Холокост в Югославии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Холокост в Югославии — преследование и уничтожение евреев на территории Югославии в период немецкой оккупации во время Второй мировой войны, часть общей политики нацистов и их союзников по уничтожению евреев. Кроме этого на территории Югославии нацисты и их союзники осуществляли геноцид сербов и цыган.

Всего из 80 тысяч евреев, проживавших в Югославии до войны, погибло 66 тысяч (82 %)[1].

Специфика Холокоста в Югославии состояла в том, что в процессе преследования и уничтожения кроме самой Германии существенную роль играли её союзники-оккупанты и местные коллаборационисты. Значительное число евреев приняли участие в антинацистском сопротивлении[2].





Евреи в довоенной Югославии

Накануне войны в Югославии проживало около 80 тысяч евреев. Большинство евреев проживало в больших городах: по 11 тысяч в Белграде и Загребе, 10 тысяч в Сараеве и многочисленные общины в Осиеке, Бьеловаре и Скопье. 60 % составляли ашкеназы, 40 % — сефарды. Большинство югославских евреев принадлежали к среднему классу. 58 % занимались торговлей, финансами или работали на транспорте, 13-16 % — чиновники и представители свободных профессий, 12,7 % — рабочие и ремесленники[1].

По отдельным провинциям статистика была такая[3]:

Оккупация и раздел Югославии во время войны

с 6 по 18 апреля 1941 года Германия, Италия и Венгрия провели военную операцию против Югославии и оккупировали большую часть её территории, кроме объявившей в ходе операции о независимости Хорватии.

Югославия прекратила существование. Её территория была разделена: северная часть Словении была включена в состав Германии; южная часть Словении и Далмация — в состав Италии; Воеводина (Бачка) и северо-западная часть Словении — в состав Венгрии; бóльшая часть Македонии и восточные районы Сербии — в состав Болгарии; Косово и Метохия, западные районы Македонии и восточные районы Черногории — в состав Албании.

Были образованы Независимое государство Хорватия (включая Боснию-Герцеговину), королевство Черногория (трон остался не занятым) и государство Сербия. При этом Черногория была оккупирована итальянскими войсками, а Сербия немецкими, но там были созданы местные правительства и административно-государственные структуры, а также вооружённые силы.

Геноцид в отдельных оккупированных зонах

После оккупации немецкими войсками части Югославии всё еврейское имущество было конфисковано, самих евреев использовали на принудительных работах. В августе 1941 года множество евреев Сербии было арестовано немцами[4]. С октября начались массовые расстрелы[5]. В ноябре 1941 года оставшиеся в живых евреи Сербии были собраны в лагере Саймиште под Белградом и уничтожены в марте-июле 1942 года в грузовиках-душегубках[1].

Большинство евреев Хорватии были уничтожены союзниками нацистов — усташами. 20 из 30 тысяч хорватских евреев были убиты усташами в концлагере Ясеновац. К концу октября 1941 года их осталось около 7 тысяч, впоследствии они были отправлены в Освенцим[4].

Кроме немцев и усташей уничтожением евреев в Югославии занимались также мусульмане-албанцы из дивизии СС «Скандербег» и мусульмане-боснийцы из дивизии СС «Хандшар»[6]. В венгерской зоне оккупации в районе Воеводины в январе 1942 года подразделения венгерской армии и полиции начали убивать евреев и сербов. В 1944 году немцы депортировали в Освенцим из венгерской зоны более 10 тысяч человек. Из 16 тысяч живших в этом регионе евреев погибло 14 тысяч человек[1].

В итальянской зоне оккупации командование не выдавало евреев для депортации в лагеря смерти. К моменту капитуляции Италии в 1943 году множество евреев бежало из этой зоны на территорию, контролируемую партизанами Иосипа Тито[1].

В болгарской зоне оккупации в Македонии проживало около 8000 евреев[7][8]. Этих евреев по согласованию с немцами болгарские власти в 1943 году депортировали в лагеря смерти[7][9]. 11 марта 1943 года македонские евреи были арестованы и направлены в транзитный лагерь в Скопье. Одиннадцать дней спустя, 165 из задержанных, в основном врачи, фармацевты и иностранцы были освобождены. Остальные были депортированы в Треблинку и погибли[7].

Сопротивление нацистам

После оккупации Югославии развернулось широкое партизанское движение, значительную часть которого составляли партизаны-евреи. В рядах партизан сражались 4572 еврея, из них 3000 — в боевых частях, в том числе в рядах отдельного еврейского батальона на острове Раб в Адриатическом море. В числе первых присоединился к югославским партизанам был известный интеллектуал и деятель коммунистической партии Югославии Моше Пьяде, который впоследствии стал ближайшим помощником Иосипа Тито[1][10][11]. Десять евреев были удостоены звания Народного героя Югославии. Среди них кроме Моше Пьяде были также Исидор Барух (серб.), Павел Горанин (серб.), Нисим Албахари (серб.), Самуэль Лерер, Роберт Домани, Илья Энгель (серб.), Павле Пап, Адольф Штейнбергер и Эстер Овадия. Семеро из них удостоены звания посмертно.[12]

Спасение евреев

Существует информация о сотнях людей, спасавших евреев и помогавших им с риском для собственной жизни. Многие из них признаны праведниками народов мира Институтом Катастрофы и героизма Яд ва-Шем в Иерусалиме. Такое звание присвоено 135 жителям Сербии, 115 жителям Хорватии, 42 жителям Боснии, 10 жителями Македонии, 7 жителям Словении и одному жителю Черногории[13].

Память о Холокосте

В сентябре 2005 года президент Македонии Бранко Црвенковский, премьер-министр Владо Бучковский, общественные деятели и иностранные дипломаты, а также еврейские общины из Израиля, США и России приняли участие в церемонии закладки в Скопье Мемориального центра Холокоста[7].

См. также

Напишите отзыв о статье "Холокост в Югославии"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 [www.eleven.co.il/article/15150 Югославия] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  2. Романо, 1980, с. 3.
  3. Романо, 1980, с. 14.
  4. 1 2 Брухфельд С., Левин П. Холокост в разных странах Европы // [jhist.org/shoa/sweden/sweden033.htm Передайте об этом детям вашим...]. — М., 2000. — 104 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-7516-0284-6.
  5. Михман Д. Катастрофа европейского еврейства. — 1. — Тель-Авив: Открытый университет Израиля, 2001. — Т. 3-4. — С. 75. — ISBN 965-06-0233-X.
  6. Бриман Ш. [orien.byethost13.com/nazi7.htm Мусульмане в СС]. История арабов. Проверено 19 марта 2010. [www.webcitation.org/64uV49ljr Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  7. 1 2 3 4 [www.deathcamps.org/reinhard/macedonia%20thrace%20transports.html Transports from Macedonia and Thrace] (англ.). deathcamps.org (2005). Проверено 28 декабря 2011. [www.webcitation.org/6AJehq7CU Архивировано из первоисточника 31 августа 2012].
  8. [www.jewish.ru/history/facts/2011/03/news994294469.php Македонских евреев увековечили]. jewish.ru. Проверено 12 января 2012. [www.webcitation.org/6AUoitMKd Архивировано из первоисточника 7 сентября 2012].
  9. Jack Fischel. [books.google.by/books?id=HrW-b3Q-3ewC The Holocaust]. — Greenwood Publishing Group, 1998. — P. 68-70. — 196 p. — (Greenwood Press guides to historic events of the twentieth century). — ISBN 9780313298790.
  10. [www.eleven.co.il/article/13902 Сопротивление антинацистское] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  11. Маляр И. И. [hedir.openu.ac.il/kurs/katastr/vklad.htm Вклад евреев в победу над нацизмом]. Курс «Катастрофа европейского еврейства». Открытый университет Израиля. Проверено 19 февраля 2010. [www.webcitation.org/6157hZnHw Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
  12. Jasa Romano. [www.jasenovac.org/images/jews_of_yugoslavia_1941_1945.pdf JEWS OF YUGOSLAVIA 1941 - 1945] (англ.) 15. — From the English summary in the book Jevreji Jugoslavije 1941-1945. Zrtve Genocida I Ucesnici Narodnosloodilckog Rata, Belgrade: Federation of Jewish Communities of Yugoslavia, 1980; pp. 573-590.). — «Ten Jews are on the distinguished Peoples' Heroes list: from Serbia - Mosa Pijade and eng. Isidor Baruh (fell); from Bosnia and Herzegovina - Pavle Goranin (fell), Nisim Albahari and Samuel Lerer (aka Voja Todorovic); from Croatia - Robert Domani, Ilija Engl, Pavle Pap and Adolf Stajnberger (all of them fell); from Macedonia - Estreja Ovadija (fell)»  Проверено 20 мая 2010. [www.webcitation.org/6156iIJvn Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
  13. [www.yadvashem.org/yv/ru/righteous/statistics.asp Праведники народов мира - по странам и национальной принадлежности спасителей. Статистика на 1 января 2016]. Яд ва-Шем (2016). Проверено 17 февраля 2016.

Ссылки

  • [www.croatianhistory.net/etf/prav.html Croatian Righteous - Hrvatski Pravednici, Yad Vashem] (хорв.). croatianhistory.net. Проверено 8 октября 2011. [www.webcitation.org/67iJx3xcT Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].
  • [www.open.ac.uk/socialsciences/semlin/en/holocaust-in-serbia.php Semlin Judenlager - Holocaust in Serbia] (англ.). The Open University. Проверено 8 октября 2011. [www.webcitation.org/67iJxVTMP Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].
  • [www.ushmm.org/museum/exhibit/online/jasenovac Holocaust Era in Croatia]

Литература

  • Christopher R. Browning (1983). [www.lekket.com/data/articles/001-015-002_000.pdf The Final Solution in Serbia; The Semlin Judenlager — A Case study. Yad Vashem Studies 15: pp. 55-90.]
  • J. Romano. [www.znaci.net/00001/191.htm Jevreji Jugoslavije 1941 — 1945. žrtve genocida i učesnici NOR]. — Београд: Save z Jevrejskih Opština Jugoslavie, 1980. — 3000 экз.

Отрывок, характеризующий Холокост в Югославии

В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.