Ханой Хилтон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Хоало»)
Перейти к: навигация, поиск
Хоало
(Maison Centrale, «Ханой Хилтон»)

Французское название «Maison Centrale» сохранилось над входом в современный музей-тюрьму «Хоало»
Местоположение

Ханой, Вьетнам

Текущий статус

музей

Открытие

1896

Закрытие

?

К:Появились в 1896 году

Хоало́ (вьетн. Hỏa Lò, Огненная печь[1]) — музей и туристический объект во Вьетнаме, бывшая тюрьма, построенная французскими колониальными властями в 1896 году для содержания вьетнамских политзаключённых — противников колониализма[1]. Французское название тюрьмы — Maison Centrale. Находится в Ханое.

Во время войны во Вьетнаме использовалась северовьетнамскими властями для содержания пленных американских пилотов, которые дали ей прозвище «Хано́й Хи́лтон» (англ. Hanoi Hilton). Самым известным бывшим заключённым тюрьмы Хоало является Джон Маккейн.





История

Французский Индокитай

Тюрьма «Maison Centrale» была построена французскими колониальными властями в 1896 году. Была предназначена для содержания около 450 политических заключённых — противников французского колониального режима в Индокитае[1].

Переименование

В 1954 году, после окончания Первой Индокитайской войны, ухода французов из Индокитая и образования двух независимых вьетнамских государств, тюрьма перешла под контроль северовьетнамских властей. Она была названа «Хоало» по названию улицы, на которой располагалась.

Вторая Индокитайская война

В августе 1964 года авиация США совершила первый налёт на Демократическую Республику Вьетнам. Было сбито два самолёта и взят в плен младший лейтенант Эверетт Альварез, который и стал первым американцем в Хоало. После начала регулярных бомбардировок в 1965 году в тюрьму начали прибывать другие лётчики. Поскольку США и Северный Вьетнам формально не находились в состоянии войны, северовьетнамские власти предпочитали называть пленных американцев преступниками и поначалу содержали их в тюрьме для уголовников вместо специального лагеря военнопленных.

Позднее американцев стали распределять по другим тюрьмам и лагерям в разных районах страны, но некоторая часть всегда содержалась в Хоало. Наиболее известными узниками тюрьмы были Дуглас Питерсон1997 году ставший первым американским послом во Вьетнаме после возобновления дипломатических отношений между двумя странами), Джеймс Стокдэйл, Робби Риснер, Джон Маккейн. Из-за тяжёлых условий содержания американские лётчики дали Хоало ироническое прозвище «Ханой Хилтон», по аналогии с известными отелями сети Hilton Hotels. В 1972 году тюрьму посетила известная актриса и активистка антивоенного движения Джейн Фонда, впоследствии заявившая, что пленные американцы содержатся в хороших условиях.

Обвинения в пытках американских заключённых

Пытки американских военнопленных в Северном Вьетнаме происходили в период активного участия США во Вьетнамской войне в 1965—1973 годах.

Поскольку в ходе наземных боевых действий в Южном Вьетнаме американские военнослужащие достаточно редко попадали в плен (а те, которые были пленены, не всегда отправлялись на Север), основную часть пленных в Северном Вьетнаме составляли военные лётчики, сбитые главным образом во время бомбардировочных кампаний «Rolling Thunder» (1965—1968) и «Linebacker I» (1972). Вьетнамцы отказывались признавать попавших в плен американцев военнопленными, поскольку между США и Северным Вьетнамом формально не было состояния войны, и считали их «военными преступниками»[2]. Пилоту ВМС США Говарду Ратледжу после пленения было заявлено следующее: «Ты не военнопленный. Твоё правительство не объявляло войну вьетнамскому народу… Тебя не защищает международное законодательство»[3]. Томас Мо, бывший на момент своего пленения 1-м лейтенантом ВВС, писал: «Я обнаружил, что тебя могут подвергнуть пыткам за то, что ты обвинил их в использовании пыток»[4]. Как сообщает «Энциклопедия Вьетнамской войны» под редакцией военного историка Спенсера Такера (англ.), жестокие и систематические пытки, которым подвергались американские пилоты, хорошо задокументированы, хотя вьетнамская сторона до сих пор отрицает факт их использования[5].

В те дни этим обычно занимался преимущественно один и тот же человек. Я думаю, они [вьетнамцы] поняли, что при отсутствии более-менее квалифицированного специалиста по пыткам довести человека до смерти можно запросто. Тот, о котором я говорю, заработал себе прозвище 'Прутопут', — у нас каждый охранник в лагере получал прозвище — потому что он умел с помощью металлических прутьев и пут загибать человека в какие угодно вывороченные позы, чтобы вызывать боль, но он был очень искусен в этом деле. Он знал пределы, до которых можно было выгибать руки и ноги, не ломая их, и в этом… Во всём этом было что-то нереальное. Он приходил, не выражая никаких эмоций. Пытки были его работой. Он был профессиональный специалист по пыткам. <…> Я думаю, они поняли, может быть, из предыдущих случаев, когда чрезмерно горячие специалисты по пыткам загубили несколько пленных, что им надо было завести вот такого человека.

— свидетельство Уильяма Лоренса, лётчика ВМС США, попавшего в плен в 1967 году[6]

Вьетнамцы пытали пленных прежде всего для того[7], чтобы сломить их волю, заставить предать своих товарищей, восхвалять снисходительность своих тюремщиков, подписывать письма с призывом прекратить войну и признаваться в военных преступлениях[8]. Лео Торснесс, удостоенный за свой героизм во Вьетнаме Медали Почёта, отмечал: «Я и многие другие пленные подвергались жестоким пыткам — некоторых пытали до смерти. Несколько [из нас] написали книги. В книге Джона "Майка" Макграта „Военнопленный: Шесть лет в Ханое“ присутствуют яркие зарисовки пыток»[9]. Лётчик ВМС США Джеремия Дентон в 1966 году находился под пытками четыре дня и три ночи — таким образом его «готовили» к встрече с японским журналистом, известным своей симпатией к Северному Вьетнаму.[10]. Эверетту Альваресу несколько дней не давали спать, затем сковали руки за спиной, порезав запястья до костей, и били до тех пор, пока он не согласился написать письмо с признанием того, что совершал «военные преступления» против вьетнамского народа[11]. Как отмечается в исследовании Военно-морского медицинского исследовательского центра в Сан-Диего, для получения подобного рода свидетельств вьетнамцы отказывали в медицинской помощи тяжело раненым или травмированным пленным, и даже ухудшали ранения и травмы[12]. Пытки применялись и в качестве наказания за любые нарушения лагерного режима (свист, пение, разговоры)[13].

Для пыток часто использовались кандалы и верёвки. Пытка с применением верёвок (англ.) была одной из самых болезненных. Пленному крепко связывали руки за спиной (у локтей и на запястьях), после чего заводили их вверх и вперёд. Такая методика приводила к остаточному параличу и потере чувствительности рук на долгое время (в некоторых случаях — на многие годы после освобождения из плена)[14]. Одной из распространённых форм пытки было лишение сна. Пленного привязывали или приковывали к стулу, заставляя сидеть в одном положении дни напролёт и при этом не позволяя спать. Томас Мо вспоминал, как однажды его заставили сидеть на стуле в течение 10 суток[4]. Лейтенант ВМС Майк Макграт отмечал, что некоторые заключённые подвергались такой пытке 15-20 дней без перерыва[15]. Некоторые формы пыток были очень простыми. Пленных заставляли проводить долгое время в неудобном положении — например, часами стоять на коленях на бетонном полу[16]. Иногда под колени подкладывали карандаш[14].

В 1969 году двое военнопленных неудачно попытались совершить побег. Одного из них после этого пытали в течение 38 дней. Второй, капитан ВВС Эдвин Аттерберри, также подвергся пыткам (его крики были слышны на расстоянии двух тюремных блоков) и скончался через восемь дней после попытки бегства[17]. Вьетнамцы заявили другим пленным, что он умер от «необычной болезни»[18]. В связи с этим неудавшимся побегом пыткам подверглись также многие другие заключённые, не имевшие к нему никакого отношения.

Лейтенант ВМС Джеймс Коннел находился в одиночном заключении весь период своего пребывания в плену. Вьетнамские тюремщики подвергли его пыткам, безуспешно пытаясь заставить его сделать признание в военных преступлениях. В результате у Коннела были серьёзно повреждены нервные окончания на руках и запястьях. Считая, что он симулирует, вьетнамцы в течение 120 дней пытали его электрошоком, загоняли ему под ногти иголки и кололи ими пальцы. Они грозились отрезать ему руки. В декабре 1969 года Коннела увели на очередной допрос, и никто из пленных его больше не видел.[19] В 1974 году Северный Вьетнам передал американским представителям его останки.[20]

Согласно исследованию центра изучения военнопленных Роберта Митчелла[14], в период активного использования пыток в первой половине войны пыткам с верёвками подверглись 85 % всех пленных американцев, пыткам со стулом — 67 %, в кандалы заковывались 60 %. Следует отметить, что эффективность пыток была спорной. Некоторые пленные обнаруживали, что любой ответ на допросе, даже ложный, временно облегчает страдания[21]. Когда вьетнамцы потребовали у лётчика морской пехоты Орсона Суиндла назвать имена командира и пилотов его эскадрильи, он под пытками перечислил членов своей школьной футбольной команды[22].

В 1999 году в комитете по иностранным делам конгресса США прошли слушания, посвящённые предполагаемому участию граждан Кубы в пытках американских военнослужащих во Вьетнаме[23].

По оценке министерства обороны США, сделанной в 1973 году после освобождения военнопленных, во Вьетнаме под пытками умерло более 55 американских военнослужащих. По оценкам сотрудников военных архивов и активистов, занимающихся проблемами пленных, реальное число гораздо больше.[19]

Тюрьма-музей

В 1990-е годы тюрьма была снесена. На её территории было построено несколько коммерческий зданий, включая 25-этажный жилой дом. В сохранившемся караульном здании, находившемся у ворот тюрьмы, был размещён музей.

Отражение в культуре

В кино

  • «Любя и воюя» (1987) - американский художественный фильм по книге бывшего заключённого тюрьмы Хоало Джеймса Стокдэйла.
  • «Ханой Хилтон» (1987) - американский художественный фильм, снят по воспоминаниям бывших заключённых тюрьмы Хоало.

Дополнительные факты

  • В 1999 году в Ханое была открыта пятизвёздная гостиница сети «Хилтон», получившая название «Ханой Хилтон Опера».

Напишите отзыв о статье "Ханой Хилтон"

Примечания

  1. 1 2 3 [en.hanoi.vietnamplus.vn/Home/Maison-Centrale/20099/86.vnplus Maison Centrale — 1000 Years Thang Long (VietNamPlus)]. [www.webcitation.org/6I9IGG80o Архивировано из первоисточника 16 июля 2013].
  2. James Willbanks. Vietnam War Almanac. — Facts on File, 2009. С. 139.
  3. Maurice Isserman. Vietnam War. — Facts On File, 2003. — P. 99.
  4. 1 2 [magazine.nd.edu/news/13873-pure-torture/ Tom Moe. Pure Torture]
  5. The Encyclopedia of the Vietnam War. A Political, Social, and Military History. — ABC-CLIO, 2011. — P. 1126.
  6. Цитируется по: Ал Сантоли. Всё, что было у нас. Устная история Вьетнамской войны (Everything We Had: An Oral History of the Vietnam War). 1981. [artofwar.ru/f/filippenko_a_w/text_0400.shtml Русский перевод Анатолия Филиппенко на сайте artofwar.ru]
  7. «Torture was not used primarily to obtain military information, but to break a prisoner’s will, force him to betray his comrades, and extort letters or tapes condemning US policy and praising the leniency of his captors». [www.airforce-magazine.com/MagazineArchive/Pages/1989/February%201989/0289valor.aspx John L. Frisbee. Valor en Masse]  (Проверено 20 августа 2012)
  8. «The Americans were forced to record taped „confessions“ to war crimes against the Vietnamese people and to write letters urging Americans at home to end the war». [www.pbs.org/wgbh/amex/vietnam/trenches/mia.html The M.I.A. Issue]
  9. «I and many POWs were tortured severely — some to death. Several wrote books. John „Mike“ McGrath’s book „Prisoner of War: Six Years in Hanoi“ includes vivid torture drawings». [the.honoluluadvertiser.com/article/2009/Jun/22/op/hawaii906220304.html Leo Thorsness. Vietnam POWs can explain what 'torture' means]
  10. [www.ojc.org/powforum/crimes.htm PoW/MIA Forum. War Crimes]
  11. «After denying the Navy flier sleep for several days, guards cuffed his arms behind his back, cutting his wrists to the bone, and then punched and kicked him mercilessly. Alvarez finally agreed to scrawl a dictated letter admitting he had committed „war crimes“ against the Vietnamese people». [www.people.com/people/archive/article/0,,20116870,00.html David Grogan, Jane Sims Podesta. Eight Years a P.O.W. in North Vietnam, Ex-Navy Flier Everett Alvarez Explores Old Wounds in a New Book]
  12. «The severely injured were denied medical treatment, and some men even had previous injuries aggravated in order to force submission». [www.dtic.mil/cgi-bin/GetTRDoc?AD=ADA063647 E.J. Hunter. THE VIETNAM POW VETERAN: IMMEDIATE AND LONG-TERM EFFECTS OF CAPTIVITY]  (Проверено 20 августа 2012)
  13. [books.google.ru/books?id=7PLWKWsrEnUC&pg=PA61&lpg=PA61&dq=Vietnam+POW+torture&source=bl&ots=WwIJMnWqRc&sig=rjOVetn952WoCWVY3Z3kqEqzCFQ&hl=ru&sa=X&ei=20cyUMmYKcnTtAbJqoHQDg&ved=0CGAQ6AEwBzgy#v=onepage&q=Vietnam%20POW%20torture&f=false Craig Howes. Voices of the Vietnam POWs: Witnesses to Their Fight], с. 61  (Проверено 20 августа 2012)
  14. 1 2 3 [www.pownetwork.org/pownet.secure.2/POSTER.pdf Torture experiences of prisoners held in North Vietnam]  (Проверено 1 августа 2010)
  15. [www.pbs.org/wgbh/amex/honor/gallery/74.html American Experience. Return With Honor. Gallery of Mike McGrath’s drawings]
  16. «Prisoners were also forced to torture themselves: great pain could be inflicted simply by kneeling on a concrete floor for enough hours». Wayne Thompson. To Hanoi and Back: The United States Air Force and North Vietnam 1966—1973. — Air Force History and Museums Program, United States Air Force, Washington, D.C. 2000. — P. 181.
  17. [www.airforce-magazine.com/MagazineArchive/Pages/1999/August%201999/0899honor.aspx Stewart Powell. Honor Bound]
  18. [www.pownetwork.org/bios/a/a044.htm ATTERBERRY, EDWIN LEE (P.O.W. NETWORK)]
  19. 1 2 [web.archive.org/web/20080702234551/www.usvetdsp.com/story53.htm Ted Sampley. U.S. Ambassador Says Vietnamese Torturers Were «Just Doing Their Jobs»]
  20. [www.pownetwork.org/bios/c/c092.htm CONNELL, JAMES JOSEPH (P.O.W. NETWORK)]
  21. [www.nationalmuseum.af.mil/factsheets/factsheet.asp?id=14405 BRUTALITY AND ENDURANCE]
  22. [www.defense.gov/news/newsarticle.aspx?id=25312 Vietnam POW Recalls Horrors, Some Smiles From Captivity]
  23. [www.gpo.gov/fdsys/pkg/CHRG-106hhrg65278/html/CHRG-106hhrg65278.htm THE CUBAN PROGRAM: TORTURE OF AMERICAN PRISONERS BY CUBAN AGENTS]

Ссылки

См. также

Отрывок, характеризующий Ханой Хилтон

Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»