Уорд, Хобарт

Джон Генри Хобарт Уорд
Дата рождения	17 июня 1823(1823-06-17)
Место рождения	Нью-Йорк
Дата смерти	24 июля 1903(1903-07-24) (80 лет)
Место смерти	Нью-Йорк
Принадлежность	США
Род войск	армия США
Годы службы	1842–47; 1861-1864 (США), 1851–59 (нью-йоркская милиция),
Звание	бригадный генерал
Сражения/войны	Мексиканская война Гражданская война в США Первое сражение при Бул-Ране Семидневная битва Второе сражение при Бул-Ране Сражение при Шантильи Битва при Фредериксберге Сражение при Чанселорсвилле Битва при Геттисберге Битва в Глуши Битва при Спотсильвейни

Джон Генри Хобарт Уорд (John Henry Hobart Ward) (17 июня 1823 — 24 июля 1903) — американский военный, обычно упоминаемый как J.H. Hobart Ward, участник мексиканской войны и бригадный генерал армии Союза во время гражданской войны. Он стал известен в основном как участник боя за Берлогу Дьявола во время сражения при Геттисберге. После сражения в Глуши был арестован за неподчинение приказу и отправлен в отставку. Был сбит трамваем в 1903 году.

Ранние годы

Уорд родился в Нью-Йорке в семье военных. Его дед Джон Уорд участвовал в американской войне за независимость и был ранен, а отец Джеймс Уорд был участником войны 1812 года. Хобарт Уорд окончил Тринити-Колледж и в возрасте 18 лет вступил в 7-й пехотный полк армии США. а 4 года он получил несколько повышений и достиг звания старшего сержанта.

Во время мексиканской войны Уорд участвовал в осаде форта Браун и был ранен в сражении при Монтеррей. Он успел быстро выздороветь и принять участие в осаде Веракруса. После войны он вернулся в Нью-Йорк и с 1851 по 1855 служил помощником генерального комиссара, а с 1855 по 1859 служил генеральным комиссаром штата.

В 1855 году вступил в масонскую ложу #273.

Гражданская война

После начала гражданской война и объявления о наборе в армию, Уорд записался в 38-й Нью-Йоркский пехотный полк и вскоре стал его первым полковником. В июле 1861 года он командовал этим полком в первом сражении при Булл-Ран. Полк числился в бригаде Орландо Уилкокса и когда Уилкокс был ранен, Уорд принял командование бригадой. На следующий год он участвовал в кампании на полуострове, где его полк числился в III корпусе в бригаде Дэвида Бирни. Уорд неплохо проявил себя в ходе Северовирджинской кампании, участвовал во Втором сражении при Булл-Ран и сражении при Шантильи. 4 октября 1862 года ему было присвоено звание бригадного генерала добровольческой армии и он принял командование бригадой Бирни (сам Бирни стал командиром дивизии вместо погибшего Керни). Бригада состояла из семи пехотных полков:

• 3-й Мэнский пехотный полк: полковник Мосес Лейкмен
• 4-й Мэнский пехотный полк: полковник Элия Уокер
• 38-й Нью-Йоркский пехотный полк, подполковник Уильям Бирни (брат Дэвида Бирни)
• 40-й Нью-Йоркский пехотный полк подполковник Нельсон Геснер
• 55-й Нью-Йоркский пехотный полк полковник Режи де Тробрианд
• 57-й Пенсильванский пехотный полк, полковник Чарльз Кэмпбелл
• 99-й Пенсильванский пехотный полк, полковник Эшер Лейди

Уорд командовал этой бригадой под Фредериксбергом и в сражении при Чанселорсвилле. Под Фредериксбергом дивизия Бирни стояла позади дивизии Мида, Миду удалось прорвать оборону конфедератов, и он трижды запрашивал у Бирни помощи. Ближе всего к Миду стояла бригада Уорда, но только после третьего запроса Бирни велел Уорду наступать. Уорд послал вперед три полка: два нью-йоркских под командованием Уильяма Бирни и 4-й Мэнский, которой повел в бой сам. Однако, дивизия Мида уже отступала, поэтому людям Уорда удалось лишь немного поучаствовать в перестрелке с наступающими джорджианцами.

Геттисберг

11 июня 1863 года в бригаду Уорда перевели 124-й Нью-Йоркский полк и, таким образом, к началу сражения под Геттисбергом эта бригада насчитывала 8 полков и была крупнейшей бригада Потомакской армии.

Бригада Уорда пришла в Эммитсберг 1 июля в 15:00 и уже готовилась разбить лагерь на ночь, когда получила приказ идти к Геттисбергу. Пройдя 10 миль по плохим дорогам, бригада пришла на указанное место на закате и встала лагерем. Утром 2 июля Бирни приказал Уорду разместить бригаду на крайнем левом фланге армии. Когда Бирни передвинул свою дивизию вперед, бригада Уорда оказалась на позиции с открытым левым флангом. В бригаде числилось 2100 человек, однако 3-й мэнский и 1-й полк снайперов были переброшены к Персиковому саду, поэтому у Уорда осталось 1650 человек и они не успели возвести укреплений. Уорда поддерживали 4 орудия батареи Смита.

В 16:30 бригада попала под атаку Джорджианской бригады Генри Беннинга, к которой присоединился 1-й техасский полк и 3-й арканзасский полки из техасской бригады. Уорд писал, что они подпустили наступающих поближе, а затем дали по ним залп с короткой дистанции. Это задержало южан, равно как и огонь батареи Смита. Но они все же двинулись вперед и вскоре артиллеристы Смита попали под винтовочный огонь и были вынуждены, прекратив огонь, отвести орудия назад. Отвод артиллерии стал началом катастрофы левого фланга корпуса Сиклса. Бригада Уорда понесла тяжелые потери, у самого Уорда пуля пробила шляпу. Бригаде пришлось отступить.

Эта бригада, — писал Уорд, — участвовала в каждом сражении Потомакской армии кроме Энтитема, и её храбрость была неоднократно отмечена, но этот раз затмил все её прежние достижения. Превосходство врага на нашем участке было подавляющим. В начале боя бригада насчитывала 1500 боеспособных бойцов, а потеряли мы около 800. Из 14 полевых офицеров было потеряно 8.

После Геттисберга

После реорганизации армии весной 1864 года бригада Уорда оказалась в составе дивизии Бирни во II корпусе Хэнкока. Корпус был задействован на левом фланге во время сражения в Глуши, где 6 мая в 11:00 попал под атаку генерала Лонгстрита. Бригады Мотта и Уорда первые не выдержали, и начали отступать. Многие офицеры отметили его храбрость в этом бою.

12 мая 1864 года Уорд командовал своей бригадой во время знаменитой атаки Хэнкока на «Подкову мула» в сражении при Спотсильвейни. Именно дивизия Бирни в тот день уничтожила «бригаду каменной стены». Однако, 12 мая, ко всеобщему удивлению офицеров, генерал Хэнкок отстранил Уорда от командования за «недостойное поведение и пьянство» в ходе битвы в Глуши. Несмотря на это, 18 июля Уорд был с почестями отправлен в отставку. Многие влиятельные люди просили вернуть Уорда на службу, однако 2 октября 1864 года военный секретарь отказал в отзыве приказа об уволнении.

Послевоенная деятельность

После войны Уорд 32 года прослужил в верховном суде Нью-Йорка. Ему было 80 лет, когда он отправился в Монро, где был сбит поездом. После масонской панихиды в Бруклине его тело вернули в Монро, где и похоронили на городском кладбище.

Литература

• James A. Hessler, Sickles at Gettysburg: The Controversial Civil War General Who Committed Murder, Abandoned Little Round Top, and Declared Himself the Hero of Gettysburg, Casemate Publishers, 2010 ISBN 1611210453
• Ezra J. Warner, Generals in Blue: Lives of the Union Commanders, LSU Press, 1964 ISBN 0807108227

Ссылки

• [www.civilwarhome.com/wardgettysburgor.htm Геттисбергский рапорт Уорда]
• [www.gdg.org/Research/OOB/Union/July1-3/jward.html Официальная переписка по поводу отстранения Уорда от командования.]
• [www.civilwar.org/battlefields/gettysburg/maps/gettysburg-devils-den-and.html Бригада Уорда в бою за Девилс-Ден, карта]
• [www.gettysburg.stonesentinels.com/HQ/HQ-3-1-2.php Памятник бригаде Уорда под Геттисбергом]

Отрывок, характеризующий Уорд, Хобарт

– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.