Холмский целлюлозно-бумажный завод
| Холмский целлюлозно-бумажный завод | |
| Основание | |
|---|---|
| Упразднена | |
| Причина упразднения | |
| Расположение | |
| Отрасль | |
| Продукция |
писчая и туалетная бумага, обложки, тетради, школьные дневники, альбомы, салфетки, обои |
| Число сотрудников |
около 2,5 тыс. человек (1990) |
Холмский целлюлозно-бумажный завод (также Холмский целлюлозно-бумажный комбинат, официально — Открытое акционерное общество «Холмский бумажник», сокращённо — Холмский ЦБЗ, ХЦБЗ) — одно из ведущих предприятий губернаторства Карафуто и Сахалинской области в XX веке, в течение 70-ти лет завод являлся ведущим предприятием города Холмск.
Целлюлозно-бумажная промышленность, как и рыбная, являлась старейшей отраслью промышленности города. В сентябре 1919 года в Маоке вступила в строй бумажная фабрика сахалинского филиала акционерного бумагоделательного общества «Оози», её проектная мощность составляла 10 тыс. тонн бумаги в год. По времени постройки это была вторая фабрика на Карафуто (после фабрики в Отомари, построенной в декабре 1914 года). Однако, в ходе Советско-японской войны, целлюлозно-бумажная фабрика в Отомари была демонтирована и вывезена в Японию. Таким образом, в советские времена Холмский целлюлозно-бумажный комбинат считался старейшим в области[1].
На целлюлозно-бумажном комбинате постоянно производились реконструкции, совершенствовались технологии и организационно-технические мероприятия. Так, в 1967 году выход целлюлозы с 1 м³ составил свыше 70 тонн, это в 2,2 раза больше, чем в 1947 году. Это был наивысший показатель съёма целлюлозы среди 7 ЦБЗ области и находился на уровне передовых предприятий страны[2]. В 1977 году, как и все целлюлозно-бумажные комбинаты области, был реорганизован в целлюлозно-бумажный завод. В 1992 году на заводе произошёл крупный пожар, были остановлены несколько бумагоделательных машин, цена за продукцию выросла в разы, и целлюлозно-бумажная промышленность оказалась нерентабельной. В 1993 году завод прекратил производство бумаги, однако вплоть до 2003 года на его базе действовало ОАО «Холмский бумажник»[3][4][5].
На конец 1980-х годов на заводе работало 2,5 тыс. рабочих, в состав предприятия входили лесная биржа, бумажная фабрика (5 бумагоделательных машин), 7 цехов (окорочный, целлюлозный, тетрадный, ширпотреба, клейный, электроцех, механический), бумажный склад, при заводе действовала ТЭЦ. Завод выпускал писчую и туалетную бумагу, обложки, тетради, школьные дневники, альбомы, салфетки, обои.
См. также
Напишите отзыв о статье "Холмский целлюлозно-бумажный завод"
Примечания
- ↑ А. И. Костанов. [www.kholmsk.ru/city/history/karafuto/ Страницы истории города Холмска]. Главный порт Карафуто (22 июля 2002). — История города в 1905-1945 годах. Проверено 24 июня 2012. [www.webcitation.org/68fkNum27 Архивировано из первоисточника 25 июня 2012].
- ↑ Афанасьев Н., Гарин А., Метельский Ю. Холмску — 120. — Южно-Сахалинск: Дальневосточное книжное издательство, Сахалинское отделение, 1990. — С. 117. — 208 с. — 25 000 экз.
- ↑ [www.actprom.ru/54/company.php?companycode=9018936 ОАО «Холмский бумажник»]. Проверено 24 июня 2012. [www.webcitation.org/68fktAt69 Архивировано из первоисточника 25 июня 2012].
- ↑ [aia.narod.ru/sveta.html ОАО «Холмский бумажник»]. Проверено 30 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BmC0AVb4 Архивировано из первоисточника 29 октября 2012].
- ↑ [shop.skrin.ru/issuers/05771647/reports/ Отчёты ОАО «Холмский бумажник»]. Проверено 30 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BmC162t3 Архивировано из первоисточника 29 октября 2012].
Отрывок, характеризующий Холмский целлюлозно-бумажный завод
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.
В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
