Хомская, Евгения Давыдовна
| Евгения Давыдовна Хомская | |||
 | |||
| Дата рождения: | |||
|---|---|---|---|
| Место рождения: | |||
| Дата смерти: | |||
| Место смерти: | |||
| Страна: | |||
| Научная сфера: | |||
| Место работы: | |||
| Учёная степень: | |||
| Учёное звание: | |||
| Альма-матер: | |||
| Научный руководитель: | |||
| Награды и премии: |
</td></tr> </table> Евге́ния Давы́довна Хо́мская (7 августа 1929, Москва — 6 марта 2004, Москва) — советский и российский психолог, специалист в области нейропсихологии и психофизиологии. Доктор психологических наук (1971 г.), заслуженный профессор Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова (1996 г.)[1]. Преподавала в МГУ с 1958 г., в должности профессора — с 1974. Являлась исполняющим обязанности заведующего кафедрой нейро- и патопсихологии факультета психологии МГУ (1977—1980), заведовала лабораторией нейропсихологии в Институте психологии АН СССР (1972—1980). Лауреат Ломоносовской премии 2-й степени и бронзовой медали ВДНХ (1973 г.), награждена медалью им. К. Д. Ушинского (2001 г.). БиографияРодилась в семье инженера Давида Моисеевича Хомского. Мать, Любовь Михайловна Белякова происходила из семьи священника, работала инженером-химиком в научно-исследовательских институтах и на военных заводах. Сразу после окончания средней школы с золотой медалью Евгения Давыдовна поступила на отделение психологии философского факультета МГУ, которое закончила в 1952 г. Дипломная работа была посвящена психофизиологическому анализу речевой семантики (под научным руководством А. Н. Соколова). В этой работе ей удалось экспериментально выявить феномен изменения слуховой чувствительности человека в ответ на восприятие им различных слов. Тем самым был намечен один из путей изучения психосемантических характеристик индивидуального сознания. В это же время Евгения Давыдовна встретилась с А. Р. Лурия, который предложил ей место лаборанта в своей лаборатории в Институте дефектологии АПН СССР. Работая под его руководством в институте, а затем педагогом-воспитателем в детском нервно-психиатрическом санатории № 36 МГОЗ СССР (1953—1958 гг.), который являлся клинической базой лаборатории по изучению детей с умственной отсталостью (заведующий лабораторией А. Р. Лурия) Института дефектологии, она подготовила кандидатскую диссертацию на тему: «Роль речи в компенсации нарушений условных двигательных реакций у детей» (1957). Ею было доказано, что присоединение речи к двигательным реакциям может компенсировать нарушения движений у детей с задержками психического развития в отличие от детей, страдающих разными формами олигофрении. С 1958 г. по 1980 г. Евгения Давыдовна возглавляла группу психофизиологии в нейропсихологической лаборатории А. Р. Лурия научно-исследовательского института нейрохирургии имени Н. Н. Бурденко. В течение этого периода проводились исследования, результаты которых были обобщены в её докторской диссертации на тему «Лобные доли мозга и процессы активации» (1971 г.), содержание которой вошло в монографию «Мозг и активация» (1972 г.), переведенной и изданной в 1983 г. в США. В работе были изложены результаты исследования функций лобных долей мозга методами ЭЭГ и доказана роль лобных долей в произвольной регуляции психических функций. Результаты также позволили различать больных с «псевдолобным» (вторичным «лобным» синдромом) синдромом и выявлять «лобную» симптоматику при субклинических формах заболеваний мозга. С 1958 г. в течение 46 лет Евгения Давыдовна преподавала в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова. Вместе с А. Р. Лурия участвовала в создании на факультете психологии МГУ кафедры нейро- и патопсихологии. С 1972 г. по 1980 г. Евгения Давыдовна также возглавляла лабораторию нейропсихологии Института психологии АН СССР, где с группой сотрудников занималась нейропсихологическим и психофизиологическим анализом нарушений высших психических функций. С 1968 г. по 1976 г., когда факультет психологии возглавлял А. Н. Леонтьев, была заместителем декана по научной работе. После кончины А. Р. Лурия с 1977 г. по 1980 г. исполняла обязанности зав. кафедрой нейро- и патопсихологии факультета психологии МГУ. В 1996 г. присвоено звание заслуженного профессора МГУ имени М. В. Ломоносова. В течение 25 лет она также являлась членом редколлегии журнала «Вестник Московского университета». Серия 14. «Психология». Читала в МГУ курсы: «Основы нейропсихологии», «Клиническая нейропсихология», «Психофизиология локальных поражений мозга», «Патология эмоций», «Нейропсихология индивидуальных различий» и др., руководила практикумом по компьютерной нейропсихологической диагностике. Научная деятельностьЕвгения Давыдовна Хомская — одна из ближайших учениц А. Р. Лурия, с чьим творчеством тесно связана её научная деятельность. Она разрабатывала проблемы синдромного анализа нарушений высших психологических функций, нейропсихологического анализа функциональной асимметрии мозга, межполушарной организации психических процессов, занималась изучением индивидуальных различий с позиций нейропсихологии (цикл работ, проведенных на студентах МГУ, в Московской государственной консерватории и специализированном учебно-научном центре-школе МГУ имени А. Н. Колмогорова), исследовала возможности применения нейропсихологических методов при анализе пограничных состояний (в том числе лиц с «Чернобыльским синдромом»), разрабатывала новые методы анализа эмоциональных и познавательных процессов с применением компьютерных технологий. Она также является автором новаторских разработок в области нейропсихологического изучения эмоций. Результаты этих исследований обобщены в ряде статей и в монографиях «Мозг и эмоции» (1992 г.), «Нейропсихология индивидуальных различий» (1997 г.). Наконец, Евгения Давыдовна является одним из основателей нового направления в психофизиологии — психофизиологии локальных поражений мозга. Евгения Давыдовна является автором более 300 научных публикаций (более 80 — в иностранной печати), в том числе четырех монографий. Под её редакцией опубликовано более 20 сборников по нейропсихологии. Ею опубликован первый в России учебник для университетов «Нейропсихология» (1987 г.)[2], представляющий собой фундаментальный труд, отражающий современное состояние нейропсихологии, вклад А. Р. Лурия и отечественной нейропсихологической школы в ее формирование как самостоятельной науки. Учебник был переиздан в 2002 г., 2004 г. и посмертно в 2015 г.. В последнее 4-ое издание, в работе над которым Евгения Давыдовна также принимала активное участие, было включено более подробное рассмотрение основных тенденций развития современной нейропсихологии, анализ ее многовалентности, широкого спектра теоретических и практических задач. Основные труды
Под научной редакцией Евгении Давыдовны вышли посмертно монографии А. Р. Лурия «Язык и сознание» (1979), «Этапы пройденного пути» (1980). Напишите отзыв о статье "Хомская, Евгения Давыдовна"ПримечанияСсылки
Отрывок, характеризующий Хомская, Евгения Давыдовна– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах. – Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали. – Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку. Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу. – Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке. В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки: – Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!.. Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону. К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад. – Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам: – Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он. Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом. Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом. – Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему. – Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор. По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать. Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена. Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч. – Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос. – Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя. Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча. – Ты как здесь? – спросил он. – Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец… – Как ты здесь? – повторил князь Андрей. Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать. – Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять. Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре: «Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж». Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему. – Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг. Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу: – Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы. – Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг. Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное. – Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара. Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал: – Важно! пошла драть! Ребята, важно!.. – Это сам хозяин, – послышались голоса. – Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок. От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи. Категории:
Навигация | ||
