Холодный, Николай Григорьевич

Николай Григорьевич Холодный
Место рождения:	Тамбов, Россия
Место смерти:	Киев, Украинская ССР
Научная сфера:	физиология растений, микробиология, экология, дарвинизм, философские проблемы естествознания
Место работы:	Киевский университет, Институт ботаники Академии наук УССР
Альма-матер:	Киевский университет
Известен как:	действительный член Академии наук УССР (с 1929) Заслуженный деятель науки УССР (1945)
Награды и премии:

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Cholodnyj». [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=32733-1 Персональная страница] на сайте IPNI

Никола́й Григо́рьевич Холо́дный (10 (22) июня 1882, Тамбов — 4 мая 1953, Киев) — учёный-биолог, мыслитель. Работал в области физиологии, анатомии и экологии растений, микробиологии и почвоведения. В области физиологии разработал фитогормональную теорию тропизмов (известна под названием теории Холодного — Вента), объясняющую ростовые движения растений.

Биография

Николай Григорьевич Холодный родился 22 июня 1882 года в Тамбове, в семье учителя местной мужской гимназии.

В 1886 году семья Холодных переехала в Воронеж. В 1892 году он поступил в Воронежскую гимназию, но проучился там только один год. В 1893 году его отец был переведен в г. Новочеркасск на должность директора гимназии. В этой гимназии он и продолжил своё дальнейшее обучение. Уже в гимназические годы у Николая Григорьевича Холодного проявился интерес к естествознанию и всё свободное время он отдавал чтению естественнонаучной литературы и наблюдениям в природе.

По окончании гимназии в 1900 году поступил на естественное отделение физико-математического факультета Киевского университета. На 3 курсе он избрал своей специальностью физиологию растений, но одновременно с интересом занимался изучением истории философии. По окончании университета в 1907 году он был оставлен в качестве ассистента кафедры физиологии растений. Летом 1907 года с целью изучения природы он путешествовал по Крыму, а в 1908 и 1909 годах выезжал за границу, посетил Берлин, Париж, Цюрих, Страсбург, Мюнхен, Вену, Савойю и Тироль, знакомился с научными учреждениями и музеями, совершил экскурсии на Альпы.

В 1910—1912 гг. сдал магистерские экзамены, в программу которых тогда входили все ботанические дисциплины. Летом 1911 года он вместе со студентами — членами кружка испытателей природы — путешествовал по Уралу.

В 1912 году начал читать в Киевском университете курс микробиологии и вести практические занятия, а в 1916 году — курс физиологии растений. В январе 1918 года он был утвержден доцентом университета.

В 1919 году защитил в Киевском университете магистерскую диссертацию на тему «О влиянии металлических ионов на процессы раздражимости у растений». В этом же году ему было присвоено ученое звание профессора Киевских высших женских курсов, на которых он преподавал ботанику с 1914 года.

В 1919 году Н. Г. Холодный начал работать на Днепровской биологической станции «Гористое», где на протяжении многих лет им было выполнено свыше 40 научных исследований на разнообразные темы. Одновременно он заведовал кафедрой физиологии растений в Киевском университете и преподавал там физиологию, анатомию растений и микробиологию.

В 1920 г. был принят научным сотрудником в Украинскую Академию наук. В 1926 году за монографию о железобактериях ему была присуждена ученая степень доктора ботаники без защиты диссертации. Монография получила высокую оценку со стороны видных отечественных микробиологов — С. Н. Виноградского, В. Л. Омелянского, Д. К. Заболотного.

В 1925 году избран членом-корреспондентом Академии наук Украины, а с 29.06.1929 году действительным членом по специальности сельскохозяйственные науки.

В 1933 году назначен редактором журнала Института ботаники Академии наук Украины.

Во время Великой Отечественной войны Н. Г. Холодный работал в Краснодаре во Всесоюзном научно-исследовательском институте табаководства, затем в Сочи в дендрарии и опытной станции НКЗ СССР, а с 1942 года в Ереване и в Кировоканском отделе Ереванского ботанического сада, где продолжал проводить экспериментальные работы. В 1945 году он возвратился в Киев, но за годы оккупации в городе погибли все рукописи учёного, переписка и большая коллекция препаратов.

В послевоенные годы каждую зиму, в связи с плохим состоянием здоровья, Николай Григорьевич уезжал в Сочи, а летом проводил большие научно-исследовательские работы в «Гористом» — ставил эксперименты и проводил наблюдения в природе. Он по-прежнему много экскурсировал.

В 1953 году у него обострилось заболевание сердца и 4 мая 1953 года он скончался в Киеве.

Научная деятельность

У Николая Григорьевича Холодного было много последователей и учеников, он оставил более 200 научных работ. Большинство трудов относится к физиологии растений, кроме того ему принадлежат интересные исследования в области экологии растений, микробиологии и почвоведения.

Холодный Н.Г — основоположник фитогормональной теории тропизмов, объясняющей ростовые движения растений. Им было установлено, что увеличенные дозы ауксина тормозят рост корня или вовсе прекращают его, причем в зоне роста появляется утолщение. Это позволило наметить пути борьбы с сорняками с помощью определённых синтетических веществ. Почти одновременно и независимо от Холодного аналогичные идеи высказал и обосновал экспериментальные данные голландский фитофизиолог Ф. Вент (1928). В мире известна как гипотеза Холодного — Вента.

Ещё одним важным вкладом Холодного в науку была разработка проблемы летучих органических соединений атмосферы и выяснение их биологической роли.

Холодный Н. Г. проводил опыты по искусственной стимуляции развития растений, которую сейчас широко применяют в сельскохозяйственной практике во всем мире. Большую ценность представляют его исследования по морфологии и физиологии железобактерий.

Он также занимался экологическими исследованиями, исследованиями в области почвоведения. Предложил новые методы учета количества почвенных бактерий. Разрабатывал общебиологические вопросы — возникновения жизни на Земле, эволюционной теории, истории науки.

Теория геотропизма

Холодный Н. Г. начинал путь в науке изучением тропизмов растений, и это в значительной степени определило главное направление его исследований. Первым обобщением многолетних экспериментов стала физико-химическая теория геотропизма, которую он рассматривал как полезную рабочую гипотезу. Суть её такова. Сила притяжения, действуя на растительный орган, вызывает в протоплазме его клеток особый характер распределения в них крупных коллоидных частиц протоплазмы, которые несут электрический заряд. Вследствие этого в клетке возникает электродвижущая сила, она направлена параллельно направлению действия силы тяжести и вызывает передвижение катионов в клетке. В результате этого возникают изменения в соотношениях концентраций одно- и двухвалентных ионов в протоплазме верхней и нижней частей клетки, что обусловливает увеличение или уменьшение проницаемости протоплазмы. С разной проницаемостью связано и различное поступления в отдельные участки протоплазмы пластических веществ, а от этого зависит активность роста клеточной оболочки на противоположных сторонах клетки. Сумма таких клеточных эффектов проявляется в направленности геотропичного изгиба растительного органа.

В 1918—1923 гг. разные авторы предложили и другие ионные или электрические гипотезы геотропизма. Гипотеза Н. Г. Холодного была первой в этом плане, хронологически предшествовала им. Её автор вместе с тем видел недостаточную экспериментальную обоснованность её положений, осознавал необходимость дальнейшей работы над этой проблемой.

Учение о фитогормонах

Дальнейшим развитием его исследований стало учение о фитогормонах — это была тогда новая, почти неисследованная область явлений. Значительную часть фитогормональных исследований Н. Г. Холодный провёл на Старосельской биологической станции. Исследования 1924—1926 гг. дали М. Г. Холодному экспериментальные основы для формулирования новой, уже гормональной, гипотезы геотропизма. В ней высказывалось предположение, что при горизонтальном положении корня или стебля ростовой гормон распределяется в них неравномерно, в большем количестве он сосредотачивается в клетках нижней стороны органа. В стебле и других негативно геотропичних органах это вызывает усиление роста нижней стороны и как следствие этого негативный геотропичный изгиб. Повышение содержания гормона в клетках нижней стороны корня вызывает здесь торможение роста, в результате чего происходит изгиб корня вниз (положительный геотропизм). Развивая свои представления, М. Г. Холодный распространил их на явления фототропизма (1927).

Гормональная теория тропизмов

На это же время приходится и его попытка предложить общую теорию тропизмов, которая уже основывалась на представлениях о важной роли ростового гормона в этих явлениях. Почти одновременно и независимо от Н. Г. Холодного аналогичные идеи высказал и обосновал экспериментальные данные голландский фитофизиолог Ф. Вент (1928). Гипотеза Холодного — Вента довольно быстро находила признание у большинства фитофизиологов, постепенно превращалась в гормональную теорию тропизмов. В целом она не вызвала серьёзных возражений, споры возникали преимущественно на почве различной интерпретации некоторых экспериментальных данных, на которых она базировалась. Создатели же её продолжали работать над укреплением её фундамента новыми экспериментальными данными, над выяснением механизма передвижения гормона роста под действием электрофизиологической поляризации тканей.

О роли гормонов в тропизме Н. Г. Холодный опубликовал около 40 работ. В середине 1930-х годов гормональная теория тропизмов стала общепризнанной. Можно назвать три основных факта, экспериментально установленных Н. Г. Холодным, Ф. Вентом и другими исследователями:

• электрофизиологическая поляризация тканей органов растения под направленным действием внешних факторов (гравитации, света);
• неравномерное распределение в тканях ростового гормона, обусловленного электрополяризацией;
• неодинаковое реагирование растущих тканей различных органов растения на действие растворов ростового гормона одной и той же концентрации.

Разработку гормональной теории тропизмов и установление факта огромной роли фитогормонов в росте растений Н. Г. Холодный считал первым и наиболее существенным результатом своих исследований по физиологии гормональных явлений у растений. Огромную заслугу Н. Г. Холодного в развитии учения о гормонах растений в целом признавали все учёные. Он по праву считается основателем и вдохновителем разработки учения о фитогормонах. Обобщением его многолетних исследований по этой проблеме стала монография «Фитогормоны» (1939).

Роль летучих органических соединений атмосферы

Следующим важным вкладом в науку Н. Г. Холодного была разработка проблемы летучих органических соединений атмосферы и выяснение их биологической роли. По ней он опубликовал 18 работ. Исследования Н. Г. Холодного показали, что летучие органические соединения, которые выделяются в атмосферу растительностью Земли, не рассеиваются бесследно. Основная их масса, очевидно, поглощается почвой и используется его микробным населением. Таким образом было обнаружено ещё одно звено в сложной цепи явлений круговорота веществ в биосфере, обусловленную жизнедеятельностью организмов, которые её населяют. Н. Г. Холодный акцентировал внимание на том, что именно газовая оболочка Земли, точнее её тропосфера, представляет собой ту «питательную среду», из которой организмы берут почти все необходимые для жизни вещества. Эти идеи уместно коррелировали с идеями его многолетнего корреспондента академика В. И. Вернадского о двустороннем характере связи между атмосферой Земли и её биосферой.

Своими исследованиями Н. Г. Холодный значительно расширил знания о фитогенных и прочих органических компонентах атмосферы. Он доказал, что эти вещества могут усваиваться многими микроорганизмами почвы и при определённых условиях служить для них дополнительным источником углеродного питания. Он внёс значительный вклад в разработку методик исследования микробного населения почв и водоёмов, в развитие экологического направления в микробиологии. Ему принадлежат оригинальные представления о возникновении органических веществ на Земле абиогенным путём. Он обогатил интересными идеями и экспериментальным материалом немало разделов современной биологии. Н. Г. Холодный и В. И. Вернадский наметили программу исследований воздушных витаминов, о которой Вернадский писал: «… такое исследование должно иметь большое значение для медицины, метеорологии и особенно биохимии, потому что разнообразие газовых минералов в тропосфере должно исчисляться тысячами видов».

Награды

• орден Ленина (01.10.1944)

Память

В 1971 году Институту ботаники Академии наук УССР присвоено имя Н. Г. Холодного. В 1972 г. в Академии наук УССР учреждена премия имени Н. Г. Холодного, которая присуждается за выдающиеся работы в области ботаники и физиологии растений.

Статьи и книги

• Холодный Н. Г. Мысли дарвиниста о природе и человеке. — 1944.
• Холодный Н. Г. Мысли натуралиста о природе и человеке. — 1947.
• Холодный Н. Г. [russianway.rchgi.spb.ru/Vernadsky/50_holod.pdf К проблеме возникновения и развития жизни на Земле]. — 1945. [web.archive.org/web/20050129165213/russianway.rchgi.spb.ru/Vernadsky/50_holod.pdf Архивировано] из первоисточника 29 января 2005.

Литература

• Базилевская Н. А., Мейер К. И., Станков С. С., Щербакова А. А. Выдающиеся отечественные ботаники. — М.: Учпедгиз, 1957. — С. 407-417. — 441 с.
• Смалій В. Т. Микола Григорович Холодний (укр.) // Мікробіологічний журнал. — 1953. — Т. 15, вып. 3.
• Белоконь И. П. Н. Г. Холодный // Ботанический журнал. — 1953. — Вып. 3.

Ссылки

• Холодный Николай Григорьевич // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/42436/Холодный Холодный, Николай Григорьевич] в Большой биографической энциклопедии  (Проверено 25 декабря 2009)
• [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_new_philosophy/1333/ХОЛОДНЫЙ Холодный, Николай Григорьевич] в Новейшем философском словаре  (Проверено 25 декабря 2009)

Отрывок, характеризующий Холодный, Николай Григорьевич

В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.