Гопкинс, Гарри

Гарри Гопкинс

Гарри Ллойд Гопкинс (англ. Harry Lloyd Hopkins, 17 августа 1890, Су-сити, Айова — 29 января 1946, Нью-Йорк) — американский государственный и политический деятель, ближайший соратник Ф. Д. Рузвельта, один из ведущих политиков Нового курса Рузвельта.

Ранние годы

Гопкинс родился в небогатой, постоянно кочевавшей по Соединённым Штатам семье. Отец его сменил множество профессий — он был шорником, коммивояжёром, золотоискателем, лавочником и т. д. Мать воспитывала детей в строгих традициях методистской церкви. Образование Гопкинс получил в Гриннеллском колледже (штат Айова).

После окончания колледжа работает в Нью-Йорке в различных благотворительных организациях. В 1913—1924 годах руководит отделом в Ассоциации по улучшению условий жизни бедных. В 1924 — 1932 — председатель совета директоров Нью-Йоркской ассоциации по вопросам туберкулёза и здравоохранения. С 1932 года возглавляет созданную Франклином Д.Рузвельтом (тогда губернатором Нью-Йорка) Временную чрезвычайную организацию помощи (ТЕРА).

Борьба с Великой депрессией

После избрания Франклина Д.Рузвельта президентом США был им приглашён на работу в Вашингтон. С 22 мая 1933 года Гопкинс возглавлял Федеральную чрезвычайную организацию помощи (ФЕРА), обеспечивавшей общественными работами в условиях кризиса миллионы американцев, вследствие того, что безработица во время мирового кризиса 1929-33 годов достигла катастрофических размеров.

Затем Гопкинс руководит Администрацией по обеспечению работой (ВПА). Программы, разработчиком и руководителем которых был Гопкинс, явились крупнейшими в истории США программами по созданию новых рабочих мест и борьбе с бедностью. Так, между 1933 и 1938 годами под его руководством было создано 8 миллионов рабочих мест. С учётом членов семей занятых на государственных работах, улучшить вследствие этого свои условия жизни смогли от 25 до 30 миллионов американцев.

Согласно проектам ВПА, под руководством Гопкинса, было построено 2500 госпиталей и больниц, 125 110 общественных зданий, 124 031 мостов, 1000 аэродромов, проложено и отремонтировано 1 047 823 километров дорог. Заданные работы охватывали самые различные области и объёмы — от сгребания листьев в парках до модернизации баз ВМС. Гопкинс придерживался левых политических взглядов, вследствие чего неоднократно обвинялся американскими консерваторами, в том числе и из «родной» Демократической партии, в симпатии к коммунистам.

С 1938 по 1940 год Гопкинс занимал пост министра торговли США. Он ушёл в отставку с официальных постов в 1940 году по состоянию здоровья (ещё в 1937 году ему была проведена операция по удалению части желудка вследствие заболевания раком). Тем не менее оставался в «штабе» Рузвельта его ближайшим помощником, будучи одним из самых влиятельных людей «эры Рузвельта», с 1940 года жил в Белом доме.

Миссия в Москве

Гопкинс участвовал в разработке закона о ленд-лизе, а также в дипломатических переговорах с союзниками после вступления США во Вторую мировую войну. Начиная с июля 1941 года Г. Гопкинс как представитель американского правительства и лично президента Рузвельта неоднократно посещал Москву, где вёл переговоры со Сталиным, Молотовым и другими советскими руководителями.

Впервые прибыл в советскую столицу 30 июля 1941 г. для выяснения позиции Москвы по поводу требования необходимых военных поставок, а также для выяснения намерений СССР по поводу участия в войне. Доставленное Гопкинсом послание американской администрации обещало поддержку США в поставке вооружений для Москвы, а также предложение о созыве трёхсторонней конференции (США, СССР и Великобритания), на которой бы были обсуждены позиции трёх сторон и театры военных действий. Для Сталина главная цель заключалась в открытии второго фронта, но он поддержал предложение американской помощи, в том числе на советско-германском фронте.

Гопкинс дал позитивный отчёт о переговорах со Сталиным, заключив, что Советский Союз готов сражаться до победного конца. 2 августа 1941 г. между СССР и США состоялся обмен нотами: Вашингтон заявил о готовности оказать всевозможное экономическое содействие СССР. Однако подписание Атлантической хартии между США и Великобританией ослабило уверенность СССР в поддержке союзников, к тому же положение СССР становилось всё более катастрофическим на Восточном фронте.

Гопкинс — член американской делегации на конференциях в Касабланке, в Каире, Тегеране, Ялте и др.

Оценки

- Понимаю ваше удивление, что я нуждаюсь в этом получеловеке. Но когда нибудь вы, может быть, сядете в кресло президента Соединённых Штатов и, когда это случится, будете смотреть на ту дверь и заранее знать, что, кто бы ни вошёл в неё, он будет вас о чём нибудь просить. Вы узнаёте, что это за скучная работа - выслушивать такие просьбы, и почувствуете потребность иметь при себе человека, подобного Гарри Гопкинсу, который ничего не хочет, кроме как служить вам.

— Франклин Д. Рузвельт, 1941 год, [franklin-roosevelt.ru/beliy-dom-ruzvelta.html]

Чем больше я думаю об этом, тем больше прихожу к выводу, что его присутствие в Белом доме - большая удача

— Генри Льюис Стимсон, [franklin-roosevelt.ru/beliy-dom-ruzvelta.html]

Семья

Гарри Гопкинс был трижды женат. В первом браке с Этель Гросс имел трёх сыновей. Во втором браке с Барбарой Данкен у него родилась дочь. После смерти второй жены в 1937 году, Гопкинс в июле 1942 года женится на Луизе Мэйси.

Литература

• Роберт Шервуд. Рузвельт и Гопкинс глазами очевидца. тт. 1-2, — М., 1958.

Отрывок, характеризующий Гопкинс, Гарри

– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда: