция переведена на унаследованную от петербургского подразделения марку «Хлебный дом». Начиная с этого момента комбинат в материалах Fazer фигурирует как «производственная площадка „Звёздная“».

С 2008 года в хлебопекарном корпусе функционирует линия выпечки тостового хлеба мощностью 1,8 т в час (3,6 тыс. упаковок), голландские печи Kaak Daub установлены в сегменте из половины одного из цилиндрических ярусов. В 2011 году пущена линия Mecatherm по производству замороженных французских багетов мощностью 12 тонн продукции в сутки, на линии используются технологии интенсивного замеса и шоковой заморозки; инвестиции оборудование и запуск составили €4 млн, считается, что линия является самой мощной в России среди аналогичных производств. С 2013 года в материалах владельцев упоминаний о торговых марках, связанных с наименованием «Звёздный» — нет, вся продукция переведена на марки «Fazer», «Хлебный дом» и «Бурже»; показателей деятельности по предприятию не публикуется.

Собственники и руководство

Собственники по состоянию на конец 1998 года — Правительство Москвы (20 %), Наум Вельтман (около 15 %), Михаил Чхартишвили (около 15 %), Мирон Винер (около 9 %), Тамара Айзикович (около 7 % ), Тамара Хлыстова (6 %), Ирина Харлова (5 %), Александр Винер (5 %). Директор комбината в 1990-е — Наум Вельтман (в 2013 году фигурировал в отчётных документах как генеральный директор Останкинского завода бараночных изделий).

Основной владелец в первой половине 2000-х — Русский генеральный банк, 34 % акций предприятия принадлежало финансовой группе «Гута». Директор в начале 2000-х — Андрей Дмитрюк.

В 2004 году после смены собственника руководителем предприятия назначен Сергей Мельниченко, до этого консультировавший Fazer по вопросам приобретения российских активов.

Показатели деятельности

До поглощения Fazer публиковались показатели деятельности предприятия. По результатам 2004 года на комбинате работало 1000 сотрудников, выручка составила 830 млн руб. Примечательно, что для оценки стоимости хлебопекарного бизнеса в России в первой половине 2000-х использовался мультипликатор в один годовой оборот, что соответствует оценкам стоимости сделки по поглощению около $30 млн. За 2004 год выпущено 12,9 тыс. т хлеба (35 т в среднем в сутки при расчёте по непрерывной загрузке), 6,1 тыс. т кондитерских изделий (16,7 т в сутки), 5,1 тыс. т мучной продукции (14 т в сутки), 1,8 тыс. т замороженной пиццы (4,9 т в сутки), 1,24 тыс. т сдобных «сухарей» (3,4 т в сутки). Сообщалось об увеличении выпуска хлеба на треть в 2005 году — до 17 тыс. т (46,5 т в сутки), что составило немногим более 2 % московского рынка хлеба.

Литература

• К. К. Барыкин, М. А. Коваленко. Хлебозавод № 11 // Каравай от А до Я. — 2-е издание, дополненное. — М.: Новый ключ, 2005. — С. 140. — 160 с. — ISBN 5-7082-0240-8.
• Вильям Драпушко [www.pressarchive.ru/moskovskaya-pravda/1999/01/14/84627.html Будни флагманов. Новая орбита «Звёздного»] // Московская правда : газета. — 1999. — № От 14 января 1999 года.

Отрывок, характеризующий Звёздный (комбинат)

– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.