Хоган, Бен

Бен Хоган
Личная информация
Пол	мужской
Полное имя	Уильям Бен Хоган
Оригинальное имя	Ben Hogan
Имя при рождении	William Ben Hogan
Прозвища	The Hawk, Bantam Ben, The Wee Iceman
Гражданство	США
Специализация	гольфист
Дата рождения	13 августа 1912(1912-08-13)
Место рождения	Стефенвилл, Техас, США
Дата смерти	25 июля 1997(1997-07-25) (84 года)
Место смерти	Форт-Уорт, Техас, США
Спортивная карьера	1930–1971
Рост	1,74 м
Вес	66 кг

Бен Хоган (англ. Ben Hogan; 13 августа 1912 года — 25 июля 1997 года) — американский профессиональный игрок в гольф, считающийся одним из величайших гольфистов в истории. Ровесник двум другим величайшим игрокам в гольф XX века: Сэму Сниду и Байрону Нельсону — Хоган известен значительным влиянием, которое он оказал на теорию свинга, и легендарным умением наносить сильные удары по мячу.

Девять побед в крупнейших соревнованиях по гольфу ставят его на одну строчку по этому показателю с Гэри Плеером и на четвёртое место в общем зачёте, где впереди оказываются только Джек Никлаус (18 побед), Тайгер Вудс (14 побед) и Уолтер Хейген (11 побед). Он также один из пяти игроков, которым покорились все четыре крупнейших профессиональных турнира: «Мастерс», британский Открытый чемпионат, Открытый чемпионат США по гольфу и Чемпионат PGA — вместе с Никлаусом, Вудсом, Плеером и Джином Саразеном.

Ранние годы

Уильям Бен Хоган родился в Стефенвилле, штат Техас. Он был третьим и самым младшим ребёнком в семье Честера Хогана и Клары Хоган (урождённой Уильямс). Отец Бена был кузнецом. До 1921 года семья Хоганов проживала в 16 км на юго-запад от Дублина, штат Техас, пока не переехала на север-овосток в Форт-Уорт. В 1922 году, когда Хогану было девять лет, его отец совершил самоубийство, выстрелив себе в грудь. Некоторые источники утверждают, что Бен был свидетелем этого, что оказало воздействие на его психику и выразилось в интровертности характера.

Смерть отца привела к тому, что семья стала испытывать финансовые трудности, и дети вынуждены были работать, чтобы помогать портнихе-матери сводить концы с концами. Старший сын Ройал бросил школу в 14 лет и начал развозить на велосипеде офисные принадлежности. Девятилетний Бен продавал после уроков в школе газеты на близлежащеё железнодорожной станции. В 11 лет он по совету друга устроился кедди в Glen Garden Country Club, имевший поле для гольфа из девяти лунок в 11 км к югу от места жительства Бена. Одним из кедди в том же клубе был Байрон Нельсон, ставший впоследствии противником Хогана в профессиональных чемпионатах. В 15 лет они оба участвовали в декабрьских соревнованиях кедди 1927 года и, после того как Нельсон утопил мяч на последней лунке, закончили поле с равным результатом. Вместо игры до первого поражения на лунке, Нельсон и Хоган снова прошли все девять лунок, и на этот раз Нельсон, снова утопив мяч на последней лунке, тем не менее был впереди на один удар.

Следующей весной Нельсон получил единственное предоставленное место младшего члена клуба. Хоган, которому по правилам клуба не позволялось быть кедди после 16 лет, в августе 1928 года стал играть на полях с ежедневной оплатой — Katy Lake, Worth Hills и Z-Boaz.

Карьера

В последнем семестре заключительного года обучения Бен Хоган ушёл из Central High School (R.L. Paschal High School), чтобы стать профессиональным игроком и выступить на Открытом чемпионате Техаса в Сан-Антонио. Соревнования проходили в январе 1930 года, более чем за полгода до 18-летия Хогана. В 1932 году он нашёл низкооплачиваемую работу в Клеберне, штат Техас.

Первые годы в качестве профессионального игрока были крайне сложными для Хогана, и он неоднократно оставался без денег. До марта 1940 года он не выиграл ни одного турнира, но затем победил в трёх подряд соревнованиях в Северной Каролине.

Несмотря на 13 место по заработанным за 1938 году деньгам, Хоган был вынужден согласиться на работу ассистента и устроился в Century Country Club в Пурчейзе, штат Нью-Йорк. Затем в 1941 году он получил должность ведущего игрока в Hershey Country Club в Херши, штат Пенсильвания.

С 1938 по 1959 годы Хоган выиграл 63 профессиональных турнира несмотря на паузы, вызванные службой в армии и автомобильной аварией.

Вторая мировая война

Во время Второй мировой войны Бен Хоган был призван на службу в марте 1943 года. Он служил в звании лейтенанта в Форт-Уорте, штат Техас до июня 1945 года.

Столкновение с автобусом

2 февраля 1949 года Хоган с женой в сильном тумане неподалёку от Ван-Хорна, штат Техас, столкнулись на мосту с автобусом. Хоган закрыл жену, сидевшую на пассажирском сиденье, от удара, и тем спас собственную жизнь: рулевая колонка пропорола кресло водителя.

Хоган, которому было 36 лет, получил двойной перелом таза, переломы ключицы и левой лодыжки, повреждение ребра и опасные для жизни тромбы, последствия которых сказывались на кровообращении всю жизнь. Доктора опасались, что он может навсегда потерять способность ходить и участвовать в соревнованиях по гольфу. Хоган был выписан из больницы 1 апреля, через 59 дней после аварии.

Восстановив форму благодаря долгим прогулкам, Хоган вернулся в профессиональный гольф в ноябре 1949 года. Первыми соревнованиями в рамка PGA Tour сезона 1950 года для него стал Los Angeles Open. Основной турнир из 72 лунок он закончил наравне с Сэмом Снидом, но проиграл тому в плей-офф на 18 лунок.

Хоган в ударе

Победой в Карнусти хоган начал свой победоносный сезон 1953 года. Он выиграл пять из шести турниров, в которых участвовал, в том числе три «мейджора»: Мастерс (гольф), Открытый чемпионат США и Открытый чемпионат Великобритании.

До сих пор эта серия побед остается одной из выдающихся в истории профессионального гольфа. Сорокалетний Хоган не мог участвовать — и, возможно, победить — в Чемпионате PGA и таким образом выиграть «Большой шлем», поскольку сроки проведения турнира: 1—7 июля — пересекались со срокам Открытого чемпионата Великобритании: 6 — 10 июля. Бен Хоган стал первым гольфистом, которому удалось победить в трёх крупнейших турнирах за один сезон. Это достижение смог повторить только Тайгер Вудс в 2000 году, выигравший три последних главных турнира, а затем победивший в первом следующего сезона.

Хоган часто отказывался принимать участие в чемпионате PGA, пропуская всё больше по мере развития карьеры. Для этого было две причины: во-первых, до 1958 года Чемпионат PGA игрался в формате индивидуальных матчей, а Хоган обладал умением находить долговременную стратегию на целый раунд; во-вторых, в Чемпионате PGA необходимо несколько дней проходить по 36 лунок, а после аварии 1949 года Хоган испытывал трудности, если приходилось играть больше 18 лунок в день.

Свинг Хогана

Широкую известность Бен Хоган получил как мастер свинга — сильного удара по мячу. Имея сравнительно невысокое количество побед в турнирах, он заслуживает свою современную репутацию именно благодаря этому навыку.

Хоган известен тем, что уделял тренировкам больше времени, чем любоё из его современников. Иногда говорят, что именно он и изобрёл тренировки. В ответ на это Хоган говорил: «Вы слышали, что тренируясь до упаду, но... Мне это нравится. Я не могу дождаться утра, когда снова ударю по мячу. Когда удар достигает цели, твёрдо и решительно, это удовольствие, которое доступно лишь немногим». Хоган также стал первым игроком, который соотнёс выбор клюшки с расстоянием, на которое летит мяч и местом его падения, чтобы получить лучший контроль удара.

Хоган считал, что свинг у каждого игрока «грязный», и сделать его мастерским можно только большим количеством тренировок. Он также много лет размышлял над различными идеями и методологиями свинга, чтобы в конце концов представить оформившуюся теорию, приведшею к наиболее успешному периоду в карьере.

В молодости Хоган постоянно страдал от хука — ошибочного удара, когда мяч летит, сильно смещаясь в сторону. Хотя его телосложение не было выдающимся: всего 1 м 74 см и 67 кг, за что его прозвали «Bantam» по названию карликовой породы кур — он умел первым ударом отправить мяч далеко вперёд и даже участвовал в соревнованиях на дальность удара.

Считалось, что до 1949 года Хоган на турнирах использовал «сильный» захват, располагая руки на правой части рукоятки клюшки, хотя практиковался со «слабым» захватом и левым запястьем, направленным в сторону цели, что ограничивало успешность удара. По утверждению Якобса, от этом недостатке ему сообщил Байрон Нельсон, который также указал, что Хогану выработал такой захват, чтобы бить также далеко, как и более тяжёлые и высокие соперники. Результатом стали хуки с катастрофическими для игры последствиями.

Впоследствии Хоган нашёл свой собственный удар, направляя мяч ниже, чем обычно и с небольшим смещением слева направо. Такая траектория стала результатом использования свинга типа дро в сочетании с «слабым» захватом. Такая техника практически исключила шанс сделать хук.

На тренировках и турнирах Хоган играл без перчаток. То же самое делал и Мо Норман, который вместе с Хоганом признается одним из величайших мастеров сильного удара. Даже Тайгер Вудс говорил, что желал бы обладать свингом этих гольфистов, поскольку они добились полного контроля над мячом.

В мае 1967 года Том Майкл, редактор книги Кери Мидлкоффа The Golf Swing наблюдал за играми турнира Colonial National Invitational в Форт-Уорте. 54-летний Хоган закончил его на третьем месте, сделав 281 удар. Из них Майкл насчитал 141 свинг, оценив 139 из них от «хороший» до «превосходный». Из двух оставшихся один промахнулся мимо фервея на 5 ярдов, а второй не долетел до грина примерно на то же расстояние. Трудно было назвать другого игрока, если вообще возможно, показавшего такой результат за четыре дня турнира.

"Five Lessons" и учебники гольфа

Бен Хоган придерживался мнения, что хороший, поставленный свинг требует лишь несколько элементов, правильно и вовремя исполненных. Его книга Five Lessons: The Modern Fundamentals of Golf (рус. {{{1}}} «Пять уроков: Современные основы гольфа»), вероятно, является самым читаемым пособием по гольфу, конкурируя за это звание только с книгой Харви Пеника Little Red Book. Принципы, в ней изложенные, часто повторяют современные гуру гольфа. В «Пяти уроках» Хоган делит свинг на четыре части: основы, захват, стойка и поза, удар.

Основы

Хоган утверждает, что средний гольфист себя недооценивает. Он видит, что начинающие игроки слишком много внимания уделяют долгой игре. Но если иметь точный, мощный свинг, можно бить за 70 ярдов. И любой средний гольфист способен поставить надёжный удар за 80 ярдов. За несколько лет методом проб и ошибок Хоган разработал технику, которая доказала свою эффективность в условиях любых обстоятельств.

Захват

Хоган пишет: «Хороший гольф начинается с хорошего захвата». Если неправильно держать клюшку, игрок не сможет раскрыть свой потенциал. Захват важен, поскольку единственный физический контакт с мячом осуществляется через клюшку. Плохой захват может привести к сползанию руки снижению скорости головки клюшки. В результате будут потеряны мощь и точность удара. Перекрывающееся расположение рук является лучшей техникой, поскольку заставляет руки действовать в единстве

Стойка и поза

Правильная стойка позволяет не только задать нужное направление, но и обеспечивает сбалансированный свинг, подготавливает нужные мышцы и даёт максимальную мощь и контроль над мячом. Тело должно располагаться относительно мяча только после того, как относительно него была расположена головка клюшки. Выстраивание стойки начинается от ступней, затем идут колени, бёдра и плечи. Чем длинее клюшка, тем шире нужно ставить ноги, обеспечивая устойчивость.

Удар

Отведение клюшки

Хоган рекомендует предварительно имитировать удар, поскольку это помогает расслабить мышцы, а рукам запомнить движение в первой части замаха. Замах должен быть круче, чем движение вниз, а в высшей точке замаха спина должна смотреть в сторону цели.

Движение вниз

Во второй части удара, движении вниз, Хоган отдает преимущество в движении бёдрам, которые первыми начинают поворачиваться. Он сравнивает гольфиста с бейсболистом, находя общую технику выполнения удара по мячу и броска. Руки движутся изнутри наружу. Головка клюшки достигает максимальной скорости не в момент касания мяча, а сразу после, когда обе руки полностью выпрямляются.

Первое издание «Пяти уроков» вышло по частям в пяти выпусках журнала Sports Illustrated начиная с 11 марта 1957 года. В конце года учебник появился в виде отдельной книги, а к настоящему моменту он переиздан 64 раза и до сих пор остается одним из самых продаваемых пособий по гольфу. Соавтором учебника выступил Герберт Уоррен Уинд, иллюстрации выполнил Энтони Равиелли.

Личная жизнь

В середине 1920-х годов Бен Хоган встретил в воскресной школе Форт-Уорта Вэлери Фокс. После нескольких лет, в 1932 году они встретились снова, когда Хоган нашёл работу в Клеберне, где жила семья Фокс. В апреле 1935 года пара поженилась в доме отца Вэлери.

На протяжении всей спортивной карьеры жена Хогана поддерживала его своей верой в успех и способность справиться с хуками, преследовавшими Хогана в начале карьеры.

Бен Хоган скончался 25 июля 1997 года в Форт-Уорте, штат Техас, и был похоронен в Greenwood Memorial Park. Вэлери Хоган пережила мужа на два года.

Ben Hogan Golf Company

После самого успешного сезона в карьере, осенью 1953 года, Бен Хоган открыл компанию по производству клюшек для гольфа. Она расположилась в Форт-Уорте. Первые партии клюшек появились в продаже летом 1954 года. Их целевыми потребителями были игроки уровнем выше среднего. Будучи перфекционистом Хоган приказал уничтожить всю первую партию клюшек, посчитав их несоответствующими его представлениям о качестве.

В 1960 году фирма была продана крупной компании American Machine and Foundry, однако Хоган сохранил пост председателя совета директоров на несколько следующих лет. Клюшки AMF Ben Hogan продавались с 1960 по 1985 годы, пока компанию не купил Minstar, чтобы затем в 1988 году продать Cosmo World. Новый владелец держал компанию до 1992 года, а затем продал независимому инвестору Биллу Гудвину.

Гудвин перевёл компанию из Форт-Уорта в Виргинию, чтобы консолидировать все операции AMF. В 1997 году Гудвин продал компанию Spalding, а продажи остатков продукции завершил в 1998. Spalding возвратила производство в Форт-Уорт, но в конце концов выставила на продажу в рамках прооцедуры банкротства отделения Topflite. Компанию приобрела Callaway в 2004 году. В настоящее время Callaway принадлежат права на бренд «Ben Hogan». В 2008 году после 50 лет существования линия продукции «Ben Hogan» была снята с производства.

Достижения

• Бен Хоган дважды играл за команду США в Кубке Райдера: в 1947 и 1951 годах. Трижды: в 1947, 1949 и 1967 он был капитаном, в последний год сказав ставшую знаменитой фразу, что он привёз на соревнования «двенадцать лучших гольфистов мира». (Эта же фраза была повторена Рэймондом Флойдом в 1989 году.)
• Бен Хоган выигрывал Приз Вардона за самое низкое среднее число ударов за сезон трижды: в 1940, 1941 и 1948 годах. В 1953 году Хоган получил Пояс Хикока как лучший профессиональный спортсмен Соединённых Штатов.
• Премия Бена Хогана ежегодно вручается Американской ассоциацией писателей о гольфе спортсмену, продолжающему выступления несмотря на физические ограничения или серьёзное заболевание. Первым обладателем премии стал Бейб Закариас.
• Бен Хоган включён в Зал славы мирового гольфа в 1974 году.
• В 1976 году Бен Хоган стал обладателем Премии Боба Джонса, высшей награды Американской ассоциации гольфа, в признание спортивных достижений в гольфе.
• Специальный зал, посвящённый карьере Бена Хогана, его возвращению в спорт после аварии и достижениям открыт в Музее гольфа в Фар-Хиллс, штат Нью-Джерси.
• В 1999 году Бен Хоган занял 38 строчку в списке ESPN's SportsCentury 50 Greatest Athletes of the 20th Century.
• В 2000 году Бен Хоган назван вторым величайшим игроком всех времен журналом Golf Digest. Первое место занял Джек Никлаус, а третье Сэм Снид.
• В 2009 году Бен Хоган занял четвёртую строчку в списке величайших игроков, составленном журналом Golf Magazine. Первым снова был Джек Никлаус, второе место занял Тайгер Вудс, а на третье попал Бобби Джонс.
• Бен Хоган принимал участие в строительстве первого поля Trophy Club Country Club Golfcourse в Трофи-Клаб, штат Техас. 9 из 18 лунок поля названы в честь него.

Спортивные достижения

Турнир	Побед	2 место	3 место	Топ-5	Топ-10	Топ-25	Всего	В зачёте
Мастерс	2	4	0	9	17	21	25	24
Открытый чемпионат США	4	2	2	10	15	17	22	19
Открытый чемпионат	1	0	0	1	1	1	1	1
Чемпионат PGA	2	0	0	5	7	8	10	9
Всего	9	6	2	25	40	47	58	53

• Непрерывная серия в зачёте – 35 (Мастерс 1939 года — Открытый чемпионат США 1956 года)
• Непрерывная серия в Топ-10 — 18 (Мастерс 1948 года — Открытый чемпионат США 1956 года)

Отрывок, характеризующий Хоган, Бен

– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.