Холиок, Кит

Кит Джакка Холиок Sir англ. Keith Jacka Holyoake
13-й генерал-губернатор Новой Зеландии
26 октября 1977 — 25 октября 1980
Монарх:	Елизавета II
Предшественник:	Денис Бланделл
Преемник:	Дэвид Битти
Премьер-министр Новой Зеландии
12 декабря 1960 — 7 февраля 1972
Предшественник:	Уолтер Нэш
Преемник:	Джек Маршалл
Министр иностранных дел Новой Зеландии
26 ноября 1960 — 7 февраля 1972
Предшественник:	Уолтер Нэш
Преемник:	Джек Маршалл
Премьер-министр Новой Зеландии
20 сентября 1957 — 12 декабря 1957
Предшественник:	Сидней Холланд
Преемник:	Уолтер Нэш
Рождение:	11 февраля 1904(1904-02-11) Pahiatua, Новая Зеландия
Смерть:	8 декабря 1983(1983-12-08) (79 лет) Веллингтон, Новая Зеландия
Партия:	Национальная партия
Награды:

Сэр Кит Джакка Холиок (англ. Keith Jacka Holyoake), кавалер Ордена Подвязки, Рыцарь Большого Креста ордена Святого Михаила и Святого Георгия, Кавалер Почёта, кавалер Ордена за службу Королеве, кавалер ордена Святого Иоанна Иерусалимского (11 февраля 1904, Pahiatua, Новая Зеландия — 8 декабря 1983, Веллингтон, Новая Зеландия) — новозеландский политик. Он стал единственным, кто в течение своей карьеры занимал посты премьер-министра и генерал-губернатора Новой Зеландии. премьер-министр Новой Зеландии от Национальной партии (20 сентября — 12 декабря 1957; 12 декабря 1960 — 7 февраля 1972). Генерал-губернатор Новой Зеландии (1977—1980).

Холиок занимает третье место по продолжительности правления среди премьер-министров Новой Зеландии (немногим менее 12 лет), уступая только Ричарду Седдону (13 лет) и Уильяму Мэсси (почти 13 лет), он также стал первым главой правительства Новой Зеландии, родившимся в XX веке. Он получил известность своим дипломатичным стилем и выразительным голосом. Был весьма популярен за приятные манеры и считался одним из лучших премьеров и настоящим новозеландцем. Его также любовно (или с насмешкой) называли Киви Кит (англ. Kiwi Keith), это прозвище закрепилось за ним в детстве, чтобы отличать его от австралийского тёзки.

Ранние годы

Холиок родился в Мангамуту, недалеко от Пахиатуа, города в регионе Уаирарапа, Новая Зеландия в семье Генри Виктора Холиока и Эстер Ивес. Прадеды Холиока поселились в этой местности в 1843 году и состояли в родстве с радикалом XIX века Джорджем Холиоком. Его семья открыла небольшой универсальный магазин, и соответственно часто ездила по стране. Некоторое время Холиоки жили в Гастингсе и Тауранге, а в 1913 году поселились в Риуаке около Мотуэки.

В 12 лет после смерти отца он оставил школу и стал работать на семейной ферме около Риуаки, выращивая хмель и табак. Его мать была школьной учительницей и продолжила его образование дома. В молодости активно занимался спортом, играл в теннис и регби увлекался ездой на велосипеде. Став, управляющим фермой, он стал участвовать в различных фермерских ассоциациях, что пробудило у него интерес к политике.

Политическая карьера

Член парламента

Реформистская партия, пользовавшаяся сильной поддержкой на селе, выдвинула Холиока своим кандидатом на парламентских выборах 1931 года в округе Мотуэка. Действующий депутат Джордж Блэк удержал свой пост, но умер в следующем году. Но последовавших дополнительных выборах Холиок был успешно избран от Реформистской партии. В возрасте 28 лет он стал самым молодым членом парламента того времени.

На выборах 1935 года Холиок сохранил свой пост под лозунгом «Будь с Англией и голосуй за Холиока», несмотря на падение популярности коалиции Реформистской и Объединённой партий. После этих выборов он сыграл важную роль в превращении этой коалиции в современную Национальную партию. Он очень быстро заслужил уважение своих коллег, и был признан восходящей звездой новой партии. Но на выборах 1938 года, Холиок проиграл набиравшему популярность лейбористу Джерри Скиннеру.

В 1943 году он снова стал депутатом парламента от округа Рахиатуа, от Национальной партии. В 1946 году он стал заместителем лидера партии.

Член правительства

На выборах 1949 года Национальная партия одержала победу и сформировала правительство. Новый премьер-министр Сидни Холланд назначил Холиока министром сельского хозяйства. Также он занимал посты руководителя Департамента научных и промышленных исследований (1949—1950), и министра сбыта, до упразднения этого ведомства в 1953 году. На посту министра сельского хозяйства Холиок упрочил свою репутацию хладнокровного и талантливого управленца. Он стимулировал механизацию ферм, «политика истребления» привела к почти полному уничтожению кроликов, которые были бичом фермеров. Был завершён процесс снятия торговых ограничений для производителей.

Холиок дважды посещал Лондон для участия в переговорах об уровне цен на мясо и шерсть, а в 1955 году принял участие к конференции Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН в Риме. На обратном пути в Новую Зеландию он посетил Индию и СССР, в поисках новых рынков сбыта для своей страны, хотя эта его попытка оказалась не слишком успешной. В 1957 году он возглавил делегацию, которая без особого успеха пыталась добиться гарантий доступа для новозеландских товаров на британский рынок.

В качестве заместителя лидера Национальной партии, Холиок исполнял обязанности премьер-министра во время поездок Холланда за рубеж. В знак признания его заслуг после выборов 1954 года он был назначен членом Тайного совета и лишь после этого Холланд официально назначил его на пост заместителя премьер-министра, став первым кто занял этот пост.

Премьер-министр

Первый срок

Холиок стал премьер-министром за два месяца до выборов 1957 года, когда прежний глава правительства Сидней Холланд подал в отставку по состоянию здоровья. На выборах с перевесом в одно место в парламенте победили лейбористы, и Холиок на три года стал лидером оппозиции.

Второй срок

После выборов 1960 года националисты вернулись к власти, их победу связывают с умело проведенной Холиоком предвыборной кампанией, в частности его критикой так называемого «чёрного бюджета» министра финансов Арнольда Нордмайера, в котором были увеличены налоги на бензин, сигареты и спиртные напитки. Второй срок Холиока был отмечен длительным периодом благополучия и экономического роста. Однако его правительству пришлось столкнуться с растущим социальным либерализмом и намереним Великобритании вступить в Европейское экономическое сообщество.

Правительство Холиока изменило уголовный кодекс, приняв Закон о преступлениях 1961 года. Одним их главных изменений стала отмена смертной казни, несмотря на то, что лишь 10 депутатов от Национальной партии выступили за её запрет. Также его правительство ввело норму «добровольных профсоюзов», но большинство промышленных рабочих остались в профсоюзах. Правительство без труда продлило свои полномочия на выборах 1963 года, потеряв 2 места в парламенте.

В мае 1965 года правительство Холиока отправило ограниченный контингент новозеландских войск во Вьетнам. Это вызвало ожесточённые споры во время предвыборной кампании 1966 года, но националисты потеряли лишь одно место в парламенте. В 1967 году Холиок назначил подающего надежды Роберта Малдуна министром финансов, хотя и уменьшил степень старшинства этого поста в своём правительстве. В ответ на падение цен на шерсть и дефицит бюджета Малдун с одобрения Холиока представил сокращенный вариант бюджета.

Победа на выборах 1969 года далась правительству с трудом. Большинство «гвардейцев» Холиока покинули политику или умерли. 2 февраля 1972 года Холиок объявил о своей отставке, передав свои посты своему заместителю и другу Джеку Маршаллу.

Холиок также занимал пост министра внешний сношений (затем — иностранных дел), в своём втором правительстве.

Отставка

После поражения националистов во главе с Маршаллом, Холиок остался видным деятелем оппозиции. Он сыграл активную роль в выборах 1975 года, когда националисты во главе с Робертом Малдуном, вернулись к власти. Малдун назначил Холиока на, специально созданный для него, пост государственного министра.

Генерал-губернатор Новой Зеландии

В 1977 году королева Елизавета II по представлению премьер-министра Роберта Малдуна неожиданно назначила Холиока генерал-губернатором. Некоторым это решение показалось спорным, поскольку Холиок был действующим министром и бывшим главой правительства. Многие противники Малдуна заявляли, что это было политическим назначением. Лидер оппозиции Билл Роулинг заявил, что в случае победы лейбористов на выборах 1978 года, он отправит в отставку Холиока с поста генерал-губернатора, и как многие полагали, заменит его сэром Эдмундом Хилари. Это предложение в ответ было раскритиковано правительством, поскольку в 1975 году Хиллари участвовал в кампании в поддержку лейбористов «Граждане за Роулинга».

Вследствие своего назначения, в 1977 году Холиок покинул парламент.

Несмотря на споры вокруг его назначения, его деятельность на посту генерал-губернатора была признана беспристрастной и сбалансированной. В частности, Холиок отказался комментировать результаты выборов 1978 года, когда лейбористы получили небольшой перевес голосов избирателей, но, тем не менее, оказались в меньшинстве в парламенте. Лидер Партии социального кредита Брюс Битхэм сказал, что Холиок на посту генерал-губернатора обладал «безупречной беспристрастностью, которая смутила критиков его назначения». Он занимал этот пост только три года в связи со своим преклонным возрастом. Как правило, генерал-губернатор Новой Зеландии занимает пост в течение 5 лет, но Холиок стал самым старым губернатором Новой Зеландии до настоящего времени. Его полномочия истекли в 1980 году.

Поздние годы

Холиок скончался 8 декабря 1983 года в возрасте 79 лет в Веллингтоне.

Награды и почётные звания

• Член Тайного совета Великобритании.
• Почетный гражданин Лондона.
• Доктор права, Honoris Causa, Университет Виктория в Веллингтоне (Новая Зеландия) (1966).
• Доктор права (сельское хозяйство), Honoris Causa, Сеульский национальный университет, Республика Корея (1968).
• Рыцарь ордена Святого Иоанна

Литература

• [www.teara.govt.nz/1966/H/HolyoakeRightHonKeithJackaCh/HolyoakeRightHonKeithJackaCh/en Biography in 1966 Encyclopaedia of New Zealand]
• Kiwi Keith: a biography of Keith Holyoake by Barry Gustafson (2007, Auckland University Press, Auckland) ISBN 9781869404000

Ссылки

• [www.gg.govt.nz/node/1362 Профиль на сайте генерал-губернатора]
• [www.dnzb.govt.nz/dnzb/default.asp?Find_Quick.asp?PersonEssay=5H33 Биографический словарь Новой Зеландии]

Отрывок, характеризующий Холиок, Кит

Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.