Холокост в Дзержинском районе (Минская область)

Холокост в Дзержи́нском районе — систематическое преследование и уничтожение евреев на территории Дзержинского района Минской области оккупационными властями нацистской Германии и коллаборационистами в 1941—1944 годах во время Второй мировой войны, в рамках политики «Окончательного решения еврейского вопроса» — составная часть Холокоста в Белоруссии и Катастрофы европейского еврейства.

Из административного распоряжения № 1 командующего тылом группы армий «Центр» генерала фон Шенкендорфа от 7 июля 1941 года: «III. Отличительные знаки для евреев и евреек 1. Все евреи и еврейки, находящиеся на занятой русской территории и достигшие 10-летнего возраста, немедленно обязаны носить на правом рукаве верхней одежды и платья белую полосу шириной в 10 см с нарисованной на ней сионистской звездой или же жёлтую повязку шириной в 10 см. 2. Такими повязками обеспечивают себя сами евреи и еврейки. 3. Евреев категорически запрещается приветствовать. Нарушители будут строжайше наказываться местным комендантом по месту жительства.»

Геноцид евреев в районе

После оккупации немецкими войсками Дзержинский район административно-территориально был включен нацистами в состав Генерального округа Белорутения.

Для осуществления политики геноцида и проведения карательных операций сразу вслед за войсками в район прибыли карательные подразделения войск СС, айнзатцгруппы, зондеркоманды, тайная полевая полиция (ГФП), полиция безопасности и СД, жандармерия и гестапо.

Во всех крупных деревнях района были созданы районные и волостные управы, полицейские гарнизоны из коллаборационистов и назначены старосты.

Уже с первых дней оккупации района немцы начали убивать евреев. За годы оккупации на территории района были замучены и убиты не только местные евреи, но и евреи из Минска и стран Западной Европы. Подобные массовые убийства повторялись множество раз во многих населенных пунктах района. В самом Дзержинске (Койданово) евреев убили не сразу, а содержали в условиях гетто вплоть до полного уничтожения в 1942 году.

Для убийства евреев на территории района привлекались и латвийские коллаборационистские формирования, например, «29.5.42 г. передовая команда 24-го полицейского батальона численностью 1 офицер и 30 латышских полицейских под командованием майстера охранной полиции Штайна отправлена в Койданово».

Места массовых убийств

Исследованиями А. Волоховича были установлены 5 мест массовых убийств евреев на территории Дзержинского района и города Дзержинска — Клыповщина, Рыжавка, Скородное, Дзержинск, Скирмонтово:

Клыповщина

Клыповщина (Дзержинский сельсовет) — деревня в 4 километрах от Дзержинска. В начале июля 1941 года немцы схватили на улице Дзержинска 16 молодых парней-евреев, отвели их в березовую рощу около деревни Клыповщина и убили их в месте, находящемся сейчас возле железнодорожного полотна в направлении на Столбцы в 150 метрах направо на 793-м километре. Это было первое засвидетельствованное местными жителями массовое убийство евреев в районе.

Из отчета командира оперативной группы унтершарфюрера СС Арльта о совместном использовании латышской и своей команды для борьбы с партизанами возле Койданово в июле 1942 года: (в сокращении) г. Минск 3 августа 1942 г. …Транспорты с евреями прибывают регулярно в Минск и обрабатываются нами. Так, 18 и 19.6.1942 года мы снова занимались рытьем рвов на территории поселка. 26.6. Прибыл ожидаемый транспорт с евреями из рейха. 27.6. Мы выехали почти всей командой на операцию в Барановичи. Результаты, как всегда, оказались отрицательными. В ходе этой акции мы очистили гетто в Слониме. В этот день около 4 000 евреев были преданы земле. 30.6. Мы снова возвратились в Минск. 2.7. Снова копались рвы для приема транспорта с евреями. Унтершарфюрер СС Арльт

Рыжавка

Рыжавка (Станьковский сельсовет) — не сохранившаяся деревня и урочище. Немцы выстроили там макет железнодорожного вокзала придуманного города Рыжавка. С осени 1941 года до 1943 года туда привозили туда эшелонами евреев из оккупированных земель Западной Европы (Германии, Чехословакии и Польши) — в большинстве старики. женщины и дети (их потом обобщенно стали называть «гамбургскими» евреями).

Сначала эти эшелоны прибывали в Минск, часть евреев сначала размещали в Минском гетто, а часть сразу везли по железнодорожной ветке Койданово-Станьково на станцию станцию Койданово (как перевалочный пункт для евреев и советских военнопленных также интенсивно использовалась и железнодорожная станция Негорелое). От станции Койданово была проложена специальная железнодорожная ветка к лесу в урочище «Рыжавка» (Рыжавка-Звариковщина) в двух километрах на юго-восток от станции, в 150—200 метрах от посёлка Рябиновка, и часть из этих евреев погибала, не доезжая до Минска, — их сразу везли по этой ветке к расстрельным ямам. Чтобы обреченные люди не сопротивлялись, им врали, что в Рыжавке создается еврейское поселение, и для отвода глаз разрешали везти с собой вещи и инструменты. Обреченных людей выгружали, отбирали все ценные вещи, заставляли раздеться, голых гнали к заранее вырытым ямам и убивали. За подготовку ям для расстрелов отвечал Дмитриев — бургомистр Дзержинска. Среди упавших в ямы всегда было много ещё живых женщин, детей и стариков, которые громко стонали, и раненых часто добивали в ямах гранатами.

На следующий день после каждой «акции» (гитлеровцы предпочитали использовать этот эвфемизм для организованных ими массовых убийств) карательные отряды обыскивали ближние деревни в поисках тех, кто мог бы сбежать во время расстрела. В деревне Кукшевичи жители спрятали двух раненых евреев, но немцы нашли их и убили. Некоторые беглецы смогли уйти, и впоследствии примкнули к партизанам.

По архивным данным (НАРБ. ф. 510 оп. 1), только в урочище Рыжавка с осени 1941 года по 1943 год немцы убили более 15 000 евреев.

В 1975 году на месте расстрелов установлен памятник (у деревни Виноградовка (Дзержинский сельсовет)).

Документ № 3: «Акт о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков на территории Дзержинского района» (в сокращении) 30 сентября 1944 года Комиссией установлено и обследовано место массового расстрела немцами советских граждан. Место расположено в двух километрах от железнодорожной станции Койданово Минской области, по железнодорожной ветке Койданово-Станьково в 50 метрах от полотна. Комиссией обнаружено десять больших ям-могил… Ямы полностью заполнены человеческими скелетами, в черепе которых у большинства имеются сквозные пулевые отверстия. Среди общей массы скелетов имеются скелеты женщин и детей… Численность расстрелянных и захороненных… 10 541. Всего немцами было расстреляно за период с 1941 по 1043 год свыше 15000 советских граждан, которых они подвозили к месту расстрела по железной дороге эшелонами.

Скирмантово

Скирмантово — деревня в 22 километрах от Дзержинска, в 30 километрах от Минска, в 24 километрах от железнодорожной станции Койданово. В начале мая 1943 года в лесах около деревни был создан еврейский семейный партизанский отряд № 106 (во главе с Ш. Зориным). Бойцами отряда становились беглецы из Минского и других гетто. В августе 1943 года из Минского гетто бежала очередная группа из 30 евреев, но в деревне Скирмантово, по дороге в отряд, была окружена эсэсовцами. Схваченных евреев вместе с местными жителями 29 августа 1943 года заживо сожгли в сарае, каратели также сожгли и саму деревню — 38 домов. Погибли все 30 евреев, а из 170 жителей деревни Скирмантово — 162 человека. После войны в 1956 году на месте трагедии в центре села поставлен обелиск.

Скородное

Скородное (Негорельский сельсовет) — деревня в 24 километрах от Дзержинска, в 53 километрах от Минска, в 8 километрах от железнодорожной станции Энергетик. Летом 1941 года на окраине деревни полицаи из Узды расстреляли семью евреев Кизиных из железнодорожной станции Негорелое — Г. М. Кизина (1891 года рождения), его беременную жену М. Э. Кизину (1901) и их малолетнего сына С. Г. Кизина (1934). На месте убийства установлен памятник.

Гетто

На территории района оккупационными властями было создано 1 гетто — в Дзержинске (Койданово). В этом гетто в период с лета 1941 года до 21 октября 1941 года были замучены и убиты более 1900 евреев.

Организаторы и исполнители убийств

В результате расследований было установлено, что главными организаторами убийств евреев района были начальник жандармерии района Ригель; начальник района Дмитриев, который лично принимал участие в расстрелах евреев Дзержинска; начальник районной полиции Шваб Богдан, Витковский Николай, Хаменко Иван, — которые лично принимали участие в расстрелах, сожжениях и других зверствах.

Имеется большой «Список немецко-фашистских преступников и их пособников», составленный ЧГК по расследованию преступлений на территории Дзержинского района.

Праведники мира

Из допроса подсудимого Бруно Франца Митмана, 1901 г.р., вахмистра районной жандармерии Минска, 18 января 1946 г.:: (в сокращении) Прокурор: Теперь расскажите о расстреле на станции Койданово 1300 человек мирных советских людей. Как был организован этот расстрел, кто расстрелянные и куда девали трупы? Митман: Это было в марте 1942 года. На станцию Койданово прибыл эшелон с 1300 человек еврейской национальности, которые были расстреляны. Откуда прибыл этот эшелон, я не знаю. На станции Койданово был только жандармский пост, поэтому расстреливала моя команда, и я также непосредственно стрелял. Вся одежда расстрелянных была сдана на склад. Расстрелы производились в 2 километрах западнее Койданово. Среди расстрелянных очень много было детей, стариков. Расстреливаемых людей мы укладывали в ямы рядами и затем расстреливали.

Три человека из Дзержинского района были удостоены почетного звания «Праведник народов мира» от израильского мемориального института «Яд Вашем» «в знак глубочайшей признательности за помощь, оказанную еврейскому народу в годы Второй мировой войны»

• Зуевская Анна и Харитон Елизавета (в 2001 году) — за спасение Церлюкевича Владимира в городе Дзержинске;
• Луцкина (Жилич) Александра (в 1997 году) — за спасение Луцкина Моисея в деревне Мельковичи (Негорельский сельсовет).

Источники

• Л. Смиловицкий. [www.souz.co.il/clubs/read.html?article=2236&Club_ID=1 Гетто Белоруссии — примеры геноцида] (из книги «Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944 гг.»
• [narb.by Национальный архив Республики Беларусь] (НАРБ). — фонд 1440, опись 3, дело 981, лист 64;
• ЦГАОР СССР. Ф. 7021. Оп. 87. Д. 5. Лл. 15-36, 37-66
• Г. К. Кiсялёў, А. Э. Кейзiк i iнш. (рэдкал.), К. I. Козак, А. I. Кузняцоў (укладальнiкi). «Памяць. Пастаўскi раён». — Мн.: БЕЛТА, 2001. — 688 с. — ISBN 985-6302-35-8.  (белор.)

Ссылки

• А. Волохонович. [kajdan.eto-ya.com/a-valahanovich-halakost-u-dzyardynskim-rayone-kojdanava-kalvina-2013 Халакост у Дзяржынскiм раёне]  (рус.)  (белор.)

Литература

• Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.
• Смоляр Г. «Мстители гетто». М., 1947
• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, ISBN 9653080105
• Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.

См. также

• Памятники жертвам Холокоста в Белоруссии

Отрывок, характеризующий Холокост в Дзержинском районе (Минская область)

– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.