Холокост в Гродненском районе (Гродненская область)

Холокост в Гро́дненском районе — систематическое преследование и уничтожение евреев на территории Гродненского района Гродненской области оккупационными властями нацистской Германии и коллаборационистами в 1941—1944 годах во время Второй мировой войны, в рамках политики «Окончательного решения еврейского вопроса» — составная часть Холокоста в Белоруссии и Катастрофы европейского еврейства.

Из административного распоряжения № 1 командующего тылом группы армий «Центр» генерала фон Шенкендорфа от 7 июля 1941 года: «III. Отличительные знаки для евреев и евреек 1. Все евреи и еврейки, находящиеся на занятой русской территории и достигшие 10-летнего возраста, немедленно обязаны носить на правом рукаве верхней одежды и платья белую полосу шириной в 10 см с нарисованной на ней сионистской звездой или же жёлтую повязку шириной в 10 см. 2. Такими повязками обеспечивают себя сами евреи и еврейки. 3. Евреев категорически запрещается приветствовать. Нарушители будут строжайше наказываться местным комендантом по месту жительства.»

Геноцид евреев в районе

В рамках «окончательного решения еврейского вопроса» нацисты планировали осуществлять массовые убийства евреев Гродненского района частью на территории Белостокского генерального округа, а частью в лагерях смерти генерал-губернаторства — Освенциме, Собиборе и Треблинке.

На всей оккупированной территории была организована непрерывная антисемитская пропаганда. Евреев, способных трудиться, некоторое время использовали как рабов, а потом незамедлительно убивали.

Гетто

На территории района были созданы 8 гетто.

Голынка

В деревне Голынка (Липск) нацисты создали гетто, согнав туда 109 евреев.

Гетто просуществовало до февраля-марта 1943 года. Не позднее 5 марта 1943 года немцы и коллаборационисты убили всех его узников.

В 1964 году на месте убийства 386 евреев деревни Голынка 21 декабря 1942 года установлен памятник «советским гражданам», в надписи на котором евреи не упоминаются.

Гродно (2)

В двух Гродненских гетто (ноябрь 1941 — май 1943) были замучены, убиты и отправлены на уничтожение в лагеря смерти около 30 000 евреев.

Каменка

В деревне Каменка в феврале 1943 года нацистами и полицаями были убиты 417 евреев — узников местного гетто (Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). — фонд 845, опись 1, дело 8, лист 31; Государственный архив (ГА) Гродненской области, фонд 1, опись 1, дело 54, лист 38; Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — ф. 7021, оп. 86, д. 40, лл. 40, 56, 58;).

Озёры

В деревне Озёры (be:Вёска Азёры, Гродзенскі раён) нацисты создали гетто, согнав туда 1 370 евреев.

Гетто просуществовало до февраля-марта 1943 года. Не позднее 5 марта 1943 года немцы и полицаи убили всех его узников.

По другим данным, в июне 1942 года партизанский отряд под командованием Г. М. Картухина уничтожил немецкий гарнизон в Озёрах, и бойцы отряда открыли ворота гетто, в которое нацисты согнали около 8 000 евреев. По свидетельству партизана А. А. Потапова, участника этих событий: «К сожалению, с нами пошло только 17 человек, а большинство людей не поверили, что будут уничтожены, и остались на месте. А через два месяца все население гетто было вывезено и уничтожено под Гродно».

Поречье

В деревне Поречье нацисты создали гетто, просуществовавшее до февраля-марта 1943 года.

Не позднее 5 марта 1943 года немцы и полицаи убили всех его узников — 234 еврея.

Скидель

Посёлок Скидель находился под немецкой оккупацией более 3-х лет — с 27 июня 1941 года до 14 июля 1944 года.

После оккупации нацисты создали в посёлке гетто, просуществовавшее до февраля-марта 1943 года.

В 1942 году часть евреев из гетто в Скиделе вывезли в Колбасинский транзитный лагерь.

Во время уничтожения гетто, не позднее 5 марта 1943 года, немцы и белорусские полицаи вывезли всех 2 330 евреев в лагеря смерти, где всех, в большинстве женщин и детей, убили.

Сохранились архивные документы о Скидельском гетто (НАРБ, ф. 845, оп. 1, д. 8, л. 31; ГА Гродненской области, ф. 1, оп. 1, д. 54, л. 37-38; ГАРФ, ф. 7021, оп. 86, д. 40, лл. 4, 56, 58).

В 2004 году на месте, где находилось гетто, был положен мемориальный камень-валун.

Сопоцкин

Посёлок Сопоцкин (Сопоцкино) находился под немецкой оккупацией 3 года и 1 месяц — с 22 июня 1941 года до 18 июля 1944 года.

Нацисты создали в посёлке гетто, согнав туда 539 евреев. Евреев избивали, вешали и расстреливали за малейшую «провинность».

В 1942 году часть евреев из гетто в Сопоцкино вывезли в Колбасинский транзитный лагерь.

Гетто просуществовало до февраля-марта 1943 года. Во время уничтожения гетто, не позднее 5 марта 1943 года, немцы и полицейские убили всех его узников.

Сохранились архивные документы по гетто в Сопоцкино (НАРБ, ф. 845, оп. 1, д. 8, л. 31; ГА Гродненской области, ф. 1, оп. 1, д. 54, л. 37-38; ГАРФ, ф. 7021, оп. 86, д. 40, лл. 4, 56, 58).

Источники

• Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
• Л. Смиловицкий, «Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944 гг.», Тель-Авив, 2000
• Г. К. Кiсялёў, А. Э. Кейзiк i iнш. (рэдкал.), К. I. Козак, А. I. Кузняцоў (укладальнiкi). «Памяць. Пастаўскi раён». — Мн.: БЕЛТА, 2001. — 688 с. — ISBN 985-6302-35-8.  (белор.)

Литература

• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, ISBN 9653080105
• Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.

См. также

• Памятники жертвам Холокоста в Белоруссии

Отрывок, характеризующий Холокост в Гродненском районе (Гродненская область)

Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.