Хлебозаготовки в СССР

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Хлебозаготовки»)
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Хлебозаготовки в СССР — мероприятия по централизованной заготовке зерновых, имеющие задачу обеспечить достаточное наличие хлеба по цене соответствующей интересам всего социалистического хозяйства в целом. В. И. Ленин ставил проблему о хлебе как проблему социализма: «кажется что это борьба только за хлеб, но на самом деле это борьба за социализм».

Формы и методы организации хлебозаготовок, начиная с Октябрьского переворота 1917 года, изменялись, отражая на каждом этапе состояние народного хозяйства, его рост, усиление соц.сектора, вытеснение и ликвидация капиталистических элементов.





1918—1920 — период гражданской войны

В период гражданской войны и военного коммунизма в основе организации хлебозаготовок лежали хлебная монополия и продразвёрстка доставшиеся в наследство от последних месяцев хозяйствования Царского и Временного правительства: 29 ноября 1916 г. управляющий министерства земледелия Риттих подписал постановление о хлебной развёрстке, а 7 декабря были определены нормы губернских поставок с последующим расчётом продразвёрстки по уездам и волостям. Продразвёрстка в России вступила в силу в январе 1917 года. 17 февраля 1917 г. Риттих выступил в Государственной Думе с детальным обоснованием продразвёрстки как действенного средства решения продовольственных проблем. Риттих указал на то, что в результате политического торга твёрдые цены для закупки продуктов государством были назначены в сентябре 1916 несколько ниже рыночных цен, что сразу же значительно сократило подвоз хлеба в центры перевозки и помола. Он указал также на необходимость добровольности продразвёрстки.

Я должен сказать, что там, где были уже случаи отказа или где были недовёрстки, сейчас же меня с мест спрашивали, как следует дальше поступить: следует ли поступить, как того требует закон, который указывает на определённый выход тогда, когда сельские или волостные общества не постановляют того приговора, который требуется от них для выполнения той или другой повинности или раскладки, - следует ли так поступать, или же следует, быть может, прибегать к реквизиции, предусмотренной тоже постановлением Особого совещания, но я неизменно и всюду отвечал, что тут с этим надобно подождать, необходимо выждать: быть может настроение схода изменится; надо вновь его собрать, указать ему ту цель, ради которой эта развёрстка предназначена, что это именно нужно стране и родине для обороны, и в зависимости от настроения схода я думал, что эти постановления изменятся. В этом направлении, добровольном, я признавал необходимым исчерпывать все средства.

[www.kodeks.ru/noframe/free-duma?d&nd=723110219&nh=1&c=%D0%C8%D2%D2%C8%D5&spack=111barod%3Dx%5C10;y%5C10%26intelsearch%3D%F0%E8%F2%F2%E8%F5%26listid%3D010000000100%26listpos%3D6%26lsz%3D9%26w%3D0;1;2;3%26whereselect%3D-1%26%20%20#I0 Доклад Риттиха в Думе 14 февраля 1917.]

25 марта 1917 г., министр земледелия Временного правительства, кадет А. И. Шингарев провёл закон о хлебной монополии. «Это неизбежная, горькая, печальная мера, — говорил он, — взять в руки государства распределение хлебных запасов. Без этой меры обойтись нельзя». Конфисковав кабинетские и удельные земли, Шингарёв отложил вопрос о судьбе помещичьих имений до Учредительного Собрания.

В мае 1917 г. Временное правительство организовало Министерство продовольствия, которое возглавил публицист А. В. Пешехонов. Он стремился осуществить хлебную монополию. Но его политика вызвала отпор и предпринимателей, и самих крестьян. За май-август 1917 г. практические плоды деятельности Пешехонова на посту министра были ничтожны. Его просчёты характерны и для его преемника — известного экономиста-теоретика С. Н. Прокоповича, бывшего министром продовольствия вплоть до Октябрьской революции. Прокопович также не выполнил свою продовольственную программу, основывавшуюся на активном вмешательстве государства в экономику: установлении твёрдых цен, распределении продуктов, регулировании производства. Он требовал введения трудовой повинности, создания центра управления народным хозяйством, единого плана снабжения всех его отраслей. Ни сил, ни воли у Временного правительства на это не хватило. Вместо намеченных к заготовке 650 млн пудов было заготовлено около

В первом составе Совнаркома наркомом по делам продовольствия стал потомственный дворянин, профессиональный революционер Иван-Бронислав Адольфович Теодорович. Но к середине декабря, когда он окончательно оставил пост наркома, результаты его деятельности в наркомате равнялись нулю. Заместителем наркома Совнарком назначил профессионального революционера, врача по образованию А. Г. Шлихтера, сторонника жёстких административных методов работы. Он очень быстро сумел восстановить против себя как новых, так и старых продовольственников, и это не могло не волновать Ленина. 28 ноября 1917 г. товарищем наркома продовольствия был назначен Цюрупа, а 25 февраля 1918 г. Совнарком утвердил его наркомом продовольствия.

В марте 1918 г. в докладе Совнаркому Цюрупа писал:

Дело снабжения хлебом переживает тяжёлый кризис. Крестьяне, не получая мануфактуры, плугов, гвоздей, чая и проч. предметов первой необходимости, разочаровываются в покупной силе денег и перестают продавать свои запасы, предпочитая хранить вместо денег хлеб. Кризис усугубляется недостатком денежных знаков для расплаты в тех местах, где ссыпка ещё производится. Анализ существующего положения приводит к выводу, что только снабжение деревни тем, чего она требует, т.е. предметами первой необходимости, может вызвать на свет спрятанный хлеб. Все другие меры лишь паллиативы... Товарообмен уже и теперь повсеместно происходит в связи с мешочничеством (рабочие фабрик обменивают свой продукт на продовольствие для себя). Прекратить этот стихийный процесс можно лишь одним способом - организуя его в масштабе государственном...

Цюрупа предлагал запасы промтоваров, сельскохозяйственных машин и предметов первой необходимости на сумму 1,162 млн руб. направить в хлебородные регионы. 25 марта 1918 г. СНК утвердил доклад Цюрупы. Продовольственным органам, Наркомпроду и лично Цюрупе были предоставлены чрезвычайные полномочия по снабжению страны хлебом, другими продуктами. Принятый в апреле 1918 года декрет, по которому Наркомпрод был уполномочен приобретать товары широкого потребления, чтобы выдавать их в обмен на крестьянское зерно, не был полностью реализован . Попытки установить нормы питания и твёрдые цены в городах рухнули из-за недостатка продовольствия и неумелого управления. Декрет ВЦИК от 9 мая 1918 года подтверждающий государственную монополию хлебной торговли и запрещающий частную торговлю хлебом.

В мае 1918 г. был принят декрет о продовольственной диктатуре в стране (Декрет ВЦИК от 13 мая 1918 о Продовольсвенной диктатуре Наркомпрода). Реорганизуются местные органы Наркомпрода. Создаются губернские и уездные продкомы. И в центре, и на местах, при продорганах в губерниях, создана сеть курсов агитаторов-продовольственников. Регулярно издаются «Известия Наркомпрода», «Бюллетень Наркомпрода», «Справочник продработника». «Памятная книжка продовольственника» и ряд других агитационно-справочных изданий.

Летом и осенью 1918 г. в центре внимания Цюрупы — уборка урожая, заготовка продовольствия. С помощью профсоюзов, фабзавкомов и местных Советов Наркомпрод создавал рабочие отряды, организовавшие на местах уборку урожая, транспортировку зерна и заготовку хлеба. Большую роль в хлебозаготовках сыграли Комитеты Бедноты (комбеды) созданные Декретом ВЦИКа от 11 июня 1918 которые вплоть до момента их ликвидации в декабре 1918 −1919 контролировали заготовительную и снабженческую деятельность деревенской кооперации, непосредственно руководили уборочной и посевной компанией осени 1918 года. Гражданская война вынуждала к чрезвычайным мерам. Цюрупа разъяснял: «Сейчас, когда у нас нет… товаров, когда наши запасы не пополняются и живём полученным нами наследством, мы не можем провести товарообмена в широком масштабе. Сейчас, когда гражданская война отняла у нас громадные хлебные территории, топливные и др., формы будущего нам недоступны. Мы должны, прибегая к суррогатам, по одёжке и протягивать ножки… В условиях пожара нельзя допустить экспериментов. Мы должны получить хлеб» Усиление иностранной военной интервенции и необходимость срочного получения хлеба для полного удовлетворения нужд Красной Армии и хотя бы минимальных потребностей промышленных центров заставили правительство перейти с февраля 1919 года (11 января 1919 года был обнародован декрет «О развёрстке хлеба и фуража».) к продразвёрстке уже действовавшей со второй половины 1918 в ряде губерний (Тульской, Вятской, Калужской, Витебской и др.). За первые 9 месяцев советской власти — 5 млн.центнеров; за 1 год продразверстки (1/VIII 1918-1/VIII 1919) — 18 млн.центнеров ; 2-й год (1/VIII 1919-1/VIII 1920) — 35 млн.центнеров 3-й год (1/VIII 1920-1/VIII 1921) — 46,7 млн.центнеров. Погодовые данные о хлебозаготовках за этот период :1918/1919 −1767780 тонн; 1919/1920 −3480200 тонн; 1920/1921 — 6011730 тонн.

1921—1927 хлебозаготовки на основе продналога и свободной торговли хлебом

Переход от военного коммунизма к НЭПу потребовал совершенно иных форм организации хлебозаготовок. Система хлебозаготовок основанная на продразверстке была заменена продналогом (введённый декретом ВЦИК от 21 марта 1921 года), точно определявшим количество хлеба к сдаче государству, его сумма должна быть опубликована до весеннего сева. Натуральный продовольственный налог был меньше продразверстки. Всё что оставалось после сдачи налога поступало в полное распоряжение крестьянина, которому предоставлялась свобода торговли этим излишками. 10 мая 1923 года продналог был заменён единым сельскохозяйственным налогом, который был исчислен в хлебных (ржаных) единицах, хотя мог частично вносится и деньгами. Сельскохозяйственный налог 1924/25 года, в связи с завершением денежной реформы, полностью взимался деньгами. Параллельно с продналогом хлеб заготовлялся в порядке прямого товарообмена и через закупки хлеба обращавшегося на рынке. Соотношение между хлебом, который поступал в порядке продналога и хлебом закупаемым на рынке, уже в 1923/24 резко изменилось в пользу последнего

Структура поступления хлеба в 1922/23 и 23/24 годах
Годы Продналог и возврат ссуд Рыночные заготовки плановых заготовителей Итого
1922/23 5913,0 1113,9 7026,9
1923/24 1789,7 5325,5 7111,2


При переходе от военного коммунизма к НЭПу были созданы новые хлеботорговые организации. Для охвата рыночного оборота хлеба (сосредоточения основной массы товарного хлеба и подчинения цены на хлеб государственному регулированию) в мае 1922 была создана спец.организация «Хлебопродукт» и ряд других организаций. К заготовкам товарного хлеба была привлечена также кооперация. Все они, наряду с плановыми заготовителями, пытались охватить товарные излишки зерна, вращавшиеся на рынке. Уже в 1923/1924 на заготовительном рынке выступало 16 основных плановых заготовителей и большое количество внеплановых: промысловая и инвалидная кооперация, фабрично-заводские предприятия, комитеты взаимопомощи и т. д. Множественность заготовителей порождала нездоровую конкуренцию. В 1925 это стало одним из факторов резкого скачка цен на зерно, когда в попытках первыми выполнить довольно высокий заготовительный план гос.закупщики создали ажиотажный спрос. В то же время отдельные районы страны не были в достаточной степени охвачены плановыми заготовками. Регулирование хлебного рынка осуществлялось через особоуполномоченных СТО -Осполком СТО — (1922/23), специальную межведомственную комиссию, через Комвнуторг при СТО 1923/24, в 1924/25 создаётся Наркомвнуторг преобразованный в 1925/26 в Наркомторг. В 1924/25 регулирующие мероприятия государства сводятся к упорядочению хлебного рынка путём устранения конкуренции за счёт: сокращения количества основных заготовителей до 10, их более целесообразного размещения по регионам, увязки отдельных работы отдельных госорганизаций соприкасающихся с хлебным рынком, и, в частности, установления лимитных цен. В начале нэпа частные и внеплановые заготовители занимают большое место в хлебообороте: ими было заготовлено хлеба и маслосемян: в 1922-23 −26 %, а в 1924/25 — 43 % от общего объёма заготовок. Развёртывание гос.регулирования, усиление гос.плановых заготовок и систематическая борьба с частником в дальнейшем привела к росту обобществлённого сектора (1925/26 — 65 %, 1926/27-67 % всей массы рыночного хлеба) с учётом внеплановых гос. и кооперативных заготовителей. Начиная с 1925/26 государство отказывает частным торговцам в государственных услугах по кредитованию, предоставлению ж.д. и водного транспорта для хлебных перевозок (экономрегулирование на транспорте). В 1926/27 сокращается частное мукомолье. Государство запрещает гос. и кооперативным орг-циям заключение сделок с частными торговцами. Все эти мероприятия значительно усилили позиции гос. и кооперативных заготовителей оставленных на хлебном рынке. В 1927/28 гос. и кооперативными заготовителями было заготовлено 84 % товарного зерна. Остальные 16 % падали на внеплановый оборот, включая как частный капитал так и непосредственные закупки населения. Роль частного капитала в межрайонном хлебообороте снижается до 3 %. Быстро растут размеры заготовок кооперации, их удельный вес в плановых хлебозаготовках.

Движение среднегодовых заготовительных цен за 1923/24—1926/27 (в коп. за 1 ц).
Культуры 1923/24 1924/25 1925/26 1926/27
Рожь 275 513 567 431
Пшеница 494 720 763 620
Овес 275 907 537 361
Ячмень 256 519 427 330
Среднее по 4 культурам 348 604 635 527

В 1927/28 с проведением мероприятий против частника цена устанавливается на приемлемом для народного х-ва уровне и расхождение между высшим и низшим уровнями государственных заготовительных цен значительно сокращаются.

Расхождение между высшим и нижним уровнем гос.заготовительных цен за 1923/24—1926/27 (в коп. за 1 ц).
Культуры 1923/24 1924/25 1925/26 1926/27
Рожь 269 525 214 65
Пшеница 433 586 177 63
Овес 281 556 293 64
Ячмень 324 489 153 120

В 1926/27 резко уменьшился также разрыв между заготовительными осенними и весенними ценами, который был значителен в 1923/24-1924/25:

Разрыв между заготовительными осенними и весенними ценами
Культуры 1923/24 1924/25 1925/26 1926/27
Рожь 147 421 110 6
Пшеница 305 513 237 6
Овес 189 440 128 30
Ячмень 195 433 0 60

Заготовки за этот период составили

Хлебозаготовки 1924/25-26/27
Годы В млн. ц. в% к 1924/25
1924/25 51,4 100
1925/26 95,2 185,2
1926/27 115,9 225,4

К осени 1927 государство установило твёрдые цены на хлеб. Быстрый рост индустриальных центров, увеличение численности городского населения вызвали огромный рост потребности в хлебе. Низкая товарность зернового хозяйства, неурожай зерновых в ряде регионов СССР, (преимущественно на Украине и Северном Кавказе) выжидательная позиция поставщиков и продавцов и ряд указанных ниже причин привели к событиям именуемым «хлебной стачкой». Несмотря на незначительное снижение урожая (1926/27 — 78393 тыс.т 1927/28 — 76696 тыс.т.) в период с 1 июля 1927 по 1 января 1928 государством было заготовлено на 2000 тыс. т. меньше чем в тот же период предшествующего года. В Резолюции Пленума ЦК ВКП(б) от 10 июля 1928 года «Политика хлебозаготовок в связи с общим хозяйственным положением среди специфических причин появления „затруднений на хлебном фронте“ указывалось:

„а) нарушение рыночного равновесия и обострение этого нарушения благодаря более быстрому росту платёжеспособного спроса со стороны крестьян в сравнении с предложением промтоваров, вызванное повышением доходности деревни, в особенности её зажиточных и кулацких слоёв.
б) неблагоприятное соотношение цен на хлеб в сравнении с ценами на другие продукты сельского хозяйства, что ослабляло стимул к реализации хлебных излишков и чего, однако, не могла изменить партия во второй половине года не вступая в конфликт с маломощными слоями деревни.
в) ошибки планового руководства, главным образом по линии своевременного завоза товаров и налогового обложения (низкий налог для имущих слоёв деревни)
г) недостаток заготовительных и партийно-советских организаций (отсутствие единого фронта, отсутствие активности, ставка на самотёк.)
д) использование всех этих минусов капиталистическими элементами города и деревни (кулаки, спекулянты) для подрыва хлебозаготовок.
В результате этих минусов государство оказалось к январю 1928 года перед лицом дефицита в 128 млн пудов хлеба в сравнении с предыдущим годом, что создавало угрозу кризиса для всего народного хозяйства.
Благодаря своевременно принятым мерам, в известной части носившим чрезвычайных характер партии и Советской власти удалось предотвратить эту угрозу и наверстать упущенное в первой половине заготовительного года и довести к 1 апреля заготовки хлеба к прошлогодним размерам, что при дальнейшем выполнении плана хлебозаготовок обеспечивало бы потребности внутреннего рынка до нового урожая.

Однако в результате гибели озимых посевов на юге Украины и отчасти на Северном Кавказе, являющихся главными поставщиками хлеба, Украина полностью, а Северный Кавказ частично выпали как снабжающие районы, что не только уменьшило заготовительные возможности государства до нового урожая миллионов на 25, но потребовало ещё семенной помощи для пересева, поставив государство перед необходимостью довести яровую семенную помощь по всему СССР до 30 млн пудов. Эти обстоятельства плюс перерасход в снабжении хлебом сверх плана для удовлетворения широкого круга потребителей вынудили заготовительные организации усилить заготовки и других хлебных районах и задеть страховые запасы крестьянства.“
Всё это создало почву для повторного применения чрезвычайных мер и для административного произвола в заготовительных районах, нарушения революционной законности частичного применения методов продразвёрстки (обход дворов, закрытие базаров, незаконные обыски и т. д.), а в районах потребляющих в связи с резким сокращением планового снабжения привело в ряде мест к частичному введению карточек на хлеб.
Эти обстоятельства вызвали недовольство среди некоторых слоёв крестьянства выразившееся в выступлении протеста против административного произвола в ряде районов…»


Среди мероприятий которые планировалось для не допущения подобного в будущем планировалось:

1. немедленная ликвидация практики обхода дворов, незаконных обысков и всякого рода нарушений революционной законности.
2. Немедленная ликвидация всех и всяких рецидивов продразвёрстки и уничтожение каких бы то ни было попыток закрытия базаров с обеспечением максимально гибких форм регулирования торговли со стороны хозяйственных органов.
3. Известное повышение цен на хлеб с варьированием по районам и зерновым культурам.
4. Не допускать повторения ошибок в деле распределения товаров и обеспечить своевременный завоз пром.товаров и обеспечить своевременный завоз промтоваров в хлебозаготовительные районы.
5. Сочетать политику возврата кредитов и сбора единого сельскохозяйственного налога с интересами хлебозаготовок, обеспечение своевременное их поступление.
6. Вести неослабную борьбу с самогоноварением.
7. Правильная организация дела снабжения хлебом, не допускающая перерасходов сверх установленных планов и возлагающая ответственность за снабжение потребителей на местный товарооборот и местных заготовителей.
8. Обязательное образование государственного хлебного (продовольственного и семенного) резерва.
Серьёзная семенная помощь, оказанная Советской властью бедноте и среднему крестьянству, обеспечила значительное расширение яровых посевных площадей. Это обстоятельство совпало с благоприятными видами на урожай, оцениваемый ЦСУ СССР, по данным на 15 июня, выше среднего. Всё это плюс рост промышленной продукции и реорганизация заготовительного аппарата, соединённое с вышеуказанными мероприятиями должно облегчить, несмотря на недостаток манёвренных запасов хлеба, достижение нормального темпа заготовок ещё до осени".

Несмотря на благоприятные прогнозы засуха на уже пострадавших Украине и Северном Кавказе привела зимой-весной 1928/29 к трудностям с продовольствием и голоду в отдельных районах страны. В виду отсутствия государственных запасов группой Бухарина было предложено «отказаться от наступления на кулачество, вернуться к свободной продаже хлеба, а недостающий хлеб купить за границей».

Это предложение было отвергнуто, и практика «нажима» была продолжена (преимущественно за счёт хлебопроизводящих районов Сибири).

Всего в 1927/28 году было заготовлено 11 000 тыс. т. Этот кризис становится отправной точкой к «коренному разрешению зерновой проблемы» выразившиеся в "развёртывании соц.строительства в деревне, насаждая совхозы и колхозы, способные использовать тракторы и др.современные машины. "

1928—1931 Хлебозаготовки на основе контрактации

В 1928 вводятся новые формы заготовок, имеющие цель по сути ограбления крестьян, и как раз особенно из самых бедных слоёв.

Контрактация зерновых культур.
Годы В тыс.га в % к посевной площади
1927/28 1 700 1,8
1928/29 18 160 19,1
1929/30 49 190 51,2
1930/31 72 397 73,5
1931/32 74 261 71,1

Вся заготовка хлеба в этом периоде сосредотачивается преимущественно в системе с.-х.- кооперации. На рынке был оставлен единый заготовитель хлеба, центр с.-х. кооперации, «Хлебживцентр»; «Хлебопродукт» был превращен в единого государственного держателя зерна — «Союзхлеб».

По мере увеличения размера обобществленного сектора (количества колхозов и совхозов) его роль в поставках государству возрастала

Распределение сданного хлеба по секторам
Секторы 1929/30 тыс.т в % 1930/31 тыс.т в % 1931/32 тыс.т в %
Совхозы 391,2 2,8 1274,4 6,3 1798,3 8,3
Колхозы 1510,4 11,0 6708,1 33,8 14129,5 66,4
Единоличники 1189,2 86,2 11 933,2 59,9 5373,1 25,4

Всего же за период контрактации хлебозаготовки увеличивались вплоть до 1932 года

Хлебозаготовки по принципу контрактации и самообложения
Годы В млн.ц в % 1928/29
1928/29 107,9 100
1929/30 160,8 51,2
1930/31 222,4 73,5
1931/32 228,4 71,1


Практика применения контрактации (механическая разверстка планов на районы, встречные планы и т. д.), применение антинаучных методов ведения хозяйства (мелкая вспашка, монокультурность, и т. д. и т. п.), формальное и некомпетентное управление (отсутствие оного) сельским хозяйством со стороны Наркомзема, и сильная засуха 1931 катастрофически сказались на состоянии зернового хозяйства. Не способность государственных и кооперативных структур полноценно заменить частника на рынке хранения, переработки и доставки хлеба потребителю создали значительное напряжение с хлебом в стране.

1932 — Xлебозаготовки на основе контрактации в сочетании с колхозной торговлей

Данная система вводилась с официальной целью развития товарооборота в стране. Согласно ей колхоз и единоличник мог торговать хлебом после выполнения плана хлебозаготовок и засыпки семенных и страховых фондов. Колхозник мог торговать хлебом, полученным им по трудодням, по выполнении плана хлебозаготовок и засыпки семян. Несмотря на это послабление в итоге хлебозаготовки в 1932, прошли дали значительно худший результат. Официально причиной тому было то, что «Однако многие деревенские работники и отдельные партийные организации не учли новой обстановки, не перестроили своей работы, допустили ряд серьезных ошибок и тем создали большие трудности в Xлебозаготовках 1932.» «Пока не было колхозной торговли хлебом, пока не было двух цен на хлеб, государственной и рыночной,— обстановка в деревне была одна. С объявлением колхозной торговли хлебом обстановка должна была измениться круто, ибо объявление колхозной торговли означает легализацию рыночной цены на хлеб, более высокой, чем установленная государственная цена. Нечего и доказывать, что это обстоятельство должно было создать у крестьян известную сдержанность в деле сдачи хлеба государству». И далее «…наши деревенские коммунисты, по крайней мере большинство из них, раскусили колхозную торговлю лишь с её положительной стороны, поняли и усвоили её положительную сторону, но совершенно не поняли и не усвоили отрицательных сторон колхозной торговли,—не поняли того, что отрицательные стороны колхозной торговли могут причинить большой вред государству, если они, то есть коммунисты, не начнут с первых же дней уборки хлеба подгонять во всю хлебозаготовительную кампанию» (Сталин И., О работе в деревне)

Принудительные хлебозаготовки 1932 года привели к массовому голоду[1], в результате которого в СССР погибли несколько миллионов человек.

1933—1939 Хлебозаготовки на основании закона об обязательной поставке государству натуроплаты за работы МТС и колхозной торговли

В новой обстановке, созданной утверждением колхозного строя и введения колхозной торговли хлебом, старый метод заготовок на основе контрактации оказался непригоден. При контрактации каждый колхоз узнавал свой размер хлебоздачи лишь после сбора урожая. При этом нередко работа лучших колхозов не стимулировалась вследствие допускаемой уравнительности при оставлении зерна в колхозах после хлебозаотовок. Это отрицательно сказывалось на производительности труда колхозников и повышении урожайности колхозных полей.

19/1 1933 в отмену системы контрактации СНК СССР и ЦК ВКП(б) был принят закон «Об обязательной поставке зерна государству колхозами и единоличными хозяйствами». Новая система заготовок хлеба состоит в том, что колхоз ещё до начала весеннего сева точно знает, какое количество зерна он обязан продать государству. Твердые размеры сдачи зерна с гектара посевов зерновых культур, согласно государственному плану, устанавливаются правительством. Все, что колхоз убрал сверх того количества, к-рое он обязан сдать государству, остается в его полном распоряжении. Кроме того для устранения прорыва в сельском хозяйстве партия послала лучших работников в деревню для работы в политотделах МТС, создала комиссии по определению урожайности из числа проверенных большевиков, укрепила кадры заготовительного аппарата, направив в деревню в качестве уполномоченных Комитета по заготовкам с.-х. продуктов при СНК СССР (КомзагСНК) почти две тысячи человек, прошедших отбор в ЦК ВКП(б).К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2995 дней]


Политотделы МТС и перестройка колхозных ячеек и районного парт, руководства подняли эффективность деревенских парторганизаций. Это явилось решающим фактором. Ещё ранее был реорганизован хлебозаготовительный аппарат. С.-х. кооперация оказалась лишней. Все дело заготовок, хранения и распределения зерна было сосредоточено в «Заготзерно». Руководство X. было возложено на Комитет по заготовкам с.-х. продуктов при СТО (Комзаг-СТО), реорганизованный затем в КомзагСНК, с райуполномоченными КомзагСТО в р-нах. Все дело начисления обязательств по поставкам зерна государству и по заготовкам сосредоточено в системе КомзагСНК СССР. «Заготзерно» превратилось в орган приемки, хранения и распределения хлеба.

В результате всех этих мероприятий ВКП(б) добилась в 1933 большой победы в укреплении соц. с. х-ва, одним из показателей чего является производство 898 млн ц хлеба в стране и успешное выполнение хлебопоставок государству. В 1933 заготовлено хлеба на 23,1 % больше, чем в 1932. Валовая продукция хлебов в стране увеличилась в 1933 по сравнению с 1932 на 200 млн ц.

Удельный вес секторов с. х-ва в сдаче зерна государству
Секторы 1929 1930 1931 1932 1933
СОВХОЗЫ 2,8 6,3 8,3 10,1 9,2
КОЛХОЗЫ 11,0 33,8 66,4 74,6 80,1
ЕДИНОЛИЧНИКИ 86,2 59,9 25,2 15,3 10,7

Следует отметить также, что пшеницы заготовлено на 52,4 % больше, чем в 1932, годовой план, установленный СНК СССР и ЦК ВКП(б) для совхозов) выполнен полностью. Совхозы сдали государству зерна на 11,2 % больше, чем в 1932.

Июньский пленум ЦК ВКП(б) (1934) в резолюции «О выполнении плана поставок зерна и мяса» констатировал, что «Итоги весеннего сева являются ярким показателем роста, мощи и организованности колхозного строя в деревне», и указал, что считает боевой задачей всех партийных и советских организаций успешное и организованное проведение уборки и обеспечение максимального сбора хлебов с минимальными потерями. Сроки выполнения заданий по зернопоставкам 1934 установлены по республикам Средней Азии, Закавказья, Сев.-Кавказскому, Азово-Черноморскому и Сталинградскому краям, Крымской АССР, Украинской ССР, юж. и Алма-Атинской областям Казакстана в соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 19 января 1933, по хлебосдаче совхозами — к 1 ноября 1934 (125 млн пуд.), по натуроплате МТС—к 1 ноября 1934, по возврату ссуд-— к 1 октября 1934. Во всех остальных краях, областях и республиках: а) по зернопоставкам (за исключением ДВК и вост. части Восточно-Сибирского края)—в сроки в соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 19 января 1933, по хлебосдаче совхозами к 1 декабря 1934, по натуроплате МТС—к 1 декабря 1934, по возврату ссуд—к 1 октября 1934. В резолюции даны конкретные руководящие указания о проведении уборки хлебов. Одновременно даны конкретные указания всем партийным и советским учреждениям и организациям, какие меры должны быть приняты для проведения этого плана, как следует бороться с антигосударственными тенденциями, мобилизовать силы и бдительность колхозников и совхозных работников на борьбу за полное выполнение в установленные сроки плана зернопоставок, сдачи зерна в счет натуроплаты и возврата семенных и продовольственных ссуд.


Нормы сдачи зерна государству по обязательным поставкам за период с 1933 года неоднократно снижались. К 1938 году они едва достигают половины норм 1933.

В 1933 также была изменена и система расчетов с колхозами за произведенные в колхозах работы. Для того чтобы стимулировать борьбу за повышение урожайности, вместо системы денежной оплаты была введена оплата натурой, а ставки оплаты отдельных работ поставлены в прямую зависимость от урожая.

Обязательные поставки зерна на протяжении ряда лет давали основную массу хлеба, заготовляемого государством. Но в связи с бурным ростом МТС и объёма выполненных ими работ значительным подъемом урожайности организационно окрепших колхозов систематически росли и размеры поступления зерна по натуроплате. В 1937 несмотря на значительное снижение ставок оплаты работ МТС, поступления зерна по натуроплате уже превысили поступление зерна по обязательным поставкам (по отдельным областям в 1,5—2 раза). Обязательные поставки, составлявшие ещё в 1933/34 70 % поступлений по хлебозаготовкам, в 1937 занимают лишь 33,5 % общих поступлений. Удельный вес единоличников в зернопоставках за этот период снизился с 10 до 0,2 %. Организационно окрепшие совхозы стали передовиками хлебосдачи. Систематически повышая урожайность полей, они довели сдачу в 1937 до 38,7 млн ц. Зерновые совхозы сдали в среднем 8,2 ц с 1 га посева. Существенную роль в заготовках занимают госзакупки, к-рые по заданию правительства осуществляются потребительской кооперацией в по-рядке колхозной торговли, всячески стимулируясь государством. С 1937 каждый отдельный колхозник и единоличник имел возможность продавать зерно в порядке колхозной торговли хлебом немедленно после выполнения своих обязательств перед государством, не дожидаясь завершения поставок зерна, засыпки семенных и страховых, фондов другими колхозниками и единоличниками края и области как то было в предыдущие годы. Товарность колхозно-совхозного производства по зерну как минимум достигла 40 % — то есть была в 1,5 выше товарности довоенного (имеется в виду I мировая) зернового хозяйства. Например в 1938 году, несмотря на засуху в Поволжье и прилегающих областях, товарного хлеба было около 2,3 млрд пудов зерна, то есть на 1 млрд пудов больше чем в исключительно урожайном 1913. Столь высокая товарность земледелия обеспечила возможность вести заготовки зерна за период 1936-39 на уровне не ниже 1 600 млн пудов, а в 1937 даже заготовить 1 млрд. 800 млн пудов. Если к тому же учесть заготовки на основе госзакупок ок. 220 млн пудов зерна, то получим, что хлебозаготовки 1937 достигли рекордного числа в 2 млрд пудов (318,5 млн. ц), в то время как ещё в 1934/35 было заготовлено ок. 1,5 млрд. пудов.

С изменением форм и методов хлебозаготовок был перестроен и хлебозаготовительный аппарат. Организация заготовок была возложена на специально созданную систему Комитета заготовок при СНК СССР, преобразованного в 1938, согласно Конституции СССР, в Народный комиссариат заготовок. Все дело приема, хранения и распределения зерна сосредоточено в единой гос. организации «Заготзерно», позднее Разукрупненной на 3 самостоятельных объединения: «Югозаготзерно», «Центрозаготзерно» и «Восток-заготзерно», обслуживающих отдельные части Советского Союза.

1940—1941 Хлебозаготовки на основе поставок зерна с каждого гектара пашни

С 1940 в политике хлебозаготовок, как и в политике заготовок других с.-х. продуктов, произошли существственные изменения. Размер поставок зерна устанавливается с каждого гектара пашни, закреплённой за колхозом. Новый порядок X. должен был дать новые мощные стимулы развития зерновых культур освоения целины, введения правильных севооборотов и т. д.

Справочные данные за период 1921—1934

Валовой сбор и посевная площадь зерновых
Показатели 1921 1922 1923 1924 1925 1926 1927 1928 1929 1930 1931 1932 1933 1934
Валовой сбор (млн.ц) - 503,1 565,9 514,0 724,6 768,3 723,0 733,2 717,4 835,4 694,8 698,7 898,0 894,0
Посевная площадь (млн.га) 79,8 66,2 78,6 82,9 87,3 93,7 94,7 92,2 96,0 101,8 104,4 99,7 101,5 104,7


Экспорт хлебных культур
Показатели 1921/22 1922/23 1923/24 1924/25 1925/26 1926/27 1927/28 окт -дек1928 1929 1930 1931 1932 1933
тонны 116 748 524 2661249 598759 2068777 2177714 344377 43618 262247 4846024 5182835 1819114 1771364
тыс. рублей 7 38784 145334 51379 157945 202611 32815 7439 23007 207068 157623 52278 46324
весь экспорт (тыс.руб.) 726672 2160801 6736893 6168962 7855819 806802 791572 216485 923701 1036371 811210 574928 494 872

Источники

  1. [scepsis.net/library/id_459.html Виктор Кондрашин. Голод 1932—1933 годов в деревнях Поволжья]

Сельскохозяйственная энциклопедия 1 изд. 1932—1935 М. ОГИЗ РСФСР Сельскохозяйственная энциклопедия 2 изд. 1937—1940 М.-Л. СЕЛЬХЗОГИЗ

[istmat.info/node/25328 Кондратьев Н.Д Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции М.: Наука 1991]

Напишите отзыв о статье "Хлебозаготовки в СССР"

Отрывок, характеризующий Хлебозаготовки в СССР

Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно: