Хозяйки литературных салонов

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Хозяйки литературных салонов (фр. salonnières) — выдающееся женщины, блиставшие остроумием, талантами, красотой и группировавшие вокруг себя выдающихся представителей науки, искусства и политики для бесед в изящной форме по вопросам политики и литературы на домашних салонах, сыгравших видную роль в истории литературы и политики[1].

На тот исторический момент салоны заменяли современную печать в выражении общественного мнения; там зарождались веяния и требования, вырабатывавшиеся затем в целые системы и налагавшие свой отпечаток на литературу и общество. Первые салоны XVI века Маргариты Шотландской и Маргариты Наваррской были исключительно литературными. Особенно выделялись салоны во Франции, они особенно размножились при Людовике XIV. Мольер высмеивал их в «Смешных жеманницах» за пустозвонство. В XVIII веке салоны получили политический характер.[2]

Умение держать салон Державин называет «искусством». Он отмечает как главную особенность салона то, что им руководить может только женщина. «Ум женщины, — пишет он, — тем и обольщает и господствует, что он отменно чуток на чужой ум. Женский ум часто гостеприимен; он охотно зазывает и приветствует умных гостей, заботливо и ловко устраивает их у себя. Лучше, если хозяйка дома в зрелом возрасте, более беспристрастном и бескорыстном».[3]





Античность

В Афинах у некоторых гетер собирались выдающиеся современники, например, у Аспасии (ок. 470—400 до н. э.) в доме были Перикл, Сократ, Алкивиад и другие, обсуждавшие различные вопросы философии и политики; она давала уроки риторики[1].

Франция

Образование французских салонов относится к XVI и особенно к началу XVII веков, когда женщина в высшем обществе Франции делается предметом особого культа и около неё образуется круг поклонников[1].

XVI век

Первые салоны носили исключительно литературный характер. Маргарита Наваррская (1492—1549) в XVI веке была из числа первых женщин, дом которых служил сборным местом для поэтов и учёных[1].

XVII век

Размножившиеся при Людовике XIV салоны, большая часть которых отличалась вычурным тоном, жеманством и пустозвонством, были осмеяны Мольером в комедии «Смешные жеманницы». Последние годы царствования Людовика XIV не благоприятствовали развитию общественной жизни, но при регентстве салоны вновь появились, ещё более блестящие.[1]

XVIII век

В XVIII веке новые идеи проникают в салоны, придавая им политическое значение[1]:

  • в отеле Сюлли (фр.) появлялся Вольтер;
  • в отеле Виллар (фр.) собиралась вся знать;
  • салон супруги маршала Бово (маршал фр.), известный независимым образом мыслей, поддерживал находившегося в опале Шуазёля, а впоследствии Некке́ра;
  • салон супруги маршала д’Анвиль был одним из первых, где свободно разбирались философские вопросы; хозяйка его была предана идеям Тюрго и покровительствовала Вольтеру;
  • в салоне герцогини Эгильон (фр. Marie-Madeleine de Vignerot d’Aiguillon) находили убежище преследуемые философы;
  • им же оказывал покровительство салон г-жи Удето;
  • салон в Тампле, хозяйкой которого была г-жа де Буффлер (фр. Amélie de Boufflers; (1746/1751-1794), любовница принца Конти, отличался богатством своих приёмов;
  • салон мадам Граммон (фр. duchesse de Gramont, 1730—1794), сестры Шуазёля, являлся первым политическим салоном: он представлял собою род тайного комитета, куда каждый являлся с отчётом и где велись рассуждения о государственных делах;
  • некоторую политическую роль играл и салон г-жи Рошфор.

Финансовая знать собиралась в салонах Самюэля Бернара (фр. Samuel Bernard), Ло, Пленеф, Трюден, Ла-Попелиньер[1].

Чисто литературный характер имели салоны мадам д’Эпине (1726—1783), Дюдеффан (1697—1780), Леспинас (1732—1776); здесь вокруг блестящих хозяек собирались философы и вообще остроумные люди; эти салоны имели такое же влияние на литературу, как салон мадам де Рамбуйе[1].

К началу революции салоны представляли собою уже как бы переход к революционным клубам; таковы были в 1789 году[1]:

После 1790 г. салоны сменились клубами; первые, как собрания людей небольшого круга светского общества, оказывались недостаточными для потребностей времени[1].

Последним салоном, уже исключительно политическим, являлся салон г-жи Ролан. который был блестящим очагом революции; у неё бывал сначала Робеспьер, затем её дом сделался центром партии жирондистов[1].

После переворота 9 термидора вновь появились салоны; наиболее блестящим из них был салон г-жи де Сталь, во время террора принимавшей гостей в замке Коппе близ Женевы; у неё собирались все выдающиеся деятели эпохи Директории — Бенжамен Констан, Талейран, Карно, Бонапарт, Барбе-Марбуа (François Barbé-Marbois), Буасси д’Англе (François-Antoine de Boissy d’Anglas), г-жи Криденер и Рекамье[1].

XIX век

При первом консуле салон мадам де Сталь сделался очагом оппозиции, хотя там появлялись и приверженцы правительства, братья консула, министры и т. д. Изгнанная во время Империи из Франции, г-жа Сталь вернулась в Париж в 1814 году и восстановила свой салон, где бывали Бенжамен Констан, аббат Прадт, Лафайет, Фуше, Веллингтон[1].

Блестящий салон г-жи Таллиен во время директории несколько напоминал времена Регентства; в салоне Сюар собирались учёные и светские люди[1].

При Наполеоне I, когда политическая свобода во Франции была сильно стеснена, салоны потеряли своё прежнее значение; единственной приманкой в салоне являлась женская красота[1].

Прежний блестящий салон возрождается в эпоху Реставрации и вновь начинает играть выдающуюся роль[1]:

  • салон г-жи Лебрен являлся местом собрания старых легитимистов;
  • у барона Жерара собирались главным образом писатели, артисты, художники и др.;
  • блестящий салон г-жи Ансело являлся в конце эпохи реставрации как бы путём в академию; там собирались литературные и другие знаменитости, как Виктор Гюго, Альфред де Виньи, Эмиль Дешан, Шатобриан, Консидеран, князь Чарторыйский, князь Полиньяк;
  • салон Шарля Нодье обединял собою главным образом писателей новой школы — Виктора Гюго, Мюссе, Александр Дюма, Дешана и др.;
  • салон Виктора Гюго, бывший вначале чисто литературным, с 1848 г. обратился в политический и просуществовал до декабрьского переворота 1851 г.;
  • салон красавицы г-жи Рекамье посещали её многочисленные поклонники: Шатобриан, Балланш, Ампер, герц. Ноайль, Паскье, Монталамбор, Фаллу и др.;
  • в салоне герцогини Абрантес собиралось небольшое общество представителей бонапартистской знати и современной литературы, например Люсьен Бонапарт, Бальзак; это был преимущественно артистический салон, славившийся своею роскошью и празднествами, которые совершенно разорили хозяйку.

Среди салонов последних лет Июльской монархии выдавались салон г-жи де Кюстин, с особым оттенком легитимистского романтизма, и салон г-жи Жирарден, посещавшийся Виктором Гюго, Готье, Мери, Гозланом и др.[1]

Во время Второй Республики салоны имели исключительно политический характер; таков был салон депутата Флавиньи, где, кроме депутатов, собирались и иностранные дипломаты[1].

После переворота 2 декабря появились официальные салоны, например салоны государственного министра (при Фульде), салон президента законодательного корпуса, блиставший при герцоге Морни. Исключительно аристократический характер имел салон г-жи Меттерних, жены австрийского посла. Салон г-жи Свечиной был сборным местом легитимистов и клерикалов.[1]

К началу XX века значение парижских салонов исчезло, как и их влияние на литературу и политику[1].

Англия

XVIII век

В салоне писательницы Элизабет Монтегю (1718—1800) в 1760-х годах родилось выражение «синий чулок».

Россия

В истории русского общества важную роль играли светские салоны женщин, вокруг которых группировались литературные и общественные деятели[1]:

См. также

Напишите отзыв о статье "Хозяйки литературных салонов"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 Салоны // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. ↑ Салон // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
  3. ↑ [festival.1september.ru/articles/417820/ Интегрированный урок мировой художественной культуры по теме: "Литературно-музыкальный салон Зинаиды Волконской". 10-й класс]
  4. ↑ Жена Гельвеция

Ссылки

Литература

  • Успенская В.И. Женские салоны в Европе XVII-XVIII вв.// Женщины. История. Общество: Вып. 2. - Тверь, 2002. - с.171-199
  • Сайкина Н.В. Московский литературный салон кн. Зинаиды Волконской: Автореф. дис... канд. филол. наук. — М., 2002.

Отрывок, характеризующий Хозяйки литературных салонов

Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Хозяйки_литературных_салонов&oldid=79807921»