Хлодвиг I

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Хлодвиг I
лат. Chlodovechus, Luduinus, Clodovicus, Ludovicus, франкск. Chlodowech, Chlodwig<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Изображение Хлодвига I с бронзовой медали работы Жана Дасье. Около 1720 года.</td></tr>

король франков
около 481/482 — 511
Предшественник: Хильдерик I
Преемник: Теодорих I
Хлодомир
Хильдеберт I
Хлотарь I
 
Рождение: около 466
Смерть: 27 ноября 511(0511-11-27)
Париж, Франкское государство
Место погребения: Храм Апостолов Петра и Павла, Париж, Франция
Род: Меровинги
Отец: Хильдерик I
Мать: Базина Тюрингская
Супруга: 1-я: неизвестная по имени женщина
2-я: Клотильда Бургундская
Дети: От 1-го брака:
сын: Теодорих I
От 2-го брака:
сыновья: Ингомер, Хлодомир, Хильдеберт I, Хлотарь I
дочь: Клотильда Младшая

Хлодвиг I (Кловис[1], Хлодовех[2]; около 466 — 27 ноября 511) — король франков, правил в 481/482511 годах, из династии Меровингов. Сын короля Хильдерика I и королевы Базины Тюрингской. Хлодвиг был, безусловно, одним из самых крупных политиков своего времени.





Содержание

Исторические источники

Главным биографом Хлодвига является Григорий Турский, епископ города Тура. И летописец Фредегар, записавший свою «Хронику» в VII веке, и анонимный автор «Книги истории франков», живший в VIII веке, в основном повторяют Григория Турского, не делая значительных отступлений от его текста. Кроме того, до наших дней дошли некоторые фрагменты переписки того времени и более поздние записи, сделанные на основе источников, которые сегодня не сохранились.[3]

Григорий Турский родился менее чем через три десятка лет после смерти Хлодвига и мог лично встречаться с людьми, ещё помнившими покойного короля. И уж точно он был знаком с людьми, знавшими жену Хлодвига королеву Клотильду, пережившую короля на 33 года и после смерти мужа удалившуюся в Тур, где она провела остаток жизни в базилике Святого Мартина. Став епископом Тура и решив написать свой труд, посвящённый франкским королям, позже получивший наименование «История франков», Григорий наверняка встречался с людьми, помнившими рассказы покойной королевы. Видимо, эти рассказы в основном и легли в основу его повествования о Хлодвиге.

В истории Хлодвига, рассказанной Григорием Турским, переплелись и сказочные мотивы, восходящие к устной народной традиции, и сведения церковного происхождения. Его «История» богата наставлениями, так как изначально этот текст имел своей целью поучение, а затем превратился в хвалебную биографию. Поэтому данный источник плохо отвечает требованию точного изложения исторических фактов. Хронология правления Хлодвига часто неясна. Григорий считает перечисленные ниже события пятилетиями: например, война с Сиагрием произошла, по его сведениям, через пять лет после восшествия Хлодвига на престол, война против алеманнов — через пятнадцать лет после начала правления, война с вестготами — за пять лет до его смерти. Такая подача информации может быть некоторым упрощением со стороны автора. Но также вполне возможно, что эти даты близки к истине. Единственная более или менее точная дата, которой учёные располагают на сегодняшний день, — это дата смерти Хлодвига в 511 году. На основании того, что Григорий отмечает, что Хлодвиг правил 30 лет и умер в 45 лет[4], можно сделать вывод, что родился он около 466 года, а на престол взошёл примерно в 481 или 482 году.

Имя «Хлодвиг» (франкск. Hlodowig) состоит из двух частей — корней «hlod» (то есть «прославленный», «выдающийся», «именитый») и «wig» (что переводится как «бой»). Таким образом, «Хлодвиг» означает «Прославившийся в боях»[5].

Вступление на престол. Обстановка в Галлии

Хлодвиг вступил на трон в возрасте 15 лет, после смерти своего отца. На то время франки не были единым народом, они делились на салических и рипуарских франков. Но даже и эти две большие ветви, в свою очередь, подразделялись на более мелкие «королевства» (лат. regna), управляемые своими «королями» (лат. rex), по своей сути являющимися лишь военными вождями. Таким образом, Хлодвиг унаследовал власть лишь над незначительной частью салических франков с центром в Турне.

Остальная Галлия, как отмечает Григорий Турский, была поделена следующим образом: «В этой же области, в южной её части, до самой реки Луары, жили римляне. По ту сторону Луары господствовали готы. Бургунды, последователи ереси ариан, жили на той стороне Роны, на которой расположен город Лион».[6]

Часть римской территории с центрами в Суассоне и Париже из-за экспансии вестготов и бургундов первоначально была отрезана от своей метрополии — Западно-римской империи, а после того как эта империя в 476 году прекратила своё существование, вообще осталась последним клочком римской земли. Этой территорией правил Сиагрий, и по нему она получила наименование Государство Сиагрия. Григорий, говоря о Сиагрии, называет его «король римлян» (лат. rех Romanorum)[7], не зная его настоящего титула. Возможно, он величался патрицием, как его называет Фредегар в своей «Хронике».[8]

Война с Сиагрием

Хлодвиг быстро понял обречённость Государства Сиагрия и на 5-м году своего правления (в 486 году) пошёл на него войной, совместно со своим родственником, королём салических франков с центром в Камбре Рагнахаром.[7] Ещё ранее, видимо, в 485 году Хлодвиг, пытаясь заручиться поддержкой и рипуарских франков, вероятно, заключил союз с их королём Сигибертом и даже, наверно, женился на его дочери, которая родила ему сына Теодориха. Христианские хронисты считали этот брак недействительным и поэтому называли её наложницей, а её сына признавали незаконорождённым.

В битве при Суассоне галло-римляне были разбиты. Сиагрий бежал в Тулузу, к королю вестготов Алариху II, прося у того убежища. Но Аларих, боясь навлечь на себя гнев франков, приказал связать Сиагрия и выдать его послам Хлодвига.[7] Отдельные группы войска Сиагрия кое-где ещё сопротивлялись и после сражения под Суассоном, но их сопротивление было сломлено. Так, например, согласно «Житию преподобной Геновефы Парижской», Хлодвиг осаждал Париж пять лет, прежде чем смог его взять. Интересно, что именно Святая Геновефа организовала доставку каравана из одиннадцати судов с продовольствием для голодающего населения Парижа. Хлодвиг сначала содержал Сиагрия под стражей, а после того как захватил его владения, приказал тайно заколоть.[7] Так в руки франков попала богатая область римской Галлии до реки Луары, с главным городом Парижем. Занимая её, Хлодвиг поступал по-хозяйски: лично всё ещё оставаясь язычником, он старался с первых же шагов наладить добрые отношения с владыками городов — христианскими епископами ортодоксально-никейского вероисповедания.

Случай с суассонской чашей

Хрестоматийный пример этому — рассказанный в хронике Григория Турского эпизод с суассонской чашей. После победы у Суассона среди захваченной добычи оказалась удивительной красоты чаша из какой-то церкви, которую епископ той церкви попросил ему вернуть. (Фредегар утверждает, что этим епископом был Ремигий, архиепископ Реймсского собора[9].) Хлодвиг сразу же согласился, но проблема заключалась в том, что захваченное подлежало разделу между всеми воинами. Король попробовал исключить чашу из этого раздела, попросив войско дать её ему сверх его доли. Но среди воинов нашёлся один убеждённый защитник норм военной демократии, который разрубил чашу мечом со словами: «Ты получишь отсюда только то, что тебе полагается по жребию». Хлодвигу оставалось лишь передать посланцу прелата обломки священного сосуда. Он умел владеть собой и понимал формальную правоту смельчака, но и забыть подобный вызов он не мог. Когда через год ему довелось проводить очередной смотр своего войска, король придрался к якобы плохому состоянию оружия у этого воина и лично разрубил ему голову, сказав во всеуслышание: «Вот так и ты поступил с той чашей в Суассоне!»[7] Это подействовало, короля стали бояться. Духовенство же быстро оценило добрую волю молодого монарха, и Святой Ремигий письменно признал его власть в качестве администратора римской провинции. «До нас дошла великая новость, что вы счастливым образом получили в свои руки управление военными делами. Но не ново то, что ты начинаешь быть тем, кем были твои отцы. … почитай епископов и всегда прибегай к их советам. Если ты сохранишь согласие с ними, то всё пройдёт хорошо в твоей провинции» — писал тот Хлодвигу[10].

Война с тюрингами

В 491 году, на 10-м году своего правления[7] Хлодвиг, выполняя союзнические обязательства перед королём рипуарских франков с резиденцией в Кёльне Сигибертом, начал войну с тюрингами. Григорий Турский рассказывает, что рипуарские франки не хотели этой войны и стремились к миру с тюрингами, выдав даже им в обеспечение этого мира заложников. Однако тюринги перебили заложников и сами вероломно напали на франков, отняв у них всё имущество. Их набег сопровождался страшными жестокостями. Они «вешали мальчиков на деревьях за срамные уды и погубили более двухсот девушек ужасной смертью: они привязали их за руки к шеям лошадей, которые под ударами палок с острым наконечником помчались в разные стороны и разорвали девиц на части; других же положили между колеями дорог, прибили их кольями к земле, прокатили по ним гружёные телеги и, переломав им кости, выбросили их на съедение собакам и птицам».[11]

Сигиберт запросил помощи у салических франков, и Хлодвиг откликнулся на эту просьбу. Он вторгся на территорию тюрингов и нанёс им поражение. Хотя возможно, что это племя рейнских тюрингов было окончательно покорено лишь к концу правления Хлодвига.

Женитьба на Клотильде

В 493494 годах политический вес Хлодвига среди германских королей был уже настолько велик, что остготский король Теодорих Великий после победы над Одоакром просил руки сестры Хлодвига Аудофледы, и вскоре этот брак состоялся. Сам Хлодвиг, хотя и сожительствовал с некой женщиной и даже имел от неё сына, будущего короля Теодориха I, в 493 году женился на Клотильде (Хродехильде), дочери бургундского короля Хильперика II и племяннице бургундского короля Гундобада. В Бургундии в то время правили четыре брата — Гундобад, Годегизель, Хильперик II и Годомар I. Гундобад убил мечом своего брата Хильперика, приказал бросить в воду с камнем на шее его жену, потом осудил на изгнание его двух дочерей: старшую Крону (она ушла в монастырь) и младшую Клотильду. Между тем Хлодвигу приходилось часто отправлять послов в Бургундию, где они встретили молодую Клотильду. Заметив её красоту и ум и узнав, что она королевской крови, они известили о том короля. Хлодвиг немедленно отправил посла к Гундобаду просить Клотильду в жёны. Тот, не смея отказать, отдал её на руки посланным, и Хлодвиг женился на ней.[12] Хотя королевский дом Бургундии был арианского исповедания, Клотильда под влиянием своей матери Каретены уже перешла в ортодоксально-никейскую веру. После замужества, как рассказывает Григорий Турский, Клотильда делала всё для того, чтобы убедить мужа принять свою веру. Но Хлодвиг долго не решался на этот шаг. После рождения первого сына Ингомера Клотильда попросила у мужа разрешения окрестить ребёнка. Хлодвиг, который, как уже отмечалось, в принципе относился к христианству с пониманием, согласился. Однако вскоре после крещения ребёнок умер, прямо в крестильных одеждах. Король разгневался. Григорий сообщает, что король воскликнул: «Будь мальчик освящён именем моих богов, он бы остался жив». После этого королева родила второго сына Хлодомира. Когда его окрестили, он также начал болеть, и король сказал: «С ним случится то же, что и с его братом. А именно: крещённый во имя вашего Христа, он скоро умрёт». Клотильда принялась усердно молиться, и в конце концов Хлодомир выздоровел.[13] Но, несмотря на это чудесное исцеление и постоянные увещевания жены, Хлодвиг отказывался отринуть язычество и отвечал жене: «Все сотворено по воле наших богов, ваш Бог никак не явил своей силы».[14]

Война с алеманнами

В 496, на 15-м году правления Хлодвига разразилась война между франками и алеманнами.[15] Вероятно, после вторжения алеманнов в область средне-рейнских (рипуарских) франков между королём последних Сигибертом и Хлодвигом был заключён союз. В битве при Тольбиаке (совр. Цюльпих) франки победили. Король алеманнов пал в сражении, и Хлодвиг захватил большую часть земель алеманнов, а именно территорию по левому берегу Рейна, область реки Неккара (правый приток Рейна) и земли до низовья Майна. Сигиберт в этом сражении был ранен в колено и в дальнейшем получил прозвище Хромого.[16]

Крещение Хлодвига

События, повлиявшие на принятие королём христианства

Важнейшим событием правления Хлодвига стало его крещение. Григорий Турский отмечает, что обращение короля произошло после его победы над алеманнами. Якобы когда алеманны начали побеждать, Хлодвиг воскликнул: «О Иисусе Христе, к тебе, кого Клотильда исповедует Сыном Бога живого, к Тебе, который, как говорят, помогает страждущим и дарует победу уповающим на Тебя, со смирением взываю проявить славу могущества Твоего. Если Ты даруешь мне победу над моими врагами и я испытаю силу Твою, которую испытал, как он утверждает, освящённый Твоим именем народ, уверую в Тебя и крещусь во имя Твоё», — и тут же король алеманнов был сражён, а его войско, оставшись без руководства, обратилось в бегство. Вернувшись домой, он рассказал королеве, как он одержал победу, призвав имя Христа.[15] Королева вызвала Ремигия, епископа Реймса, который стал склонять короля принять крещение. Король сказал ему в ответ: «Охотно я тебя слушал, святейший отец, одно меня смущает, что подчинённый мне народ не потерпит того, чтобы я оставил его богов. Однако я пойду и буду говорить с ним согласно твоим словам». Народ, после речи короля, воскликнул: «Милостивый король, мы отказываемся от смертных богов и готовы следовать за бессмертным Богом, которого проповедует Ремигий».[17] Так было принято решение креститься.

Предполагаемая дата и место крещения

Дата и год крещения Хлодвига остаются наиболее спорными из всей хронологии его правления. Ни Григорий Турский, ни повторяющие его Фредегар и анонимный автор «Книги истории франков» не приводят никаких дат. О крещении Хлодвига упоминают в своих письмах современники короля епископ Вьенна Авит[18] и епископ Реймса Ремигий[19], но они также не датируют это событие. Традиционно считается, что крещение состоялось на Рождество 25 декабря 496 года[20], хотя Фредегар говорит, что оно прошло на Пасху[21]. Крещение происходило в Реймсе от руки Ремигия. Примеру Хлодвига последовало три тысячи франков из его войска, по-видимому, его дружина (Фредегар говорит, что крестившихся было 6000[21]), а также и его сестра Альбофледа, которая, впрочем, скоро умерла. Другая его сестра, Лантехильда, впавшая в арианскую ересь, также обратилась в ортодоксально-никейскую веру.[17]

Последствия крещения

Крещение способствовало укреплению власти Хлодвига, обеспечив ему поддержку ортодоксально-никейского духовенства и благожелательное отношение галло-римского населения. Важно было именно то, что Хлодвиг принял христианство в его ортодоксальной форме. Раньше крестившиеся германские народы (вестготы, остготы, бургунды и другие) отдавали предпочтение арианству. Ортодоксальное, никейское вероисповедание воспринималось ими как официальная религия императорского Рима, а поскольку их государства возникали на сильно романизированных территориях, короли инстинктивно опасались, что их народы «растворятся» в чуждой и мощной цивилизации. Хлодвиг почувствовал, что эти опасения неосновательны, да и конфигурация его владений была такова, что обеспечивала возможность постоянного прилива новых сил из германского мира. Принятое им решение создало предпосылку романо-германского культурного единства и синтеза, и в этом состоит заслуга франкского монарха перед европейской культурой. Интересно, что галло-римский епископат считал принятие Хлодвигом христианства в форме ортодоксально-никейской веры своей победой. Так, епископ Авит Вьеннский в поздравительном письме к Хлодвигу писал: «Ваше вероисповедание — это наша победа».

Легенды, связанные с крещением

Крещение Хлодвига окружено всевозможными необычными легендами. По одной из них, святому Ремигию явился ангел в виде голубя и принёс сосуд с миррой (фр. sainte ampoule или «Святая Стеклянница») для крещения Хлодвига. Позднее, почти все короли Франции были помазаны на царствование именно миррой из этого флакона. По преданию, Святая Стеклянница была разбита во время Французской Революции. Григорий Турский об этом чуде в «Истории франков» не упоминает. Начало легенде положил, судя по всему, архиепископ Реймса Гинкмар.

Существует легенда о появлении геральдической лилии французских королей: Хлодвиг будто бы выбрал этот цветок в качестве символа очищения после крещения[22]. По другой версии, Хлодвигу во время битвы при Толбиаке явился ангел с лилией и сказал, чтобы тот сделал отныне этот цветок своим символом и завещал потомкам.

С крещением Хлодвига связано крылатое выражение «поклониться тому, что сжигал, сжечь то, чему поклонялся». По преданию, именно с этими словами к нему обратился святой Ремигий, призывая короля оставить язычество и обратиться в христианство[23].

Крещение Хлодвига в искусстве

Сцена крещения Хлодвига не раз вдохновляла художников и скульпторов как в Средние века, так и в более позднее время.

Столкновения с бретонцами и вестготами

На западе продвижение Хлодвига было надолго задержано яростным сопротивлением армориканцев, с которыми, видимо, пришлось заключить договор около 500 года. Видимо, всё же какую-то власть, пусть даже номинальную, над Бретанью Хлодвиг получил. В своём повествовании о Хлодвиге Григорий Турский ни словом не обмолвливается о войне этого короля с бретонцами, однако далее по тексту, рассказывая о сыновьях Хлодвига, он употребляет такое высказывание: «Бретоны после смерти короля Хлодвига всегда находились под властью франков, и у них были графы, а не короли».[24] Однако многие историки[25] замечают, что это утверждение о зависимости Бретани от Франкского государства было необоснованным и что с середины VI века бретонцы были достаточно сильными, чтобы не бояться мощи франков.

К середине 90-х годов V века франки постепенно начали продвигаться к югу от Луары, на территорию вестготов. Уже постыдный поступок с выдачей вестготским королём Аларихом Сиагрия, нашедшего у него убежище, послам Хлодвига, говорит о том, что вестготы боялись франков. Хлодвиг смог предпринять ряд победоносных набегов, которые привели его сначала в 494 году в Сент, однако в 496 году Сент вновь был возвращён вестготами. Затем в 498 году Хлодвиг проник в Бордо, где франки захватили в плен вестготского герцога Суатрия.[26] Впоследствии, по всей видимости, образовался вестгото-бургундский союз против франков, так как король бургундов Гундобад отсылал франкских пленных в Тулузу.[27] Около 502 года эти столкновения закончились. Поскольку Аларих II и Хлодвиг встретились на острове посреди Луары у деревни Амбуаз в области города Тура[28], граница между вестготами и франками, вероятно, проходила именно по этой реке. О чём велись переговоры, неизвестно, но вполне возможно, речь шла о взаимном признании владений.

Вмешательство в дела Бургундии

Между тем два короля бургундов, братья Гундобад и Годегизель начали борьбу друг с другом. Годегизель обратился за помощью против брата к Хлодвигу, обещая платить дань: «Если ты мне окажешь помощь в преследовании моего брата, чтобы я смог убить его в сражении или изгнать из страны, я буду ежегодно выплачивать тебе установленную тобой дань в любом размере». В 500 году[29] Хлодвиг и Годегизель нанесли поражение Гундобаду в сражении на берегу реки Уш, у крепости Дижон. Гундобад бежал в Авиньон. Годегизель обещал Хлодвигу часть королевства и удалился во Вьенн, а Хлодвиг преследовал Гундобада до Авиньона[30], но затем внезапно вернулся в своё государство, вероятно, из-за того, что король вестготов Аларих II двинулся к его границам, а Гундобад согласится платить ему ежегодную дань. Годегизелю Хлодвиг оставил в подмогу пять тысяч своих воинов.[31].

В 501 году Гундобад при поддержке вестготов вновь вторгся в Бургундию, осадил Годегизеля и вспомогательный отряд франков во Вьенне. Опасаясь нехватки продовольствия, Годегизель приказал изгнать из города простолюдинов. Один из них, мастер, на которого была возложена обязанность следить за городским водопроводом, показал Гундобаду проход, по которому в город поступала вода. Так с помощью измены, овладев городом, осаждающие изрубили гарнизон. Годегизель убежал в арианскую церковь, но был там убит вместе с еретическим епископом. Захваченных в плен франков Гундобад приказал отослать к королю вестготов Алариху в Тулузу. Овладев всей страной, Гундобад стал единственным королём Бургундии.[27] В 503 году Хлодвиг и Гундобад встретились близ Оксера и заключили союзный договор.

Новая война с алеманнами

В 506 году восстали алеманны, и Хлодвигу пришлось вновь заставить их признать его власть. Однако часть алеманнов бежала и нашла защиту у остготов, осев южнее Боденского озера и в Норике. Теодорих Великий дал им вместе с баварами статус «федерированных союзников», по римскому образцу, и поручил охрану альпийских горных проходов.

Война с вестготами

Причины войны

Выдающимся политическим событием в правление Хлодвига был захват в 507508 большей части вестготского государства в Галлии союзными франками и бургундами. В этой войне Хлодвига поддерживали и рипуарские франки Сигиберта Хромого. Король остготов Теодорих Великий пытался в письмах и через послов, которых он направлял королям вестготов, бургундов, западных герулов, варнов и прирейнских тюрингов, а также самому Хлодвигу, сохранить мир и равновесие германских королевств в Западной Европе, но Хлодвиг не шёл ни на какие переговоры. Вероятно, его подстрекала к быстрому нападению на вестготов и византийская дипломатия, ибо успех Хлодвига означал одновременно ослабление политического положения Теодориха Великого.

Хлодвиг рассчитывал на то, что галло-римское население и ортодоксально-никейская церковь государства вестготов единодушно перейдут на сторону своих единоверцев франков. Однако эта надежда оправдалась не полностью. Жители Оверни, в том числе остатки галло-римской сенатской аристократии, во главе с Аполлинарием, сыном Сидония Аполлинария, поддержали вестготского короля Алариха II.[32] Сам Хлодвиг обосновывал свою войну с вестготами стремлением освободить ортодоксально-никейскую церковь в государстве вестготов от притеснений арианских еретиков. Он использовал это как великолепный повод для начала завоевательной войны, принявшей характер «крестового похода». Григорий Турский вкладывает ему в уста такие речи: «Мне больно видеть, что часть Галлии находится в руках этих ариан; пойдём на них войной, одолеем их с Божьей помощью и завладеем их страной».[16]

Выступление франков в поход

Весной 507 года Хлодвиг, совместно со своим сыном Теодорихом и сыном Сигиберта Хромого Хлодерихом двинулся в поход по направлению Тура.[16] Затем соединился с отрядом бургундских войск, ведомых Сигизмундом, сыном Гундобада. Поход сопровождался чудесными знамениями; по словам современников, Бог благоволил новообращённому королю. Пытаясь добиться расположения галло-римского населения, Хлодвиг строго-настрого запретил своему войску грабежи местных жителей. По словам Григория Турского, смертной казни подвергся даже солдат, взявший без спроса охапку сена.[16]

Сражение при Вуйе

Поздним летом 507 года[33] состоялось решительное сражение между франками и вестготами на равнине Вуйе, приблизительно в 15 км северо-западнее Пуатье.[16] После ожесточённой битвы франки победили, причём сам Хлодвиг сразил в единоборстве Алариха II. Множество овернцев и знатнейших сенаторов, пришедших с Аполлинарием, погибло в этом сражении.[16] Это поражение полностью деморализовало вестготов. Сарагосская хроника совершенно верно передаёт последствия битвы, когда говорит, что «Тулузское королевство было разрушено франками».[34] В том, что одно военное поражение привело к развалу вестготского государства, не последнюю роль сыграла смерть Алариха и отсутствие объявленного взрослого наследника; в первые недели после поражения, по всей видимости, не оказалось никого, кто смог бы объединить силы вестготов. К тому же сказалось военное превосходство франков. Видимо, ориентированные на ближний бой франки могли быть чрезвычайно опасны для привычных лишь к конному бою на расстоянии вестготов. Как бы там ни было, но дальнейшее завоевание франками владений вестготов в Аквитании проходило без особых осложнений.

Захват франками Аквитании

Хлодвиг получил свободу для овладения Аквитанией как раз в тот момент, когда византийский флот, высадивший войска в Таренте, связал силы Теодориха Великого и остготы не смогли прийти на помощь вестготам. Хлодвиг с частью войска двинулся на Бордо, где он провёл зиму, а его сын Теодорих с другой частью войска подчинил власти франков владения вестготов в Южной и Юго-восточной Галлии, захватив города Альби, Родез и Клермон и земли до границы владений бургундов.[16]

Взятие Тулузы

Весной 508 года франкские войска под командованием Хлодвига вместе с бургундскими вспомогательными отрядами взяли столицу вестготов Тулузу. В руки франков попала часть королевской сокровищницы. Ошибочно говорить о том, что вся королевская сокровищница была обнаружена франками в Тулузе. Из сообщения Прокопия Кесарийского выясняется, что, по меньшей мере, значительная часть сокровищницы была перевезена для безопасности в Каркассон.[35] Хлодвиг занял город Ангулем, изгнав оттуда готов. Григорий Турский сообщает, что Господь наделил Хлодвига такой силой, что стены города обрушились от одного его взгляда; в действительности, видимо, имел место подкоп, обваливший стену. Достигнув максимума осуществимого, Хлодвиг с победой возвратился в Тур, принеся много даров святой базилике блаженного Мартина.[16] Считая, что заступничество Мартина помогло ему одолеть вестготов и подчинить Аквитанию, Хлодвиг навечно отменил взимание налогов с жителей Турской епархии[36].

Теодорих с франкскими подразделениями продолжал сражаться, пытаясь занять Овернь, а бургундский король Гундобад захватил Нарбонну и осадил Арль, мечтая получить выход к Средиземному морю.

Вмешательство в войну остготов

Примерно летом 508 года король остготов Теодорих Великий оказался в состоянии отправить в Галлию войско во главе с герцогами Иббой, Маммо и Тулуином, чтобы предотвратить полный развал Вестготского государства. Бургунды были вынуждены снять осаду Арля; потеряли они и Нарбонну. Также остготскому войску удалось снять осаду франков c Каркассона[35], где, по-видимому, укрывался малолетний сын Алариха II Амаларих, являвшийся также внуком Теодориха Великого. Война продолжалась ещё до 512 или 514 года, однако подробности о ходе отдельных сражений нам неизвестны. Благодаря вмешательству остготов, вестготы сохранили часть южной и юго-западной Галлии, Септиманию и юг Новемпопулании, с городами: Ним, Магалона, Лодев, Агд, Безье, Нарбонна, Каркассон. Прованс к югу от реки Дюрансы был присоединён к государству остготов. Хотя в результате войны с готами франки значительно расширили свою территорию в Галлии и теперь владели землями от Гаронны до Рейна и от границ Арморики до Роны, выход к Средиземному морю был для них ещё закрыт.

Оценка императором Византии заслуг Хлодвига

В 508 году к Хлодвигу в Туре прибыло византийское посольство, сообщившее ему, что император Анастасий I возвёл его в достоинство почётного консула. Анастасий прислал ему также, в знак формального признания, королевские инсигнии — хламиду, пурпурную тунику и диадему.[37] Этим актом Византия выразила своё одобрение антиготской политике Хлодвига и его переходу в христианство ортодоксально-никейского толка. Для христианского населения Галлии это означало дополнительное подтверждение легитимности франкской власти. Однако нужно отметить, что Хлодвигу вовсе не был присвоен титул консула, на него только надели консульские знаки отличия, часто раздаваемые императорским двором при Византии. Настоящее консульство всегда вписывалось в так называемые Консульские Фасты и служило обозначением года. Имя Хлодвига в Фастах не упоминается.

После войны с вестготами Хлодвиг приехал в Париж, который сделал своей резиденцией (508).[32][37][38]

Расправа Хлодвига со своими родичами

Почему Хлодвиг не был канонизирован

Заслуги Хлодвига, крестителя своей страны, перед церковью были велики. Его супруга, королева Клотильда получила нимб святости. Но Хлодвиг не был канонизирован, и виной тому, очевидноК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4171 день], был характер короля, прагматичного до цинизма. Крещение не было связано для него с нравственным переворотом. Хлодвиг видел в принятии христианства, прежде всего, практическую пользу и, уже став христианином, безо всяких угрызений совести осуществил свои планы расправы над всеми королями-родичами.

Присоединение земель рипуарских франков

На правившего в Кёльне короля рипуарских франков Сигиберта Хромого он натравил его сына Хлодериха, а когда тот по его наущениям избавился от отца, посланцы Хлодвига умертвили его самого; Хлодвиг же присоединил к своим владениям земли Сигиберта, заявив о своей полной непричастности ко всему происшедшему[39] (509).

Захват земель Харариха

В других случаях он прибегал к военной силе. Так, Хлодвиг выступил против одного из вождей салических франков, владеющего частью территорий в низовьях Рейна, некоего Харариха. Прежде Хлодвиг просил у того помощи во время войны против Сиагрия, но Харарих предпочёл занять выжидательную позицию, следя за тем, кто из противников победит. Хлодвиг захватил в плен Харариха с сыном и насильно остриг им волосы, объявив отца священником, а сына дьяконом. Тем самым Харарих и его сын лишались права королевского наследования. Далее Григорий повествует, что, когда Харарих сетовал на то, что его унизили, и плакал, его сын сказал: «Эти ветви срезаны на зелёном дереве, но ветви вовсе не засохли и быстро могут вновь отрасти. Если бы так же быстро погиб тот, кто это сделал!» Эти слова достигли ушей Хлодвига, и он приказал их обезглавить.[40]

Убийство Рагнахара и его братьев Рихара и Ригномера

Затем Хлодвиг замыслил захватить и земли своего союзника и родственника Рагнахара из Камбре. Он подкупил дружинников Рагнахара, послав им золотые запястья и перевязи; однако, как отмечает Григорий Турский, все эти вещи были только похожи на золотые, а на самом деле они были искусно позолочены. После чего Хлодвиг выступил против Рагнахара; сразу же после начала сражения воины Рагнахара изменили ему, захватили Рагнахара и его брата Рихара и выдали их связанными Хлодвигу. Хлодвиг сказал ему: «Зачем ты унизил наш род тем, что позволил себя связать? Лучше тебе было бы умереть». И, подняв секиру, рассёк ему голову, затем, обратившись к его брату, сказал: «Если бы ты помог своему брату, его бы не связали» — и убил его таким же образом, поразив секирой. После смерти обоих предатели узнали, что золото, которое они получили от короля Хлодвига, поддельное. Говорят, что, когда они об этом сказали королю, он им ответил: «По заслугам получает такое золото тот, кто по своей воле предаёт своего господина смерти. Вы должны быть довольны тем, что остались в живых, а не умерли под пытками, заплатив таким образом за предательство своих господ». Брат Рагнахара Ригномер по приказу Хлодвига также был убит в городе Ле-Мане. Таким образом земли салических франков с центром в Камбре были присоединены к владениям Хлодвига.[41]

Некоторые историки относят завоевание Хлодвигом территории салических франков не к концу правления Хлодвига, как об этом повествует Григорий Турский, а к первому периоду его завоеваний, а именно ко времени победы Хлодвига над Сиагрием.

Расправа с другими родственниками

Сочетая силу с вероломством, Хлодвиг истребил и других родственных ему королей, да и просто родственников, со стороны которых он мог опасаться покушений на его власть и жизнь. Колоритно известие, сообщаемое Григорием Турским: «Собрав однажды своих, он, говорят, с сожалением вспомнил о родственниках, которых сам же погубил: „Горе мне, я остался, как странник среди чужой земли и не имею родственников, которые могли бы мне помочь в случае несчастья!“. Но это не значило, что он был опечален их смертью, а говорил так по хитрости, рассчитывая узнать, не остался ли ещё кто-нибудь в живых, чтобы умертвить всех до последнего».[41]

Последние годы правления и смерть короля

В последние годы своего правления Хлодвиг захватил области или мелкие королевства рейнских тюрингов, варнов и западных герулов. Тем самым, на левом берегу Рейна не осталось независимых территорий помимо государства Хлодвига. При Хлодвиге была записана «Салическая правда» — первый сборник законов франков, а также был созван первый церковный собор в Орлеане в июле 511, в котором приняли участие 32 епископа (половина из них были родом из «королевства Франков»). Хлодвиг был провозглашён всеми присутствующими епископами «Rex Gloriosissimus, Сыном Святой Церкви».

Умер Хлодвиг на 46-м году жизни 27 ноября 511 года в Париже. Его погребли в церкви Апостолов Петра и Павла, которую он сам построил. В XVIII веке на месте этой церкви, позднее переосвящённой в честь похороненной рядом с Хлодвигом св. Женевьевы, был воздвигнут Пантеон. Царствовал Хлодвиг 30 лет.[4]

Жёны и дети

  • Имя первой жены (видимо, с 485 года) неизвестно. Хотя Григорий Турский[12] и другие летописцы[42] называют её наложницей, более вероятно, что она была дочерью кого-либо из франкских королей, скорее всего, короля рипуарских франков с резиденцией в Кёльне Сигиберта Хромого. В глазах христианских священников и монахов, которые в те времена писали свои хроники, брак, не освящённый Церковью, был недействителен, и поэтому они называют её наложницей, а её сына Теодориха признают незаконорождённым. Однако судя по тому, что Теодорих, как старший сын, получил долю в отцовском наследстве чуть ли не большую по сравнению с другими своими сводными братьями, в глазах франков он был вполне законным сыном. Судя по тому, что именно Теодориху достались земли рипуарских франков, его мать должна была относиться к правящему дому королей именно этих рейнских франков.
  • С 492 года — Клотильда Бургундская (Хродехильда) (около 475 — около 545)

После смерти Хлодвига королевство было поделено между его 4-мя оставшимися в живых сыновьями — Теодорихом I, Хлодомиром, Хильдебертом I и Хлотарём I. По смерти своего мужа королева Клотильда Бургундская удалилась в Тур и там, укрывшись в базилике святого Мартина, провела остаток дней в добродетели и милосердии, редко посещая Париж. Умерла она в 544 году в Type. Тело доставили в Париж, там она была погребена своими сыновьями, королями Хильдебертом и Хлотарём, в церкви святых Петра и Павла, рядом с королём Хлодвигом[43].

Династия Меровингов
Предшественник:
Хильдерик I
король франков
481/482 — 511
Преемники:
Теодорих I
король Реймского
королевства
</center>
Хлодомир
король Орлеанского
королевства
</center>
Хильдеберт I
король Парижского
королевства
</center>
Хлотарь I
король Суассонского
королевства
</center>

Напишите отзыв о статье "Хлодвиг I"

Примечания

  1. Кловис // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. Хлодовех // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  3. Подробнее см.: Лебек С. Происхождение франков. М., 1993. Т.1. С. 45-47
  4. 1 2 Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 43.
  5. Лебек С. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/lebek_prfrank.php Происхождение франков. V—IX века]. — С. 1.
  6. Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 9.
  7. 1 2 3 4 5 6 Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 27.
  8. Фредегар. Хроника, кн. III, 15.
  9. Фредегар. Хроника, кн. III, 16.
  10. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/France/V/480-500/Remigius/brief_chlodwig_481.htm Святой Ремигий. Письмо к Хлодвигу I (481 г.)]
  11. Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext3.htm История франков, кн. III], 7.
  12. 1 2 Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 28.
  13. Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 29.
  14. Фредегар. Хроника, кн. III, 20.
  15. 1 2 Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 30.
  16. 1 2 3 4 5 6 7 8 Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 37.
  17. 1 2 Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 31.
  18. MGH. Auctor. antiquis. Т. 6. Р. 11
  19. MGH. Epist. Т. 3. Р. 112.
  20. Хотя крещение могло произойти в промежутке между 496 и 508 годами, однако определить год точно на данный момент не представляется возможным.
  21. 1 2 Фредегар. Хроника, кн. III, 21.
  22. Маркова, Наталья [art.1september.ru/article.php?ID=200600315 О символике цветов в классическом искусстве [Окончание]] // Искусство. — ИД «Первое сентября», 2006. — № 3 (339).
  23. В. Серов. Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. — М.: Локид-Пресс, 2005. — С. 600-601.
  24. Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext4.htm История франков, кн. IV], 4.
  25. Р. Латуш, P. Бухнер и другие
  26. [www.dmgh.de/de/fs1/object/goToPage/bsb00000798.html?pageNo=331 «Копенгагенское дополнение „Хроники“ Проспера Аквитанского»]
  27. 1 2 Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 33.
  28. Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 35.
  29. Марий Аваншский. [www.vostlit.info/Texts/rus17/Marius_Aventic/frametext.htm Хроника, 500 год]. Об этом он пишет: «Сражение между франками и бургундами произошло у Дижона в консульство Патриция и Ипатия»
  30. Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 32.
  31. Фредегар. Хроника, кн. III, 22–23.
  32. 1 2 [www.vostlit.info/Texts/rus/Gesta_Fr/frametext.htm Книга истории франков], 17.
  33. Дата сражения при Вуйе известна из Сарагосской хроники. В ней говорится, что «в 507 году у Боглады произошла битва между готами и франками. В [этой] битве франками был убит король Аларих: [таким образом] Тулузское королевство [готов] было разрушено». Эта Боглада отождествляется с современным городом Вуйе. В отечественной историографической традиции эту битву называют также битвой при Пуатье.
  34. Сарагосская хроника, 507 год ([www.vostlit.info/Texts/rus17/Chr_Caesaravgusta/text.phtml?id=6898 электронная версия]).
  35. 1 2 Прокопий Кесарийский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Prokop_4/text11.phtml?id=13012 Война с готами, кн. I, гл. 12].
  36. Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext9.htm История франков, кн. IX], 30.
  37. 1 2 Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 38.
  38. Фредегар. Хроника, кн. III, 24.
  39. Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 40.
  40. Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 41.
  41. 1 2 Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков, кн. II], 42.
  42. Видукинд Корвейский. Деяния саксов, кн. I, 9., Кведлинбургские анналы.
  43. Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext4.htm История франков, кн. IV], 1.

Литература

  • Арзаканян М. Ц., Ревякин А. В., Уваров П. Ю. История Франции. — 1-е изд. — М.: Дрофа, 2005. — 474 с. — ISBN 5-7107-6229-6.
  • Блок М. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Blok/index.php Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространённых преимущественно во Франции и в Англии].
  • Григорий Турский. История франков = Historia Francorum. — М.: Наука, 1987. — 464 с.
  • История средних веков. — 4-е изд. — М.: Издательство Московского университета «Высшая школа», 2003. — 640 с. — ISBN 5-211-04818-0.
  • История Франции. — М., 1972-1973.
  • Ле Гофф Ж. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Goff_SrMir/index.php Средневековый мир воображаемого].
  • Ле Гофф Ж. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Goff/index.php Цивилизация средневекового Запада]. — Екатеринбург: У-Фактория, 2005. — 560 с. — ISBN 5-94799-388-0.
  • Лебек С. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/lebek_prfrank.php Происхождение франков. V—IX века] / Перевод В. Павлова. — М.: Скарабей, 1993. — Т. 1. — 352 с. — (Новая история средневековой Франции). — 50 000 экз. — ISBN 5-86507-001-0. (к сожалению, в данной электронной версии глава о Хлодвиге вырезана…) [web.archive.org/web/20120322061239/www.sgu.ru/files/nodes/9113/Lebeq1.pdf глава о Хлодвиге](pdf, 278 кб)
  • [www.hist.msu.ru/ER/Etext/salic.htm Салическая правда] = Lex Salica. — Образц. тип. им. Жданова, 1950.
  • Сборник капитуляриев. (Капитулярии, формулы, декреты, постановления, акты и другие законодательные памятники Меровингов, примыкающие к «Салической правде»)
  • Солодовников В. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/History_Church/Solodovnikov_Sobors.php Соборные решения Галльской церкви в царствование Хлодвига — основателя династии Меровингов] // Путь Богопознания : Жур. — М., 1998. — № 3. — С. 30-39.
  • Солодовников В. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/History_Church/Solodovnikov_Sobors.php Соборы Галльской Церкви эпохи Меровингов]. (во второй половине интернет-страницы)
  • Тьерри О. Рассказы о временах Меровингов. — СПб.: "Иванов и Лещинский", 1994. — 334 с. — ISBN 5-86467-012-Х.
  • Фредегар. Хроника / / The Fourth Book of the Cronicle of Fredegar with its continuations. — London: Thomas Nelson and Sons Ltd, 1960.
  • Харботл Т. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Harbotl/_Index.php Битвы мировой истории. Словарь].
  • Хроники длинноволосых королей. — М.: Азбука-классика, 2006. — 352 с. — ISBN 5-352-00705-7.
  • Черниловский З. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Pravo/Chernil/2_4a.php Всеобщая история государства и права].
  • Bainville J. [classiques.uqac.ca/classiques/bainville_jacques/Histoire_de_france/Histoire_france.html Histoire de France]. — Paris: Librairie Arthème Fayard, 1924. — 497 с.
  • Chédeville А. [www.franklang.ru/592/ La France au Moyen Age].
  • Lot F. [classiques.uqac.ca/classiques/lot_ferdinand/la_gaule/la_gaule.html La Gaule. Les fondements ethniques, sociaux et politiques de la nation française]. — Paris: Librairie Arthème Fayard, 1947. — 592 с.
  • Lot F. [classiques.uqac.ca/classiques/lot_ferdinand/la_france_origines/la_france.html La France. Dès origines à la guerre de cent ans]. — Paris: Librairie Gallimard, 1941. — 278 с.
  • Lot F. [classiques.uqac.ca/classiques/lot_ferdinand/Naissance_de_la_france/Naissance_france.html Naissance de la France]. — Paris: Librairie Arthème Fayard, 1948. — 864 с.
  • [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/5.htm Западная Европа]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 2.

Ссылки

  • [fmg.ac/Projects/MedLands/MEROVINGIANS.htm#_Toc184188200 CLOVIS I 481/82—511, THEODERICH I 511—533, CHLODOMER 511—524, CHILDEBERT I 511—558, THEODEBERT I 533—547, THEODEBALD I 547—555] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 8 февраля 2012.
  • [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/merowinger/chlodwig_1_frankenkoenig_511.html Chlodwig I von Frankenkoenig] (нем.). Genealogie Mittelalter: Mittelalterliche Genealogie im Deutschen Reich bis zum Ende der Staufer. Проверено 8 февраля 2012. [www.webcitation.org/64sdW8R9T Архивировано из первоисточника 8 февраля 2012].
  • Хлодвиг // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [www.krugosvet.ru/articles/46/1004651/1004651a1.htm Хлодвиг I в энциклопедии «Кругосвет»]
  • [drevo.pravbeseda.ru/index.php?id=1658 Хлодвиг I в «Открытой православной энциклопедии»]
  • [clovis1er.free.fr/index.php Сайт, полностью посвящённый Хлодвигу I]  (фр.)
  • [www.hrono.ru/geneal/geanl_fr_01.html Генеалогическое древо Меровингов на «Хроносе»]
  • [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/501065-echo/ Хлодвиг — основатель королевства франков] (передача «Всё так» на Эхо Москвы).

Исторические карты

  • [www.hrono.ru/img/karty/docu0033_p1.gif Карта «Образование королевства франков в V веке» на сайте «Хронос»]
  • [www.ostu.ru/personal/nikolaev/europe500.gif Карта «Европа во второй половине V века»]
  • [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000033/map03.shtml Карта «Держава Меровингов»]
  • [lesson-history.narod.ru/map/frankgos.gif Карта «Франкское королевство»]
  • [www.euratlas.com/history_europe/europe_map_0500.html Карта «Европа в 500 г.»]
  • [jhist.org/maps/barbary01.htm Карта «Варвары»]
  • [history.rin.ru/cgi-bin/history.pl?num=2078 Карта «Франкское государство в VI веке»]
  • [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000032/map02.shtml Карта «Франкское государство в конце V — первой половине IX в.»] (одна из лучших)
  • [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/map2.JPG Карта «Франкское государство в V — первой половине VI в.»] (раздел 511 г.)


Отрывок, характеризующий Хлодвиг I

– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.