Хопёрские казаки

Хопёрские казаки (иногда — «верховские», «чиги»)́ — казаки Хопёрского казачьего войска (ХКВ) и их потомки, населявшие бассейн реки Хопёр. Казачье присутствие в данном регионе является непрерывным с весьма давних (по всей видимости, с античных) времён вплоть до настоящего времени.

Под именем брадасов

В средние века местное население Хопёрского бассейна состояло, главным образом, из бродников — одного из казачьих племён. В персидском географическом трактате Х века «Гудуд-аль-Алэм» местные бродники именуются брадасами… В соседстве и вперемешку с бродниками издавна жили чиги (зихи) и мещеряки.

Под именем червлёноярцев

Первые письменные источники о хопёрских казаках, где фигурирует именно слово «казак», относятся ко временам Золотой Орды, когда в актах Московского княжества упоминаются христиане Сарской и Подонской епархии в пределах Червлёного Яра живущие: «по Великую Ворону возле Хопор, до Дону по караулам» — «народ христианский воинска чина живущий, зовомии Козаци». В т. н. Комиссионном списке I Новгородской летописи (XIV век) упоминается город Урюпеск, «в верхь Дону». Имелся же в виду город Урюпинск (станица Урюпинская) на Хопре.

В середине XIV века возник спор между Сарайским и Рязанским епископами о том, кому в церковно-административном отношении подчинены христиане Червлёного Яра? По этому поводу митрополит Феогност послал в 1353 году на Червлёный Яр грамоту, которая начиналась словами:

Благословение Феогноста митрополита Всея Руси к детем моим к баскаком, к сотником и к попом и ко всем христианом Червленого Яра и ко всем городом на Великую Ворону...

В 1354 году левая сторона Верхнего Дона отошла в ведение Рязанского епископа — и уже в грамоте Святителя Алексия, Митрополита всея Руси, 1360 года послано было благословение

ко всем христианам, обретающимся в пределах Черленого Яру и по Кораллу возле Хопор и Дону.

Есть основания полагать, что Червлёный Яр тех времён являлся несуверенным казачьим государством (вассалом Золотой Орды), так как в нём присутствовала система станиц и караулов, а также было собственное устойчивое название, система управления и военная организация. С падением же Монголо-татарского ига и усилением Москвы на счёт Рязани, на Хопре усиливается влияние Московских великих князей…

XVII век

Неизвестна точная дата присоединения Хопёрского казачьего войска (Червлёного Яра) к Донскому казачьему войску. В начале XVII века прославился хопёрский атаман Григорий Чёрный, бывший одно время союзником Ивана Заруцкого.

В 1614 году... два низовых донских казака-гонца, ехавших с письмом в Москву по Ордобазарской дороге, почему-то предпочли переправляться через Хопёр не в обычном месте против урочища Червленый Яр, а выше, близ устья Карачана. Несмотря на эту предосторожность, они всё же подверглись нападению, от которого, впрочем, сумели отбиться.

 — пишет историк А. А. Шенников. Как полагает Шенников,

После 1612 года группа казаков во главе с Григорием Чёрным имела юрт на Хопре, много выше устья Вороны - близ нынешнего города Балашова.

По мнению В. И. Грабенко, село Большой Карай — это бывшая хопёрская станица, основанная казаками Григория Чёрного.

в 1635 году к реке Вороне пришли татаровя, человек 300 и больши, и долго стояли и бою не приняли и ушли в степь. А догоняли их тамбовские атаманы и племянники атаманские и казаки и иные воинские люди. По всему вероятию, тамбовские атаманы и казаки отчасти представляли собой диаспору казаков-хопёрцев…

В 1650 году хопёрские казаки пытались отделиться от Войска Донского и основали свой укрепленный городок Ригу, разрушенный потом по приговору Главного Войска.

В середине XVII века хопёрскими казаками были основаны городки:

• Беляевский,
• Григорьевский и
• Пристанский.

В Пристанском была верфь. Кроме того, этот городок являлся значительным торговым пунктом на так называемой «Ордобазарной дороге», связывавший Москву (через Рязань и Касимов) с Астраханью. Пристанский городок размешался на берегу Хопра, к югу от холма, на котором сейчас расположен исторический центр города Новохопёрска, в устье Мамаева оврага, у подошвы Казачьей горы. Мимо Казачьей горы и проходила «Ордобазарная дорога».

Разинская эпопея

Жители Пристанского городка в восстании Разина (1670—1671). В 1669 году походный атаман Разин лично посетил Хопёрский округ. Оный рассматривался им как возможный стратегический плацдарм для освобождения прежних юртов Волжского казачьего войска (ВКВ), захваченных в XVI веке опричниками Ивана Грозного. А в скором времени (ноябрь—декабрь 1670 г.) в Пристанском квартировал со своим отрядом атаман Никифор Черток, дядя Степана Разина… На исходе осени 1670 г. Никифор Черток с четырьмя сотнями казаков, обогнув Тамбов, вышел к городу Козлову (ныне Мичуринск). Здесь отряд вырос за счет присоединения 3—4 тысяч местных крестьян. В расспросных речах разинского атамана В. Федорова, попавшего в плен к царскому воеводе К. Щербатому, содержатся сведения о ещё большем количестве повстанцев. Так, Федоров утверждал, что Никифор Черток пришёл «з Дону… с казаками с 4000 да калмыки 9000». Ни в одном из других источников данные о численности повстанцев, приводимые В. Федоровым, не встречаются. Однако, количество чертковцев, по-видимому, и в самом деле было весьма значительным, так как они сумели нанести серьёзные поражения ратным людям воевод И. Бутурлина и С. Хрущева. 17 ноября 1670 года в Козловском уезде, близ Челнавского городка, у козловского воеводы С. И. Хрущёва завязался бой с отрядом Н. Чертка. Сохранилась отписка Хрущёва — тамбовскому воеводе, думному дворянину Я. Т. Хитрово, в Шацк о сражении его с восставшими под Челнавским городком:

Господину Якову Тимофеевичю Степан Хрущов челом бьет. В нынешнем, господине, во 179-м году [ 1670 г.], ноября в 17 день под Челнавским за речкою Челнавою с воровскими казаками и Танбова города и Танбовского уезду и Лысогорскова острошку с-ызменники был у меня, господине, бой с полудни до начи. И на том бою воровские казаки изменники отбили 2 пушки. Да на том же бою козловцы служилые люди взяли дву мужиков Танбовского уезду села Вихляйки, да Лысогорского острошку Козаков. А в роспросе, господине, передо мною те казаки сказывали. — Воровских де казаков и изменников в зборе в Лысогорском острошке с лысагорскими жильцы тысячи з 2 и больши, да под Танбовом де тысячи з 10, приступают де, господине, к Танбову и ждут де к себе на помочь с Хопра и з Дону данских Козаков. А приступам де, господине, в Танбове те воровские казаки и изменники в остроге сажгли 2 башни да 3 прясла островных» да в остроге двор подьячева, домы Алтухова, да ряд весь выжгли ж. А взяв де, господине, Танбов, те воровские козаки и танбовские изменники хотят приходить для приступу под Козлов и под-ыные государевы городы. И тебе б, господине, се вести были ведомы. А з сею отпискою послал я к тебе нарочна козловцав Говрилу Чорнава, Исая Куропова, станичники Якушку Кузнецова того ж числа.

В 1675 г. стал знаменит по всему Югу России старообрядческий центр на Бузулуке, притоке Хопра. Богослужение здесь велось по до-никоновским (кирилло-мефодиевского перевода) книгам, составлялись и переписывались сочинения, обличавшие никонианскую ересь и прославлявшие новомучеников… Тамбовский воевода Нарышкин доносил в один из Московских приказов:

Находившиеся в Тамбовских крепостях разные служилые люди, стрельцы и казаки, начали уходить на Хопер и Медведицу.

Азовские дела

Отряд хопёрских казаков в составе русской армии, под общим командованием генерала Патрика Гордона, в 1695 г. принимал участие в осаде Азова — древней казачьей твердыни, долгое время пребывавшей в турецких руках. В ходе этой кампании взять Азов не удалось.

Однако, в следующем году, в отряде воеводы Шеина, хопёрцы совместно с донцами, внезапным ударом 2-тысячного отряда с необычайной удалью и отвагой сумели 17 (27) июля 1696 г. не только захватить два Азовских бастиона с пушками, но и удержать эти стратегически важные пункты обороны крепости. Захват казаками главных бастионов решил её судьбу. 19 (29) июля 1696 г. Азов был взят.

В 1698—1699 годах кумпанствами князя Б. А. Голицына, князя Ф. Ю. Ромодановского и стольника И. Большого-Дашкова на верфи Пристанского городка были, при участии хопёрских корабелов, построены и спущены на воду три боевых корабля: «Безбоязнь», «Благое Начало» и «Соединение»…

В те годы хопёрские казаки занимались судостроением, рыболовством, охотой, бортничеством, конечно же, коневодством, а также (что не характерно было для собственно донцов) «заводили пашню». Кроме того, по свидетельству вице-адмирала Корнелия Крюйса, с Хопра казаки и купцы гоняли скот на продажу в Москву.

Булавинская эпопея

В 1707 году хопёрские казаки (староверы, в большинстве своём) активно поддержали освободительное движение Кондратия Булавина — сражаясь теперь уже не в союзе с Петром I (как в 1695-96 гг.), но против него. Поднялась, как писал атаман Булавин в одном из своих воззваний, вся Донская земля — «от Пристани до Черкасс»!.

В Пристанском — народу, как в Престольный,
Гул толпы, оружья лязг и стук…
Оскорблённый, непокорный, вольный,
Созывает Дон сынов на Круг.

Шлёт Хопёр от каждой от станицы,
Шлют Медведица и Бузулук
Лучших выборных людей на Круг.
Тянутся по шляхам вереницы… — воспевал то время донской поэт-эмигрант Н. Н. Воробьёв-Богаевский.

На момент восстания по Хопру считалось 27 городков и по Бузулуку — 16. Подавляя восстание, Пётр I приказал выжечь казачьи городки на Хопре — в том числе и Пристанский, и Беляевский, и Григорьевский. Жители были частью уничтожены, частью депортированы. Как писал кубанский историк П. П. Короленко, городки были безжалостно истреблены карательными войсками князя В. Долгорукого, после чего

Хопёрский край превратился в совершенную пустыню.

На Бузулуке свирепствовал воевода Апраксин, уничтоживший городки Казарин, Кардаилинский, Высоцкий, Дарьинский, Черновской и Осинов.

Но вскоре, однако, опять же по приказу царя и по его плану, на казачьих руинах — на Хопёрской земле, официально отобранной у Донского казачьего войска — создаются укреплённые пункты. В 1709 году основан город Борисоглебск, на берегу Великой Вороны, близ впадения её в Хопёр. В 1710 году на пепелище Пристанского городка была основана Новая Хопёрская земляная крепость, с верфью при ней. Ибо начиналось строительство судов для первой Азовской флотилии. Крепость была заложена на высоком береговом холме по чертежу, составленному Петром I. Чертёж крепости был прислан Азовскому губернатору адмиралу графу Апраксину, а тот сооружение крепости поручил Воронежскому вице-губернатору С. А. Колычеву. В восточной и южной стенах крепости были проездные ворота, от которых расходились дороги вниз к реке, по плато, вокруг крепости. 1710 год и стал считаться в официальной историографии годом основания Новохопёрска (Ново-Хопёрска)… В 1717 году приступлено было к формированию Новохопёрского гарнизона — в который вошли 94 семьи «охотников» из числа прежних хопёрцев и 125 семей черкасов — по преимуществу, из слободских полков: Харьковского, Сумского, Острогожского и прочих. В том же 1717 году «Из Москвы в станицу Урюпинскую была послана благословенная грамота и антиминс для Церкви во имя Покрова Пресвятой Богородицы».

В 1724 году Пётр I — в видах скорейшего заселения и обеспечения Ново-Хопёрска — вынужден был пойти на «тихую амнистию» хопёрских казаков. В Полном Собрании законов Российской империи имеется статья от 2 июня 1724 г., гласящая:

Которые Казаки живут ныне в Но­вохопёрской крепости, а уроженцы из Тамбовской провинции разных городов, и служили городовую службу, и в прошлых годах до Азовских походов сошли в донские казачьи городки, и с Донскими Казаками были в походе под Азовом и в разных баталиях Шведских, и в 1717 г. с службы отпущены и велено им жить в домах до указу, а те домы их вором Булавиным разорены и ныне они живут в оной крепости и служат конную службу.

Из амнистированных была сформирована Хопёрская конная казачья команда. Т. о., казаки-хопёрцы отныне уже не считались «репрессированным народом», но Правда Истории на официальном уровне грубо искажалась — ибо отнюдь не «вор Булавин», но сам «Великий Преобразователь» повелел выжечь казачьи городки на Хопре! В источниках XVIII века фигурируют также хопёрские станицы Алфёровка, Градская, Красная и Пыховка.

Хопёрский казачий полк

Осенью 1772 года группа хопёрских (ново-хопёрских) казаков, во главе с Петром Подцвировым, прибыла в Петербург. В Военной Коллегии они подали прошение на Высочайшее имя. Уполномоченные казаки просили:

чтобы из казаков Хопёрской команды, их детей и родственников зачислить на службу всех годных и вполне исправных, образовав из них 5-ти-сотенный полк, а взамен этого в подушный оклад их не класть, возвратить изстари принадлежавшия им земли и разные угодья; указать служить им только конную казацкую службу, а на караул для содержания внутри крепости пороховых и провиантских магазейнов, яко в непринадлежащую до казака, не посылать.

Слишком памятно было недавнее расказачивание Слободского войска (СЛКВ) — и хопёрцы решили подстраховаться… Пожаловались казаки и на коменданта Новохопёрской крепости полковника Подлецкого, который посылал их на казенные и частные работы бесплатно, притеснял и обходился несправедливо.

В феврале 1773 года в Новохопёрскую крепость прибыл для расследования жалоб и просьб казаков секунд-майор Головачев. Он запретил коменданту Подлецкому посылать казаков на бесплатные работы, наряжать в караулы, заявив, что «…хопёрские казаки положены единственно для конной службы». Кроме того, Головачев переписал все население казачьих слобод, которого оказалось: всех служащих и не служащих — 1422 души мужского пола. В казаки запросились дети «малороссиян» (видимо, слободских черкасов), отцы которых «вызвались охотниками при заселении крепости и слободок, чтобы служить казацкую службу». В результате переписи, в «Список казакам Хопёрской команды в 1773 году» вошли 114 человек. В том числе: 41 казак из слободы Градской, 39 — Красной, 20 — Пыховки и 14 — Алферовки. Головачев составил доклад для Военной Коллегии. Между тем, ново-хопёрские казаки приняли, вместе с донцами полковника Луковкина, участие в подавлении Пугачевского бунта.

В самый разгар Пугачевского бунта, в июле 1774 года, президент Военной Коллегии, генерал-аншеф Григорий Алексеевич Потемкин был назначен Новороссийским, Астраханским и Азовским генерал-губернатором. Григорий Потемкин рассмотрел донесение Головачева и 6 октября 1774 года внес в Военную Коллегию доклад с обоснованием преобразования Хопёрской команды в одноимённый полк, численностью в 540 человек. А именно: Полковник — 1 с жалованием 60 рублей в год, полковой есаул, вместо майора — 1 с жалованием 20 руб., поп — 1 с жалованием 40 руб., писарей — 2 с жалованием по 15 руб. В пяти сотнях должно быть рядовых казаков 500 человек с жалованием по 6 руб. в год каждому. В каждой сотне предусмотрен Сотник, пятидесятник, хорунжий, стражник или вахмистр, квартирмейстер и по 2 десятника или капрала. Жалование им предусмотрено от 20 до 7 руб. в год, в зависимости от должности.

Казака Хопёрского полка от других полков отличали:

Кафтан голубого цвета, полукафтанье и шаровары малиновые, с малиновым на верхнем кафтане отворотом и с черным стамедным кушаком; шапка круглая, верх сукна малинового цвета, околыш черный, бухарских овчин; сапоги казацким образом.

Для службы казак обязан подготовить «…лошадь, ценою каждая не менее 18 рублей, седла с прибором во всем полку одинаковые», единообразное обмундирование, причём, все это за свой счет. Военный Комиссариат брал на себя обязательства снабжать полк порохом и свинцом, карабинами, саблями, пиками и лядунками чёрной юхти на такой же перевязи.

В 1775 году Хопёрская команда развернулась в Хопёрский полк. На каждую мужскую душу было нарезано по 15 десятин земли. Полку передавались во владение все земли, которыми они владели раньше, вместо денежного и хлебного содержания. Но пустить корни, пожить вольготно на Хопре казакам не довелось! Светлейший князь Потёмкин задумал переселить хопёрских и волжских казаков на Кавказ.

Переселение Хопёрского казачьего полка на Кавказ

В 1775 году Потёмкин поручил астраханскому губернатору генерал-майору Якоби

Самолично осмотреть положение границы нашей, простирающейся от Моздока до Азова…

24 апреля 1777 года Хопёрский полк был включен в состав вновь учреждённого Астраханского войска (АСКВ). За сим последовали новые мытарства. Началось принудительное переселение хопёрцев на Кавказ.

11 апреля 1786 года Хопёрский полк был включен в число казачьих полков Кавказской (Азовско-Моздокской) линии. Они воевали против Кабарды и основали на Кавказе четыре станицы:

• Северную,
• Ставропольскую,
• Московскую и
• Донскую.

В 1792 году Екатерина II распорядилась переселить на Кавказскую линию большое количество донцов. Среди них были и «нижние хопёрцы» (оставшиеся в 1709 году в Донском войске). Казаки заволновались. Движение против насильственного переселения на Кубань переросло в большое восстание 1792—1794 годов. Оно вошло в историю как «Есауловское», ибо в нижне-донской станице Есауловской пролилась тогда первая кровь. А возглавил движение есаул Иван Рубцов из Нижне-Чирской станицы. Участие в нём приняли 50 станиц, расположенных по берегам Северского Донца, Хопра, Бузулука и Медведицы. Карательная армия генерала Алексея Щербатова подавила казачье сопротивление. «Главный виновник восстания» Иван Рубцов, приговорённый к сибирской каторге, не дожил до неё: он был забит кнутом до смерти. 146 «главных сообщников» сослали на каторжные работы в Нерчинские рудники и другие районы Сибири…

В выдержавшем в эпоху Екатерины II несколько изданий монументальном «Обозрении Российской империи в нынешнем её новоустроенном состоянии» действительного тайного советника С. И. Плещеева встречается такое упоминание:

Опричь Россиян находятся в Кавказском наместничестве разных родов поселенцы, как-то Хопёрские, Волгские, Семейные, Донские, Дубовские и Гребенские казаки.

«Словарь» же писателей и переводчиков Афанасия Щекатова и Льва Максимовича в 1808 г. сообщал:

Хопёрские казаки, составляющие один только полк под названием Хопёрского казачьего полка, поселены издавна в Кавказской губернии, в уездном городе Ставрополе и его уезда в крепостях - Донской, которая от Черкасска, главного города донских казаков, в 300, а от реки Кубани, где стоит крепость Кавказская, в 90 верстах; также в крепостях Московской, и Александровского уезда в Северной, для содержания кордонного караула на Кавказской линии в предосторожность нечаянных набегов от живущих за оною линиею тамошних горских народов.

В «Хозяйственном описании Астраханской и Кавказской губерний» И. В. Ровинского (1804 г.) указывалось, что

Моздоцкие, Волгские и Хопёрские казаки одежду имеют такую как у Донских казаков, вооружены штуцерами, саблями, дротиками.

В 1828 году после покорения карачаевцев, часть хопёрских казаков осела на верхней Кубани. Они составляли часть первой русской экспедиции на Эльбрус в 1829 году.

14 февраля 1845 года Хопёрский полк был разделен на два: 1-й и 2-й Хопёрский полки Кавказского линейного казачьего войска. Эти полки образовали 5-ю (Хопёрскую) бригаду…

Библиография

• Бентковский И. Гребенцы. — Ставрополь-Кавказский, 1885.
• Воробьёв Н. Н. Кондратий Булавин. — Монтерей (Калифорния, США): изд. Б. В. Чарковского, 1965.
• Воронежское Прихопёрье. — Борисоглебск, 2005.
• Гильденштедт И. А. Географическое, историческое и статистическое известие о новой пограничной линии Российской империи между рекой Тереком и Азовским морем // Исторический и географический Месяцеслов на 1779 г. — СПб, 1779.
• Гильденштедт И. А. Путешествие по Кавказу в 1770—1773 гг. — СПб., 2002.
• Грабенко В. И. Из истории села Большой Карай. — Балашов: Изд-во «Николаев», 2007.
• Дмитренко И. И. Сборник исторических материалов по истории Кубанского казачьего войска. Том I. 1737—1801 гг. Собраны и изданы И. И. Дмитренко. — С.-Петербург, 1896 г.
• Дневники казачьих офицеров. — М.: Центрполиграф, 2004.
• Елисеенко М. М. Хопёрские казаки до переселения на Северный Кавказ //Из истории и культуры линейного казачества Северного Кавказа. — Материалы Пятой международной Кубанско-Терской научно-просветительской конференции / Под ред. В. Б. Виноградова и С. Н. Лукаша. — Краснодар-Армавир, 2006.
• Казачий словарь-справочник (в 3- томах). — Кливленд (Охайо, США), Санта-Роза (Калифорния, США): изд. А. И. Скрылова и Г. В. Губарева, 1966-70.
• Козлов Х. Некоторые исторические и статистические сведения о городе Борисоглебске. — М.: «Москвитянин», 1853.
• Козубский К. Э. Стёртая большевиками государственность. — Третья сила (Самара), N-o 1 (5)/ апрель 1992.
• Колесников В. А. Особенности этнического генезиса казаков-хоперцев Кубанского войска // Итоги фольклорно-этнографических исследований, этнических культур Северного Кавказа за 2004 год: Материалы региональной научной конференции / Под ред. М. В. Семенцова. — Краснодар, 2003.
• Короленко П. П. Казаки на Хопре. Записка по истории кубанцев // КубС., Т. XIV — Екатеринодар, 1908. —.
• Москаленко А. Н. Памятники древнейшего прошлого Верхнего и Среднего Дона. — Воронеж, 1955.
• Плещеев С. И. Обозрение Российской империи в нынешнем ея новоустроенном состоянии. Издание третье. — СПб, 1790.
• Подлесных С. Н. Загадка Червлёного Яра. Рукопись.
• Ровинский И. В. Хозяйственное описание Астраханской и Кавказской губерний. — 1804 г.
• Толстов В. Г. История Хопёрского полка Кубанского казачьего войска. 1696—1896: В 2 т. — Тифлис, 1900.
• У дуба на Хопре: Исторические очерки и хроника летописи города Урюпинска (Сост. В. А. Приходченко, А. В. Ломкин, А. В. Дронов). — Волгоград: Комитет по печати и информации, 1997.
• Чаев Н. С. Булавинское восстание (1707—1708 гг.). — М., 1934.
• Чаев С. Н. Булавинское восстание (1707—1708 гг.). — М., 1985.
• Черменский П. Н. [annals.xlegio.ru/rus/small/ae59_cherm.htm Два спорных вопроса топонимики древней Рязанщины].
• Чиков В. Е. Хопёрцы в пору завоевания Кубани: военно-бытовые картинки. — Екатеринодар, 1915.
• Шенников А. А. Червлёный Яр. Исследование по истории и географии Среднего Подонья в XIV—XVI вв. — Л.: Наука, 1987.
• Щекатов А. Словарь географический Российского государства, описывающий азбучным порядком, собранный Афанасием Щекатовым: В 7 частях. — Часть 6. М., 1808.
• Юдин П. Л. С Хопра на Кавказ (К истории Кавказского линейного войска) // Записки Терского общества любителей казачьей старины (ЗТОЛКС). — Владикавказ, 1914.
• Крейс К. И. [memoirs.ru/texts/Kreis1850.htm Экстракт из журнала, держанного от господина вице-адмирала Крейса на пути из Москвы на Воронеж, с Воронежа на Азов… 1699 г.] // Записки Гидрографического департамента Морского Министерства. — 1830. — Т. 8. — С. 367-394.
• Cruys C. Nieuw Pas-Kaart Boek, behelsende de groote Rivier Don of Tanais, na deselfs waaragtige gelegen heydt-strekking, en cours, vande Stadt Woronets, tot daar hy in Zee valdt met zyn invloeiende stroomen, eilandten, steden, dorpen, klooasters etc… = Новая чертёжная книга, содержащая великую реку Дон, или Танаис, по её истинному положению, расширению и течению, и города Воронежа даже до того, где оная в море впадает со своими втекущими реками, островами, городами, деревнями, монастырями и проч… — Амстердам: Издательство Гендрика Дункера, 1703. — P. 16. (нид.)

Отрывок, характеризующий Хопёрские казаки

– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.