Хокинс, Джек
Джек Хокинс | ||
Jack Hawkins | ||
Джек Хокинс в 1973 году | ||
Имя при рождении: |
Джон Эдвард Хокинс | |
---|---|---|
Дата рождения: | ||
Место рождения: | ||
Дата смерти: | ||
Место смерти: | ||
Гражданство: | ||
Профессия: | ||
Карьера: |
1930—1974 | |
Награды: |
|
Полковник Джон Эдвард «Джек» Хокинс (англ. John Edward "Jack" Hawkins; 14 сентября 1910, Лондон — 18 июля 1973, там же) — британский актёр театра и кино, ветеран Второй мировой войны, номинант на премии BAFTA и «Эмми», чья карьера длилась более 40 лет.
«Я играл любой тип офицеров, кроме Ренов» — однажды сказал Хокинс[1]. Некоторые подозревали, что даже в роли Рен он проделает свою обычную компетентную работу[1]. Такой же британец, как и ростбиф, c мягкими, выразительными глазами и сочным, звучащим голосом, 40-летний Хокинс, появившись в военной драме «Ангелы один-пять » сразу же стал звездой на родине[1].
Наиболее запоминающимися персонажами актёра стали крупные должностные лица, в том числе майор Уорден в «Мосте через реку Квай», генерал Алленби в «Лоуренсе Аравийском» и генерал Пиктон в «Ватерлоо»[2]. В реальной жизни Хокинс сам прошёл всю Вторую мировую войну и дослужился до звания полковника. В 1973 году Джек Хокинс скончался в Лондоне от рака пищевода.
Содержание
Биография
Юность и первые роли
Джон Эдвард Хокинс родился 14 сентября 1910 года в Лондоне, в семье архитектора Томаса Джорджа Хокинса и его жены Фёб Хокинс. С первых лет жизни Хокинс казался рождённым для сцены[2]. Его родители подали документы в школу, когда Джеку исполнилось всего пять лет[2]. Спустя четыре года мальчик уже пел в местном хоре[2]. Дебют Хокинса на театральной сцене состоялся в двенадцать лет, когда он исполнил роль Элфа Кинга в постановке по пьесе «Когда заканчивается радуга »[2].
В 1925 году влиятельный друг семьи Хокинс помог Джеку поступить в престижную театральную школу Julia Conti School of Drama[2]. Незадолго после этого актёр дебютировал на Бродвее, в спектакле «Конец путешествия »[2].
Вскоре он вернулся в родной Лондон, где в 1932 году женился на актрисе Джессике Тэнди[2]. Тогда же он начал активно сниматься в немом кино, его первой неэпизодической ролью стала роль Джо Мартина в британском ремейке хичкоковского «Жильца»[3]. В следующие девять лет он снялся в дюжине фильмов, включая «Выстрел в темноте », «Осенний крокус », «Пег из старого Друри » и «Убийство будет раскрыто »[3].
Вторая мировая война
С началом Второй мировой войны в сентябре 1939 года и последующей Дюнкеркской операции, Хокинс вступил в ряды Королевских уэльских фузилёров[3]. Пройдя базовую подготовку в городе Рексем , он, вместе со своим отрядом, был отправлен в Офицерский тренировочный корпус , что в общине Пвллхели[3]. После того, как ему было присвоено звание «второй лейтенант», Хокинс был вынужден ненадолго покинуть поле боя, чтобы сыграть в пропагандистском военном фильме «Следующий из Кинов » (1942)[4].
Вернувшись к выполнению своего долга, Хокинс обосновался в 1-м батальоне Королевских уэльских фузилёров, штаб-квартира которых располагалась близ железнодорожной станции Челтнем Рэйскурс[4]. Подразделение было отправлено в Индию, где второй лейтенант Хокинс был назначен строевым офицером взвода Bren gun[4]. Его отряд проследовал за Четырнадцатой британской армией в Бирму, где Хокинс участвовал в крупном сражении, после окончания которого получил повышение в звании до капитана[4]. В перерывах между битвами Хокинс принимал участие в организации ENSA , служившей для развлечения и поднятия духа британских солдат[4]. За заслуги в ENSA Хокинс был удостоен звания «майор»[4].
Уже в конце военных действий Хокинс был ответственен за развлечение всех британских сил в Индии[4]. Тогда же он встретил свою будущую жену, актрису Дорин Лоуренс[4]. В последние дни войны ему было присвоено звание полковника[4].
Послевоенная жизнь
По совету своего старого друга, режиссёра Александра Корда, Хокинс вернулся в кинематограф[4]. Фильмом, прославившим его на всю Великобританию, стала военная драма «Ангелы один-пять »[4]. Во всём мире же Хокинса узнали после перевоплощения в коммандера Джорджа Эриксона в именитой ленте Чарльза Френда «Жестокое море »[5]. В ней он не только совершил актёрский прорыв, но и перенял всю храбрость от тех морских офицеров, с которыми познакомился на войне[5]. Эта актёрская работа принесла ему вторую номинацию на британскую премию BAFTA (до этого, годом ранее, он уже выдвигался за фильм «Мэнди »).
Одним из ключевых эпизодов в биографии Джека Хокинса является эпическая военная лента Дэвида Лина «Мост через реку Квай», сорвавшая большой куш на «Оскаре» (7 статуэток, включая за лучший фильм года). Хокинс исполнил роль упрямого и бесстрашного майора Уордена. Его коллегами по съёмочной площадке были Уильям Холден и Алек Гиннесс, получивший премию киноакадемии за роль в этом фильме. С Гиннессом Хокинс уже снимался в картине «Узник »[4].
В 1958 году, за заслуги перед Великобританией, Джеку Хокинсу был пожалован орден Британской империи, который ему лично вручила королева Елизавета II. 1950-е годы Хокинс блистательно окончил яркой ролью римского сенатора Квинта Аррия в «оскароносном» пеплуме Уильяма Уайлера «Бен-Гур»[6]. Одним из лучших персонажей актёра стал подполковник Хайд в криминальной комедии «Лига джентльменов»[6]. Весь мужской актёрский состав фильма, включая самого Хокинса, был удостоен приза за лучшую мужскую роль на кинофестивале в Сан-Себастьяне.
1962 год принёс актёру роль генерала Алленби в знаменитом байопике «Лоуренс Аравийский», где он снова воссоединился с Алеком Гиннессом.
Последние годы и смерть
Перевоплощение в охотника Гарри Стэнтона в приключенческой картине «Ярость » (1963) киноаналитики называли чуть ли не самым слабым за всю карьеру актёра[7]. Тогда же у Хокинса, заядлого курильщика, не обходящегося без трёх пачек сигарет в день, был диагностирован рак пищевода. Он прибёг к кобальтовой терапии , однако и она не помогла. Вся гортань актёра была хирургически удалена, вместо неё ему вставили электрогортань . Невзирая на то, что он почти не мог говорить, Хокинс продолжал сниматься в кино, но его речь дублировали другие актёры, в основном, Роберт Рьетти или Чарльз Грэй .
18 июля 1973 года, в одном из госпиталей Лондона, через три месяца после провалившейся операции по пересадке ему искусственной голосовой коробки (англ. artificial voice box), Джек Хокинс скончался. Его последней ролью стала роль Джастиса Гилроя в мини-сериале QB VII , за исполнение которой он был посмертно номинирован на премию «Эмми». Автобиография Хокинса под названием «Что угодно для тихой жизни» была опубликована незадолго после его смерти. Его прах хранится в крематории Голдерс-Грин.
Личная жизнь
Джек Хокинс был дважды женат:
- на актрисе Джессике Тэнди (1932—1940; есть дочь Сюзан)
- на актрисе Дорин Лоуренс (1946—1973; есть дочь Кэролайн и сыновья Ник и Эндрю)
Фильмография
|
|
Напишите отзыв о статье "Хокинс, Джек"
Примечания
Литература
- Теренс Петтигрю. British Film Character Actors: Great Names and Memorable Moments. — Rowman & Littlefield, 1982.
- Джеймс Е. Уайз, Скотт Бэрон. International Stars at War. — Naval Institute Press, 2002.
Ссылки
- Джек Хокинс (англ.) на сайте Internet Movie Database
Статья является кандидатом к лишению статуса добротной с 20 января 2016. |
Отрывок, характеризующий Хокинс, Джек
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.
Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]
13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.