Нин-и-Кастельянос, Хоакин

Хоакин Нин-и-Кастельянос

Хоаки́н Нин-и-Кастелья́нос (исп. Joaquín Nin y Castellanos; 29 сентября 1879, Гавана — 24 октября 1949, там же) — кубинский композитор, пианист и музыковед. Отец писательницы Анаис Нин и пианиста Хоакина Нина-Кульмеля.

Учился в Барселоне, затем в парижской Schola Cantorum у Морица Мошковского (фортепиано) и Венсана д’Энди (композиция), затем в 1905—1908 гг. преподавал там же, в 1908—1910 гг. в Берлине. Бо́льшую часть жизни провёл во Франции, где был, в частности, дружен с Морисом Равелем, и в Испании. Испытывая значительный интерес, с одной стороны, к испанской национальной музыкальной традиции, а с другой — к музыке XVII—XVIII веков, провёл обширные разыскания в испанских архивах, результатом которых стало воскрешение из почти 200-летнего забвения испанского композитора Антонио Солера, чьи произведения Нин с 1925 г. редактировал, публиковал и обильно исполнял. В 1939 г. в связи с военно-политическими потрясениями в Европе вернулся на Кубу.

Композиторское наследие Нина невелико, в нём преобладают фортепианные пьесы, довольно виртуозные, окрашенные отчётливым пиренейским колоритом вслед за сочинениями Энрике Гранадоса и Исаака Альбениса, а также влиянием импрессионизма в лице Равеля и Клоду Дебюсси, которому Нин посвятил эффектную пьесу «Послание Дебюсси» (исп. Mensaje a Debussy; 1929). Многие произведения Нина носят программно-тематический характер.

Учеником Нина был композитор Эрнесто Лекуона.

Ссылки

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Нин-и-Кастельянос, Хоакин

– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.