Хновское восстание

Хновское восстание — вооружённый мятеж жителей четырёх высокогорных сёл Дагестана против Советской власти, произошедший в 1930 году. Вызван недовольством местных жителей политикой государства по насильственной коллективизации крестьянских хозяйств и преследованию духовенства, деисламизации горского общества. Восстание вспыхнуло в селе Хнов Самурского округа (ныне Ахтынский район республики).

Предпосылки

В 1930 году в Южном Дагестане вспыхнуло крестьянское восстание, охватившее территории Ахтынского, Рутульского и Касумкентского районов Республики. Центром восстания стало село Хнов. В сёлах района была свергнута советская власть. Причиной восстания послужило недовольство местного населения коллективизацией и преследованиями мусульманского духовенства. Быстро распространившееся восстание послужило призывом к действию для жителей сел. Вместе с тем, в соседних Закатальском и Нухинском округах АзССР, также населённых дагестаноязычными народами, весной 1930 произошли восстания по аналогичным причинам. Хновские повстанцы были недовольны насильственными методами реализации коллективизации сельского хозяйства, а также закрытием многих мечетей. По данным ОГПУ за 1930 г. в Ахтынском районе из 98 мечетей действовали только 29 (29,6 %), были закрыты 37 (37,8 %), не действовали из-за отсутствия духовных лиц 32 (32,6 %); в Рутульском районе из 75 — 34 (45,4), 5 (6,6 %) и 36 (48 %) соответственно. Восстанию в Хнове также поспособствовала слабая вовлечённость селян в социальные институты советской власти. Там было мало, что известно о советской власти до 1924 года. По словам старожилов, все действия властей ограничивались сбором налогов и назначением председателей ревкомов. Об этом свидетельствуют и материалы дела, рассказывающие о сходе в соседнем с Хновом рутульском селе Борч, также охваченном восстанием: «… на общем сходе было несколько выступлений, в которых подчеркивалось, что до настоящего времени представители власти в село не приезжали, никакой работы не проводили, только по сбору налога». За месяц до восстания в Хнове, в селении Верхний Гейнек АзССР было созвано совещание по инициативе известного руководителя выступления в АзССР муллы Мустафы Шейхзаде, в котором участвовали Муса Ширинбеков (хновец) и Незир Юнусов (борчинец). На совещании обсуждался вопрос о присоединении дагестанцев к повстанческому движению в АзССР для совместных действий против советской власти, о чём было принято соответствующее решение. Вернувшись в Хнов, М. Ширинбеков, Г. Азизов и Н. Юнусов стали распространять слухи о скором падении советской власти и наступлении иностранных государств на Советскую Россию и одновременно приступили к сбору оружия и агитации в других сёлах за восстановление старого порядка, провели ряд секретных совещаний. И 18 мая 1930 года в результате проведенной работы в селе Хнов было поднято восстание и свергнута советская власть.

Ход восстания

Восстание началось 18 мая 1930 года в селе Хнов. Непосредственными организаторами и руководителями были: Ширинбеков Муса, Магомед Мулла Гаджиев, Азизов Гашим, Исламов Молла, Юнусов Назир и др. Из материалов дела видно, что решение о выступлении было принято на сходе общества селения Хнов. Подтверждением тому, что хновское общество восстало в едином порыве, служит материал допроса одного из пленённых хновцами милиционеров, ехавшего в составе отряда, направленного в Хнов для разведки обстановки, Гаджи Зухрабова: «… Главарями восстания являются мулла Магомед, Гашим Азизов, а участвует всё хновское общество. В Хнове азербайджанцев нет, но начали восстание по распоряжению Исмаила Эфенди». Повстанцы захватили власть в селе, отстранив сторонников советской власти. На следующий день, 19 мая, восставшие численностью около 400 человек заняли высокогорное село Борч Рутульского района и стали двигаться в сторону районного центра — села Рутул. Властями были предприняты безуспешные попытки уговорить повстанцев сложить оружие. По ходу движения восставших было занято село Гдым Ахтынского района, а 22 мая восставшими взято село Фий. Вскоре было спланировано проведение войсковой операции силами ВЧК и НКВД, однако выставленные восставшими посты предотвратили её. При продвижении войсковые части были обстреляны повстанцами сильным оружейным огнём. Они также отказались пропустить в сёла авторитетных лиц из местных жителей, посланных с целью договориться о восстановлении советской власти. Далее оперативная группа, сосредоточив силы, повела наступление на восставшие села; повстанцы, засевшие в горах, непрерывно обстреливали войска. В ходе боёв повстанцы были сбиты, Хнов занят, а пленные освобождены. Часть повстанцев сдалась, а часть скрылась в АзССР, где присоединилась к местным повстанческим отрядам. Для подавления восстания были привлечены относительно немалые силы: части 5-го стрелкового полка ВОГПУ, 48-й кавалерийский дивизион, несколько партизанских отрядов. Хнов был окружен, установлен пропускной режим, пока не прошла тотальная проверка на лояльность власти всех граждан. Правоохранительные органы брали в заложники членов семей скрывающихся руководителей восстания, а в исключительных случаях взрывали их дома. После проведения войсковой операции восстание было жестоко подавлено.

Итоги

Всего по делу Хновского восстания было привлечено 350 человек, из них 53 человека как руководители. Постановлением тройки при полномочном представителе ОГПУ Северного Кавказа по ДАССР от 27 февраля 1931 года руководители восстания в количестве 16 человек во главе с Ширинбековым Мусой были осуждены к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Военной коллегией Верховного суда СССР приговор был отменён и заменён по статье 58/2 УК РСФСР — за активную борьбу с советской властью с оружием в руках, высшей мерой наказания (расстрел) с конфискацией имущества. В 1936 году остальные участники Хновского восстания решением районных троек Ахтынского и Рутульского районов в период проведения коллективизации и раскулачивания были высланы за пределы республики. Среди осуждённых были жители всех четырёх селений, участвовавших в восстании. Было конфисковано личное имущество участников выступления, баранта и принадлежащие им земли.

В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начале 50-х годов» все участники Хновского восстания, восстания во главе с Рамазаном Штульским, антисоветского выступления в Касумкентском, Курахском и Табасаранском районах были полностью реабилитированы.

Последствия

Немало хновцев было наказано в годы репрессий 1936—1938 годов за ту или иную причастность к восстанию. По данным Хновского сельсовета, за 1936—1938 годы было осуждено и выслано на Урал около ста человек, во многих случаях целыми семьями.

Многие колхозы Рутульского и Ахтынского района были созданы на основе конфискованного у участников и причастных к восстанию жителей этого района поголовья мелкого и крупного рогатого скота.

Отношение властей к хновцам улучшилось лишь с началом Великой Отечественной войны, вследствие больших жертв, понесённых уроженцами села на фронте и их героизма. Так, более 130 хновцев погибло на войне, а уроженец села Гасрет Алиев в 1943 году был удостоен звания Героя Советского Союза.

Отрывок, характеризующий Хновское восстание

– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.