Хлопин, Григорий Витальевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Григорий Витальевич Хлопин
Дата рождения:

16 января 1863(1863-01-16)

Место рождения:

село Добрянка, Пермская губерния, Российская империя

Дата смерти:

30 июля 1929(1929-07-30) (66 лет)

Место смерти:

Цихисдзири, Аджарская АССР, ЗСФСР, СССР

Страна:

Российская империя, СССР

Научная сфера:

медицина

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

СПбГУ

Награды и премии:

Григо́рий Вита́льевич Хло́пин (16(28) января 1863, с. Добрянка, ныне Пермский край, ‒ 30 июля 1929, Цихисдзири, Грузинская ССР) — российский учёный-гигиенист, педагог, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР (1927)[1].





Биография

Окончил Пермскую классическую гимназию (1882) с медалью. По окончании курса на физико-математическом факультете Санкт-Петербургского университета (1886) служил в городе Перми лаборантом в санитарной лаборатории пермского губернского земства и редактировал «Сборник Пермского Земства».

В 1890 году Г. В. Хлопин поступил на 5 семинар медицинского факультета Московского университета и окончил курс в 1893 году.

С начала 1894 года Хлопин Г. В. был оставлен при университете на кафедре гигиены и утверждён в звании лаборанта при Гигиеническом институте Московского университета, директором которого в то время состоял профессор Фёдор Фёдорович Эрисман.

В 1896 году В. Г. Хлопин защитил диссертацию на звание доктора медицины по теме «К методике определения растворённого в воде кислорода» (ряд работ по тому же вопросу помещён в «Archiv für Hygiene» т. 32 и 34).

В том же году Г. В. Хлопин был назначен сверхштатным экстраординарным профессором гигиены в Юрьевский (ныне Тартуский) университет, а в 1899 году стал ординарным профессором там же.

В 1897, 1898 и 1899 годах был три раза командирован с учёными целями за границу. Кроме того, Хлопин Г. В. имел две учёно-практические командировки в пределах России.

В 1897 году производил санитарные ревизии и организовал предупредительные меры против чумы в Поволжье и на северном побережье Каспийского моря. Результаты его работ напечатаны вместе с отчётом по командировке (издан на правах рукописи, СПб., 1898).

В 1889 году Григорий Витальевич был командирован на Волгу как член особой комиссии, для выяснения вреда рыболовству и здоровью побережных жителей от загрязнения Волги нефтью (см. Г. Хлопин, «Загрязнение проточных вод хозяйственными и фабричными отбросами и меры к его устранению», 2 изд., Юрьев, 1902).

В. Г. Хлопин написал несколько статей для «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона».

Из гигиенической лаборатории Хлопина с 1897 по 1902 год вышло около двадцати диссертаций и других исследований, сделанных под его руководством.

Помимо этого профессор Хлопин редактировал «Сборник работ гигиенической лаборатории Юрьевского университета».

С 1903 года — профессор Новороссийского университета (ныне Одесский национальный университет имени И. И. Мечникова).

С 1904 года — преподавал на кафедре гигиены в Санкт-Петербургском Женском медицинском институте (ныне Санкт-Петербургский государственный медицинский университет).

С 1906 года занимает должность профессора в Клиническом институте Петербурга (ныне Санкт-Петербургская медицинская академия последипломного образования).

После октябрьской революции, начиная с 1918 года Хлопин преподаёт в Военно-медицинской академии (ныне Военно-медицинская академия им. С. М. Кирова).

В 1925 году, по его инициативе был создан Институт профилактических наук имени З. П. Соловьева, который сам Хлопин и возглавил.

Григорий Витальевич Хлопин скончался 30 июля 1929 года в Цихисдзири (Грузинская ССР). Похоронен на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге.

Семья

Сыновья:

Избранная библиография

Экспериментальные работы:

  • «О студенистом состоянии белковых тел» (совместно с В. П. Михайловым, «Журнал Русского физико-химического общества», т. XVIII, 1886);
  • «Об ядовитых свойствах глиняной посуды» (Пермь, 1887);
  • «Опыт исследования торфов Пермской губернии в санитарном отношении» («Сборник работ Пермской Земской Санитарной станции», вып. I, Пермь, 1889);
  • «К методике определения фенола в мылах» («Журнал Рус. Физ-Хим. Общ.», т. 28);
  • «Способы и приборы для определения кислорода посредством титрования» («Журнал медицинского департамента», 1899);
  • «Материалы для оценки воздуха и жидкости канализационных стоков в санитарном отношении» (СПб., 1899);
  • «Азотистые основания бакинской нефти, их химический состав и физиологические свойства» («Журн. Медиц. Департ.», 1900);
  • «Патентованные овсяные крупы, их химический состав и питательные свойства» (1901);
  • «Ueber die Gifligkeit und Schädlichkeit einiger Tehrfarhstoffe» («Zeitschrift für Untersuchung der Nahrungs und Genussmittel», 1902);
  • «Ein neues Reagens auf Ozon» (ib., 1902).

Прочие труды:

  • «Движение населения Кусье-Александровского завода Пермской губернии и уезда за 38 лет» (с 1838 по 1875 г., Пермь, 1900);
  • «Искусственно приготовленные суррогаты белков и их значение для питания здоровых и больных» («Русский Архив Патологии», 1898);
  • «Молоко и молочные продукты, как возможные передатчики туберкулеза» («Архив Подвысоцкого», т. 12);
  • «Фальсификация пищевых продуктов и простейшие способы её распознавания» (1902; отд. отт. из I тома «Общедоступного руководства к предупреждению болезней и сохранению здоровья», изд. под ред. проф. Г. В. Хлопина, СПб., 1902).

Напишите отзыв о статье "Хлопин, Григорий Витальевич"

Примечания

  1. [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/147444/Хлопин Хлопин Григорий Витальевич] — статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание)

Литература

  • Григорьев С. В. Биографический словарь. Естествознание и техника в Карелии. — Петрозаводск: Карелия, 1973. — С. 234—235. — 269 с. — 1000 экз.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Хлопин, Григорий Витальевич

Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.