Ходзё Соуна

Ходзё Соун: “Двадцать одно правило господина Соуна” Среди многочисленных “домашних законов” (кахо) и “домашних уроков” (какун), составленных полководцами и самураями, “Соун-дзи доно нидзюити кадзё” (“Двадцать одно правило господина Соуна”), приписываемое Ходзё Соуну (1432?—1519), отличаются удивительной простотой и практичностью предлагаемых советов. Соун (“Быстрое облако”), первоначально носивший имя Исэ Синкуро Нагаудзи, в свои сорок лет был рядовым странствующим самураем. В 1491 г., в возрасте почти шестидесяти лет, он, воспользовавшись распрями между двумя ветвями клана Уэсуги, стал правителем провинции Идзу (в сегодняшней префектуре Сидзуока). Постепенно его влияние в области Канто росло, земли ширились, так что в конце концов он основал клан Ходзё, просуществовавший пять поколений. Своим успехом он в первую очередь был обязан проводимой им политике: налоги на сельское население уменьшились, а вассалы Ходзё получали большую часть того, что ему удавалось приобрести. То, что самурай незнатного рода установил контроль над целой провинцией, позволило многим считать 1491 год началом периода “Сражающихся царств” в Японии. По всей видимости, представленные ниже “уроки” адресованы вассалам-самураям, а не наследникам дома Ходзё.

Правило: Прежде всего веруй в Будду и божеств Синто. Правило: Непременно вставай ранним утром. Если встаешь поздно, даже твои слуги станут вялыми и непригодными. Ты не сможешь исполнять свои дела, общественные и частные. Если это произойдет, господин откажется от тебя, так что будь настороже. Правило: Ложись спать не позднее, чем через два часа после захода солнца. Ночные разбойники чаще всего появляются с двух часов до полуночи до двух пополуночи. Если будешь тратить время попусту, долго болтать по вечерам и ложиться спать около полуночи, то в конце концов лишишься ценностей и погибнешь сам. Твоя репутация за пределами дома тоже пострадает. Не жги бесцельно дерево и масло по вечерам. Вставай за несколько часов до восхода солнца, умывайся холодной водой и возноси молитвы. Приведи себя в порядок и отдай приказания на день жене, детям и вассалам. Начинай трудиться до восхода. Старая мудрость гласит: “Отправляйся спать за час до полуночи и вставай за несколько часов до зари”. Но это зависит от человека. Все же вставать за несколько часов до рассвета — благо для тебя. Если же будешь спать после восхода солнца, а тем более до полудня, не сможешь не только трудиться и исполнять свой долг, но даже заниматься личными делами. Это плохо. Твой дневной распорядок не будет выполнен. Правило: Перед тем как помыть лицо и руки, осмотри отхожее место, сад и конюшни. Прикажи слугам вычистить и убрать те места, которые более всего в этом нуждаются. Потом быстро умойся. Не выливай понапрасну воду, которую использовал для полоскания, пусть даже ее в избытке. Если громко кашляешь, даже находясь в собственном доме, то тем самым показываешь себя невнимательным к другим, что не благоразумно. Поэтому, если кашляешь, то делай это незаметно. Как говорят: “Склоняйся под Небом, мягко ступай по земле!”*. Правило: Молиться нужно ради своего же блага. Будь прямым и гибким, честным и законопослушным. Будь почтителен к тем, кто выше тебя, и сострадателен к тем, кто ниже. Принимай вещи такими, какие они есть: что имеешь, то имеешь; чего не имеешь, того не имеешь. Поступать так — значит следовать воле Будды и божеств Синто. Даже если не возносишь молитвы, помня об этом, обретаешь покровительство божеств. При этом, даже если возносишь молитвы, но сердце твое неправедно, будешь покинут Небом. Так что будь осмотрителен. Правило: Не думай, что твои мечи и одежды должны быть так же хороши, как у других. Довольствуйся ими, пока они совсем не придут в негодность. Но если начнешь приобретать то, чего у тебя нет, и станешь еще беднее, превратишься в посмешище. Правило: С самого утра позаботься о своей прическе, даже если ты решил остаться дома из-за болезни или для того, чтобы заняться личными делами, не говоря уже о том, если тебе предстоит исполнять свой долг**. Появляться перед людьми неопрятным — отвратительно и беспечно. Если будешь неряшливым, то даже слуги начнут подражать тебе. Неразумно метаться [в спешке пытаясь собрать волосы] только потому, что вдруг приехал твой товарищ. Правило: Когда отправляешься на службу, никогда не иди прямо к своему господину. Жди в гостиной и наблюдай за другими. Появляйся перед господином только тогда, когда тебя вызовут. Иначе можешь столкнуться с неприятностями. Правило: Когда хозяин называет твое имя, быстро скажи: “Да, господин!” Даже если ты сидишь на удалении от него, быстро подойди и преклони перед господином колени. Почтительно слушай, что он скажет. Потом быстро уходи, делай то, что ведено, а возвратившись, честно и прямо доложи обо всем. Не пытайся превознести свои таланты. Также, в зависимости от ситуации, спрашивай совета мудрых людей о том, что и как передать господину. Не полагайся во всем только на себя. Правило: В присутствии господина не сиди около сплетничающих. Оставайся в стороне от них. Нечего и говорить: не распускай слухи о самом себе и не смейся в открытую. Если будешь делать так, не только вышестоящие, но и равные тебе бросят тебя. Правило: Говорят: “Делай все вместе с другими, и тогда избегнешь несчастья”. Полагайся на других во всем. Правило: Когда бы у тебя не появилось время для самого себя, используй его для чтения. Всегда имей при себе что-нибудь с написанными иероглифами и смотри на них, даже когда никто не смотрит. Если не будешь смотреть на них, засыпая и просыпаясь, будешь их забывать***. То же относится и к письму. Правило: Если тебе нужно пройти перед старшими, пришедшими на аудиенцию к господину, согни ноги в коленях и опусти руки. Ни в коем случае не следует показывать ни уважения, ни смирения, а следует проскользнуть мимо. Все самураи должны быть почтительными и скромными. Правило: Никогда не говори никому ни слова лжи или полуправды, будь это знатный или низкий. Даже шутя говори правду. Если будешь лгать, это станет твоей привычкой, и люди начнут досаждать тебе. В конце концов все покинут тебя. Ты должен помнить: если кто-то обвиняет тебя, это позор на всю жизнь. Правило: Тот, кто не умеет составлять танка, бездарен и пуст. Изучай стихосложение. Всегда следи за тем, что говоришь. По одному твоему слову люди могут догадаться, что ты думаешь. Правило: Когда бы у тебя ни появилось время, свободное от службы господину, упражняйся в верховой езде. Узнай основы от знатока, а как держать поводья — познаешь сам. Правило: Ищи хороших друзей в учебе и занятиях письмом. Избегай плохих друзей в го, шахматах, в игре на свирели и флейте. Не знать об этом не постыдно, но и в том, чтобы помнить об этом, нет ничего плохого. Просто ты не потеряешь зря время. Хорош человек или плох — целиком зависит от его друзей. Куда бы ни отправились трое, среди них найдется один, достойный быть учителем. Выбери этого одного и следуй за ним. Наблюдая за тем, кто не хорош, исправляешь собственные ошибки****. Правило: Когда уходишь со службы и возвращаешься домой, пройди из конюшен на задний двор, почини четыре стены и заборы и закрой лазы, проделанные в них собаками. Беспечная служанка может взять для растопки солому с крыши. Позаботившись о сиюминутном, она не думает, что может случиться потом. Помни, что подобное происходит со всеми. Правило: На закате прочно запри ворота и отпирай их только тогда, когда кому-то нужно войти или выйти. В противном случае в будущем непременно случится беда. Правило: Вечером проверь, как горит огонь на кухне и в комнате жены. Вели ей быть осторожной и сделай все возможное, чтобы на тебя не перекинулся огонь со стороны соседей. Поступай так каждую ночь. Женщины, знатные они или низкие, обычно не думают о таких вещах и беспечно разбрасывают одежду и ценности. Даже если у тебя есть слуги, не полагайся на то, что обо всем сказал им. Всегда все делай первым, дабы знать, как обстоит дело. И только потом думай о том, как заставить сделать это других. Правило: Постоянно совершенствуйся в чтении, письме, военном искусстве, стрельбе из лука и езде на лошади. Об этом нет необходимости говорить подробно. Пусть ученость будет в левой руке, а военное искусство — в правой. Таков закон с древних времен. Никогда не пренебрегай им.

• Изначально пословица имела в виду человека с нечистой совестью. Здесь она использована, чтобы подчеркнуть необходимость быть скромным.
  • Мужчины в те дни собирали волосы в пучок на голове и брили макушку, так что им нужно было не просто причесаться.
    • Забавный, но весьма практичный совет. Для того, чтобы свободно читать и писать, необходимо помнить очень много китайских иероглифов. Проблема в те дни была еще более насущной, ибо формальной системы образования тогда не существовало.
      • Последние две фразы — из книги VII “Бесед и рассуждений” Конфуция.

Отрывок, характеризующий Ходзё Соуна

Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.