Хоа

Хоа

Численность и ареал
Всего: 862 371 (1999) Вьетнам: Нячанг, Камрань, Хошимин, Кантхо, Дананг, Ханой, Хайфон; юг Китая
Язык	юэ (кантонский диалект)
Религия	синкретизм, буддизм (махаяна), культ предков

Хо́а (вьетн. Hoa, Han, Xa Phang; кит. 華人) — народность, проживающая во Вьетнаме, в основном на юге страны. Ареал расселения на юге — города Нячанг, Камрань, Хошимин, на севере — Ханой. Общая численность около 862 371 чел. по данным на 1999 год. Относятся к китайской этнической группе.

Язык

Принадлежат к народу хань. Говорят на языке юэ (кантонский диалект).

История

На территории Вьетнама хоа начали селиться с XVII века, однако самая крупная китайская иммиграция происходила в конце XIX и в начале XX века.

Религия

Как и все вьетнамское общество, народ хоа склонен к религиозному синкретизму. В общинном доме (динь), который служит также деревенским храмом, представлены алтари различных местных духов-покровителей и многочисленные изображения будд и бодхисаттв, Конфуция и исторических персонажей. Хоа исповедуют и буддизм, однако в буддийских храмах зачастую поклоняются не только Будде, но и местным божествам и духам. Среди всех народностей Вьетнама распространен культ предков, почти в каждом деревенском доме можно видеть два алтаря — один, посвящённый предкам, а другой — Духу Земли.

Культура

В каждом селении есть своя пагода, свой храм.

У хоа есть национальная опера — «шон ка» (son ca). У хоа очень большой набор музыкальных инструментов, которыми они славятся: дудки, флейты, барабаны, струнные, гонги.

Брачные отношения

Жена селится в доме мужа. Невесту и жениха своим детям выбирают родители в соответствии с экономическим состоянием семьи и её социальным положением.

Социальная организация

Для народности хоа характерно, что родственные семьи проживают на одной территории. Отец глава семьи, счёт родства — патрилинейный. Сыновья имеют право на наследство, старшему сыну достается бóльшая доля.

Экономика

Хоа занимаются торговым и промышленным предпринимательством, сельским хозяйством, а также кустарными промыслами. Наряду с этим есть и рабочие, служащие, учителя и преподаватели. Хоа выращивают водный рис; они весьма умелые ремесленные мастера, известные по всей стране.

См. также

• Любовник (фильм, 1992)
• Народы Вьетнама

Ссылки

• [vbc.com/ru/cultura/index.php?id4=3947&from57=1&from64=7&id57=9000 Вьетнам Бизнес Консалтинг ] (рус.)
• [vietnam-tours.com.ua/ru/about_country Вьетнам, полезная информация о стране, интересные факты ] (рус.)
• [www.nhat-nam.ru/eticet4.html Нят-Нам.ру ] (рус.)

Литература

• Добровольский А. В. Хоа // Народы и религии мира / Глав. ред. В. А. Тишков. М.: Большая Российская Энциклопедия, 1998. С. 358.
• Колесник Н. Н. Вьетнам, который нельзя забыть // Народы и страны. — 1996. — № 10. — С. 13-14
• Деопик Д. В. Вьетнам, статья в СИЭ, т. 3. с.2.
• Мурашева Г. Ф. Вьетнамо-китайские отношения в XVII—XIX вв. М., 1973. С.19-22.
• Страны и народы Востока. Вып. 29: Борис Иванович Панкратов: Монголистика. Синология. Буддология: [Впервые публ. труды и ст. о нём] / Сост. и отв. ред. Ю. Л. Кроль. СПб.: Центр «Петербург. востоковедение», 1998. с.326-327.
• Итс Р. Ф. Этничесая история Юга-Восточной Азии. Л.: Наука, 1972. c. 69

Отрывок, характеризующий Хоа

Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.