Хольцман, Адольф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Адольф Хольцман
Научная сфера:

лингвист, переводчик, педагог

Известен как:

Первооткрыватель одноимённого закона

Адольф Карл Вильгельм Хольцман (нем. Adolph Karl Wilhelm Holtzmann; 1810—1870) — известный германист, индолог, переводчик и педагог; профессор германской и санскритской филологии в университете Гейдельберга; автор Закона Хольцмана.





Биография

Адольф Хольцман родился 2 мая 1810 года в городе Карлсруэ. Учился сперва в университете Галле, затем продолжил образование в Берлинском университете. Сперва изучал теологию под началом Фридриха Шлейермахера, но потом обратился к лингвистике.

Закончив обучение с 1832 года жил в Мюнхене, где слушал лекции Иоганна Андреаса Шмеллера, а в 1834 году Хольцманн переехал в столицу Франции, где на него оказал значительное влияние Эжен Бюрнуф. Начиная с 1837 года, на протяжении нескольких лет, служил педагогом-наставником в королевской семье Бадена.

Преподавал на кафедре германской и санскритской филологии в Гейдельбергском университете[1].

Из научных трудов учёного наиболее известны следующие: критическое издание франкского перевода «Isidorus de nativitate Domini» (Карлсруэ, 1836), перевод «Рамаяны» (1841), «Sagen aus der Mahabharata», «Ueber den griech. Ursprung des indischen Thierkreises» и «Beiträge zur Erklärung der pers. Keilschriften»[2].

Особенное внимание обратили на себя две книги Хольцмана, «Kelten und Germanen» (Штутгарт, 1855), где автор доказывает тождество этих двух племен, и «Untersuchungen über das Nibelungenlied», где пытается опровергнуть теорию немецкого филолога Карла Лахмана[1].

Адольф Карл Вильгельм Хольцман умер в 1870 года в городе Гейдельберге.

Избранная библиография

См. также

Напишите отзыв о статье "Хольцман, Адольф"

Примечания

Литература

Ссылки

  • [portal.dnb.de/opac.htm?method=simpleSearch&query=100822177 Труды Адольфа Хольцмана]  (нем.).

Отрывок, характеризующий Хольцман, Адольф

И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.