Суарес, Хоакин

Хоакин Луис Мигель Суарес де Рондело и Фернандес исп. Joaquín Luis Miguel Suárez de Rondelo y Fernández<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Исполняющий обязанности губернатора и временный капитан-генерал Уругвая
1 декабря 1828 — 22 декабря 1828
Предшественник:	Хуан Антонио Лавальеха
Преемник:	Хосе Рондо
Председатель Сената Уругвая
1 марта 1843 — 15 февраля 1852
Предшественник:	Мануэль Орибе
Преемник:	Бернардо Пруденсио Берро
Рождение:	18 августа 1781(1781-08-18) г. Канелонес
Смерть:	26 декабря 1868(1868-12-26) (87 лет) г. Монтевидео

У этого человека испанская фамилия; здесь Суарес де Рондело — фамилия отца, а Фернандес — фамилия матери.

Хоакин Луис Мигель Суарес де Рондело и Фернандес (исп. Joaquín Luis Miguel Suárez de Rondelo y Fernández; 1781—1868) — уругвайский политический деятель.

Биография

Отцом Хоакина был Бернардо Суарес де Рондело, являвшийся одним из первых поселенцев в Вилья-дель-Гуаделупе-дель-Канелон. Бернардо стал богатым землевладельцем, заслужил чин капитана в испанской армии (отражал вторжения с территории Бразилии), а когда в 1782 году в городе были созданы органы самоуправления — был избран альгвасилом. В 1780 году Бернардо женился на Марии Фернандес из Монтевидео, и в 1781 году у них родился сын Хоакин.

Мать скончалась, когда Хоакину было 13 лет, после чего он вместе с отцом переехал в Монтевидео и получил там образование. Он занялся торговлей и помогал отцу управлять собственностью. В 1806 году Хоакин женился в Вилья-дель-Гуаделупе на Марии Хосефе Аламо; в браке у них родилось восемь детей (двое умерло в младенчестве).

Во время Восточной революции присоединился к силам Хосе Артигаса, под его командованием в 1811 году участвовал в битве при Лас-Пьедрас, а затем принял участие в осаде Монтевидео. Учитывая, что он был местным уроженцем, Артигас назначил его капитаном местной милиции. После того, как вице-король Элио подписал перемирие с правящей в Буэнос-Айресе хунтой, Хоакин Суарес вместе с прочими сторонниками Артигаса принял участие в «Уругвайском исходе», уйдя на западный берег реки Уругвай. В 1814 году принял участие во второй осаде Монтевидео. Не желая участвовать в последовавшей затем вооружённой борьбе, оставил армию и переключился на политику.

После начала в 1816 году нового португало-бразильского вторжения Хоакин Суарес ушёл из общественной жизни и вернулся в Вилья-дель-Гуаделупе, не предпринимая ничего, что задевало бы португальцев.

После того, как в 1825 году высадились Тридцать три Ориенталес, начав освобождение Восточной провинции от бразильцев, их лидер Хуан Антонио Лавальеха встретился с Суаресом и прочими влиятельными местными жителями, и Суарес лично передал Лавальехе 50 тысяч песо на военные расходы.

14 июня 1825 года в городке Флорида собрался Флоридский конгресс, на котором Суарес присутствовал в качестве делегата от Флориды. 25 августа Конгресс провозгласил независимость Восточной провинции от Бразилии и её вхождение в состав Соединённых провинций Южной Америки. В ответ 10 декабря Бразилия объявила войну Соединённым провинциям. Так началась Аргентино-бразильская война, итогом которой стало образование независимого Уругвая.

Во время войны Суарес продолжал быть членом Палаты представителей Конгресса, заседания которых проходили в разных городах, и стал широко известен благодаря ряду законодательных инициатив. 5 июля 1826 года он стал губернатором Восточной провинции. Однако 12 октября 1827 года генерал Лавальеха распустил Конгресс и сместил Суареса с поста губернатора, став единоличным диктатором в провинции.

В соответствии с предварительной мирной конвенцией 1828 года бывшая бразильская провинция Сисплатина стала Восточной республикой Уругвай. Была созвана Генеральная конституционная и законодательная ассамблея Восточного государства Уругвай, одним из первых шагов которой стало создание временного правительства. Губернатором был избран генерал Рондо, но так как тот в то время отсутствовал в стране, то временно исполняющим его обязанности стал Хоакин Суарес. За свой краткий период пребывания в этой должности он успел издать ряд важных декретов (в частности, утвердил национальный флаг).

В июне 1829 года по причине плохого здоровья Хоакин Суарес сложил с себя полномочия члена Ассамблеи, и потому не участвовал в разработке Конституции 1839 года.

19 сентября 1831 года президент Фруктуосо Ривера предложил Суаресу пост правительственного министра по делам внешних сношений, но тот 7 ноября отказался от этого предложения.

В 1834 году Хоакин Суарес был избран депутатом Палаты представителей от Монтевидео, а по истечении срока полномочий стал сенатором от Серро-Ларго. Когда в 1838 году Ривера вторгся в страну с наёмниками из Бразилии, то Суарес вошёл в состав примирительной комиссии, уговорившей президента Орибе 22 октября 1838 года сложить полномочия.

15 февраля 1839 года Хоакин Суарес был избран президентом Сената. В связи с тем, что генерал Ривера постоянно отсутствовал, ведя боевые действия, Суарес практически постоянно исполнял обязанности президента страны.

В 1842 году поражение Риверы в битве при Арройо-Гранде открыло путь в страну аргентинско-уругвайским войскам под командованием бывшего президента Орибе. В 1843 году началась Великая осада Монтевидео. 1 марта 1843 года Конгресс объявил об окончании президентства Риверы, формально передав власть Хоакину Суаресу и организовав «Правительство обороны».

8 октября 1851 года Суарес подписал мирный договор, завершивший девятилетнюю осаду Монтевидео. После возвращения к конституционному правлению Суарес по причине плохого здоровья передал 15 февраля 1852 года полномочия президента Сената Бернардо Пруденсио Берро, после чего вернулся к частной жизни.

В 1854 году он был избран сенатором от Канелонеса, а в 1858 году — депутатом от Монтевидео, но плохое здоровье вынудило его отказаться от этих должностей, что привело к финансовым затруднениям.

Память

Х. Суарес умер 26 декабря 1868 году в возрасте 87 лет и был похоронен в соборе Монтевидео, рядом с могилой генерала Фруктуосо Ривера.

Населённый пункт сельского типа (пуэбло) на юге Уругвая, на территории департамента Канелонес назsвается Хоакин-Суарес.

Интересные факты

Хоакину Соаресу приписывают разработку государственного флага Уругвая.

Отрывок, характеризующий Суарес, Хоакин

– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал: