Холин, Игорь Сергеевич

Игорь Холин
Род деятельности:	поэт, прозаик
Направление:	лианозовская школа
Язык произведений:	русский
Награды:

И́горь Серге́евич Хо́лин (11 января 1920, Москва — 15 июня 1999, там же) — русский поэт, прозаик. Участник Лианозовской группы.

Биография

Игорь Холин родился в Москве, на Войковской^{[уточнить]}, которая в то время была пригородом, в семье белошвейки и офицера царской армии, по одной из версий — некоего Львова, по другой — Холина. Отец умер — одна легенда гласит, что от тифа, другая — будто воевал за «белых», переметнулся к «красным», был пленён бывшим командиром Колчаком и расстрелян им же. Родственники говорят, что его дед по отцу владел балетной школой в Москве, на Тверской, а отец женился на деревенской девушке вопреки воле родных.

Ни одна из историй не имеет подтверждения, так как Холин имел склонность мистифицировать собственную жизнь. Критик Евгений Лобков писал: «Биография Игоря Холина мифологична, где и как прошли детство, отрочество и юность – неизвестно».

В гражданскую войну, потеряв мужа, мать Холина отдала обоих детей в детский дом, опасаясь, что не в состоянии будет их прокормить. Из одного детского дома Холина перевели в другой, под Рязань, в бывший мужской монастырь, где в спальнях детей устрашали потолочные фрески со страданиями мучеников, например, отрубленная голова Ионна Крестителя. Холин оттуда бежал и стал беспризорником. Он попал в Новороссийск, где поступил в военное училище и стал воспитанником музыкальной команды Красной Армии.

С 1940 по 1946 год Холин служил в армии, воевал, закончил войну в Праге в чине капитана Красной Армии. Он был дважды ранен; одна из пуль прошла через уголок губ и вышла под лопаткой, так что он едва выжил. Был награждён орденом Красной Звезды (1944); позже, к 40-летию Победы, награждён орденом Отечественной войны I степени.

За пощечину пьяному хулиганствовавшему сослуживцу был отдан под трибунал и попал в зону в Лианозово. Охраной там заведовал знакомый Холина по армии, который разрешил ему временно покидать пределы зоны. В заключении Холин начал писать стихи, о которых впоследствии отзывался очень плохо. В лианозовской библиотеке одолжил книгу Блока, удивив этим выдавшую ему книгу сотрудницу библиотеки, которая оказалась женой Евгения Леонидовича Кропивницкого. Она познакомила его с мужем. У Кропивницкого тогда собирался кружок поэтов, писателей и художников, которые считали его своим учителем — юный Генрих Сапгир, зять Евгения Леонидовича Оскар Рабин…

Под влиянием Кропивницкого в середине 1950-х начался творческий путь Холина. В те годы он написал первый цикл «барачных» стихов, что повлияло на творчество Лианозовской группы. Друг Холина Генрих Сапгир приобщил его к написанию детских стихов. Но поэзия на заказ у Холина шла тяжело, несмотря на то, что его стихи попали в букварь. В это время он работал официантом в ресторане при гостинице «Метрополь» и был женат на Марии Константиновне Холиной, тоже официантке. В этом браке у него родилась дочь Людмила.

Холин предпочитал использовать в качестве поэтических средств скорее бытовую речь, чем лирику и образность. К концу 1950-х годов Холин стал одним из лидеров неофициальной русской поэзии и русского авангарда. В 1960-х он печатался только в западных изданиях, в СССР публиковались только его стихи для детей.

Он входил в поэтическую группу «Конкрет», членами которой были Генрих Сапгир, Эдуард Лимонов, Бахчанян.

В начале 1970-х Холин пишет несколько поэм и всерьёз обращается к прозе. С 1988 года он публиковался на родине. 1980-1990-ми годами датированы лишь отдельные опубликованные стихотворения; в этот период Холин основное внимание уделял написанию коротких рассказов.

Образ Холина-поэта неразрывно связан с образом Генриха Сапгира, дружба с которым завязалась у Холина по переписке. Сапгир был учеником Кропивницкого ещё по кружку в Доме Пионеров, писал ему из армии, узнавал о новых именах в поэтическом кружке — так и познакомился с Холиным. Эта дружба длилась больше сорока лет.

В начале семидесятых приятель Холина, художник Михаил Гробман, приобщил его к торговле антиквариатом, которая обогатила его знания о русском искусстве, прошлом и современном. Это занятие давало Холину небольшой доход практически до конца его жизни.

С 1972 до 1974 он встречался с Ириной Островской, подругой Елены Щаповой, легендарной жены Лимонова, которой посвящена книга «Это я, Эдичка». Дочь Холина и Островской Арина — автор популярных романов.

Холин умер от скоротечного рака печени. Он похоронен на Химкинском кладбище.

Библиография

• Как непослушная хрюшка едва не сгорела. М., Детский мир, 1961
• Жадный лягушонок. М., Детский мир, 1962
• Лесной концерт. М., Детский мир, 1962
• Месяц за месяцем. М., Детский мир, 1962
• О лентяе Лентяеве. М., Детский мир, 1962
• Живые игрушки. М., Детский мир, 1961, 1963
• Звездный экспресс. М., Детский мир, 1963
• Машины такие есть! М., Советская Россия, 1963
• Нужные вещи. М., Детский мир, 1963
• Слон. М., Детский мир, 1963
• Стальные гонцы. М., Детский мир, 1963
• Голубые корабли. М., Детская литература, 1964
• Мои друзья. М., Малыш, 1964
• Хочу быть большим. М., Малыш, 1965
• Это всё автомобили. М., Малыш, 1965
• В городе зеленом. М., Малыш, 1966
• Помогал я маме так. М., Малыш, 1966
• Кто не спит. М., Малыш, 1966
• Помогли игрушки мне. Львов, Малыш, 1966
• Аукает лето. М., Малыш, 1967
• Как непослушная хрюшка едва не сгорела. М., Малыш, 1967
• По Москве идет моряк. М., Малыш, 1968
• А с друзьями веселей. М., Малыш, 1969
• Чудесный теремок. М., Малыш, 1971
• Юннат. М., Малыш, 1971
• Я тоже к звездам полечу. М., Малыш, 1971
• Вертолет. М., Малыш, 1972
• Мастера. М., Малыш, 1972
• Встало солнце на рассвете. М., Малыш, 1974
• Подарки слоненку. М., Малыш, 1976
• Стихотворения с посвящениями. Париж: Колобок, 1989
• Жители барака. Стихи. — М.: Прометей, 1989. — 32 с., 3 000 экз.
• Воинрид. М., 1993
• Лирика без лирики. М.-Париж-Нью-Йорк: Третья волна, 1995
• Избранное. Стихи, поэмы. — М.: Новое литературное обозрение, 1999. — 316 с.
• Избранная проза. М.: Новое литературное обозрение, 2000. — 643 с.
• Поэмы. М.: РИК Русанова, 2005. — 144 с.
• Кошки мышки. Роман. Вологда: Библиотека московского концептуализма Германа Титова, 2015. — 366 с.

Ссылки

• [www.rvb.ru/np/publication/02comm/05/02holin.htm Игорь Холин] на сайте «Неофициальная поэзия»
• [kholin.blogspot.com Сайт Холина со стихами по-русски и в переводе на английский язык]

Отрывок, характеризующий Холин, Игорь Сергеевич

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.